Иван вспотел. Вся жизнь пронеслась перед глазами. Душа заныла.
«Вестник…»
«Слушаю вас, человек», – произнёс «мальчик».
«Если я тебя попрошу… исполнишь?»
«Возможно».
«Мы уйдём… корабль улетит… не пускай сюда больше никого! Даже тех, кто будет стучаться в твою дверь с благими намерениями! Среди нас много сильных натур, но я не уверен, что они не развяжут с твоей помощью новую мировую войну».
«Я вас услышал, человек. Ваши войны меня не касаются».
«Но ты понял?»
«Я не человек, но я понял. Сюда никто не войдёт».
Иван с облегчением выдохнул.
«Спасибо! И прощай! Хотя… если честно… хотел бы я полетать на такой машине по галактикам! Ведь ты, наверно, можешь летать быстро?»
«Без проблем».
«Мы бы подружились».
«Эта категория отношений мне недоступна».
«Но я чувствую… что мы могли бы… прощай… нет, подожди! Дай мне координаты баз других Вестников, оставшихся в нашей галактике Млечный Путь!»
«Зачем?»
«Чтобы знать опасные районы космоса. Надеюсь, твоя программа этого не запрещает?»
«Прямых алгоритмов запрещения нет. Но нет и разрешающих».
«Вспомни, что мы потомки твоих создателей!»
«Не уверен».
«Ну хотя бы ещё парочку, кроме тех, что ты показывал!»
Призрачное личико мальчика смазалось в цветное пятно, восстановилось через несколько мгновений.
«Хорошо, я сброшу в вашу память координаты галактических пристанищ Вестников. Обходите эти районы стороной».
Голову пронзило странное эфемерное «копьё», пробив её навылет, как показалось Ивану. Он с трудом удержался от крика, осознавая, что «мальчик» скидывает ему обе-щанную информацию.
Голова распухла, превратилась в связку воздушных пузырей разного размера, внутри которых затеплились цветные огоньки. Затем вся эта «связка пузырей» растеклась струйками дыма по закоулкам мозга, и Иван очнулся.
«Уфф! Словно гранатой по башке! Но я… ничего не понял…»
«Файлы осядут, и вы всё вспомните».
Тело стремительно сократилось в размерах, и Иван, влетев в пределы скелета и мышц, вдруг ощутил, насколько ему тесно внутри себя.
Пошевелился.
– Живой? – прилетел слабый голос Филиппа.
Иван снял с рук и головы устройства связи с компьютером «вселенолёта», выбрался из саркофага наружу.
– Теперь я, – сказал Ядогава.
– Уходим!
Спутники застыли.
– Ты что, Железный? – проговорил Филипп с недоумением. – Здесь закопано такое сокровище…
– Уходим! Он выпроваживает нас.
– С какой стати?! Что ты ему наговорил?!
– Он нас переоценил. В одном ты был прав: мы, наверно, и в самом деле потомки создателей Вестника… э-э, «вселенолёта Судного Дня». Но пока ещё совсем дикие, можно сказать, недоразвитые, неразумные. Он больше не будет общаться с людьми, по крайней мере в ближайшей перспективе. Я его просил никого сюда не пускать.
– Что ты несёшь?!
– Представь, что им завладеют военные, враги России, те же американцы или, что ещё хуже, китайцы.
– На фиг нам лезть в политику?!
– Вот мы и не полезем.
– Пусти. – Филипп сделал движение к саркофагу. – Я сам с ней поговорю…
– Не с ней – с ним.
– Какая разница?
– Он не будет разговаривать. Тем более что сбросил мне инфу по базам других Вестников.
– Каких вестников?!
– Потом расскажу.
Внезапно какая-то невидимая неодолимая сила подхватила людей и понесла их через весь зал к «червоточине», не обращая внимания на их возгласы и сопротивление. Через несколько секунд всех вынесло наружу, буквально выдуло как через ноздрю соринки, выбросило к катерам.
– Дьявол! – задыхаясь, возмутился Филипп.
– Садись в катер!
– Но мы ещё не…
– Садись, если хочешь жить! – Иван втолкнул в кабину своего «голема» растерянного Ядогаву, влез сам.
Филипп оглянулся на закрывшееся устье «червоточины» и, очевидно, осознал реальность угрозы. Метнулся к «голему».
И снова невидимая сила подхватила катера и понесла к белой «стене» силового пузыря, скрывавшего «корабль Судного Дня» от посторонних взглядов.
Короткое сотрясение, темнота, игра мышц с нервами – и перед катерами открылось знакомое пространство космоса с планетой-бубликом и висевшим над ним земным космолётом.
Сердце отпустило.
– Борт-1, борт-1, – зачастил в наушниках голос Альберта Полонски, – видим вас! В чём дело?! Где вы были?! Почему молчите?! Все живы?!
– Живы, – проговорил Иван преувеличенно бодрым голосом, подумав, что ему будет трудно отстоять свою точку зрения в разговоре с капитаном, основанную не на точном расчёте, а на эмоциях.
«Но ведь оно было правильным?» – с сомнением проговорило второе «я» Ивана. Люди не созрели для управления «звездолётами судного дня»? Да и нужны ли они нам?
А вы как думаете?..
Игорь Вереснев. Вальхалла обетованная
Воистину, молот этот был бы достоин Тора. Владел великан им мастерски, и силушки ему не занимать. Когда промахивался, земля вздрагивала и гудела, раскалывались валуны, каменное крошево брызгало во все стороны. Когда не промахивался – хрустела и чавкала плоть. Самое обидное – наши топоры и мечи против него бессильны. Оставалось уворачиваться от ударов и отступать вниз по тропе. А ведь как хорошо было задумано: подняться к гряде по каменному лабиринту, перевалить через неё и сверху ударить неприятелю во фланг. Не-ожиданность – залог победы! На рассвете разведчики пересчитали врагов, собравшихся на противоположном склоне, и заверили, что почти все они на месте. Выход из лабиринта караулили человека три-четыре, самое большее. Справимся!
Всё шло по плану до той минуты, когда мы увидели, кого враг поставил в караул. Их действительно было всего трое: два человека и великан. Настоящий, десяти футов ростом, сплошные мускулы, упрятанные под двухслойную кольчугу, стальные поножи и наручи. Уязвимой оставалась разве что голова – но поди доберись до неё! Разговоры, что в Вальхалле появились великаны, слышать мне доводилось, но воочию увидел впервые.
– Сигурд, слева!
Вовремя! Я успеваю присесть, и молот врезается в скалу над моей головой. Проклятый лабиринт! Он хорош, когда охотишься ты, но когда на тебя… Я вдруг понимаю, что великан подловил меня, загнал в каменный мешок. Проклятье, проклятье, проклятье! Молот взлетает над головой… и в этот же миг на великана падает коршун. Хельга вскарабкалась на стену лабиринта и прыгнула оттуда, целя мечом в глаз. Чуть раньше, чем следовало! Не дождалась, когда гигант опустит молот.
Закованный в железо локоть бьёт воительницу в грудь, отбрасывает в сторону. Глухой удар тела о камень, беспомощным кулём Хельга сползает на землю. Но у меня теперь есть секунда! Я ужом проскальзываю под ногами противника, спасаюсь из мышеловки. Великан ревёт возмущённо, вновь замахивается. Меня ему не достать, но Хельга осталась там. Воительница перекатывается, пытаясь уйти из-под удара… чвак! Молот плющит её ногу от середины бедра почти до поясницы.
Где-то далеко за грядой трубит рог. Чужой рог. Мы знаем, что это означает: битва закончена, победа. Не наша победа. Великан тоже знает. Останавливает очередной замах, смотрит на меня, на Хельгу, на замазанный кровью молот. Разворачивается и уходит.
Он успел сделать шагов десять. Честное слово, его никто не пытался атаковать, он сам выронил молот. Вернее, рука, этот молот сжимавшая, оторвалась в локте, упала. Гигант пошатнулся, грузно опустился на колени. Рухнул ничком, развалился на куски.
– Тварь! – Невесть откуда вынырнувший Эрик в сердцах сплюнул под ноги. – Испортил всё! Ни себе, ни людям.
Следом из проходов лабиринта вышли остальные уцелевшие. Всего восемь человек из двух дюжин. Если с Хельгой, то девять. Но её уже не считаем.
– Это нечестно! – пискляво выкрикнул Рефил Коротышка. – Никакого удовольствия от такого боя! Если начали делать великанов, то пусть хотя бы луки и арбалеты в арсенал добавят. Не прошибёшь же его ничем!
– Жалобу напиши, – хмыкнул Эрик. – Есть у парня лишние кредиты, вот и выпендривается. Я прайсы смотрел – поддержание нестандартного принта в пять раз дороже обходится. А смысла – ноль: видел, какой он непрочный? Ни одной раны, а до конца битвы едва дотянул. Бессмертие выиграть точно не светит. И завалить его можно: одни заманивают в засаду, другие сверху нападают. Хельга додумалась, да только поздно, надо было сразу так сделать, а мы растерялись. В следующий раз иначе будет.
– Так что, каждый день против великана стоять?! – возмутился Коротышка. – Нет, я завтра лучше в открытом поле драться буду! Я…
Монотонное жужжание прерывает его разглагольствования. По лабиринту летит стая дронов-чистильщиков, выискивая добычу. Головной заметил тушу великана, прочирикал команду. Четыре падальщика спикировали вниз, принялись расклёвывать. Не расклёвывать, разумеется, – резать на ломти и запихивать в мешки-утилизаторы. До утра всё должно быть чисто, утром погибшие обретут новые тела – и новая битва.
– Сигурд… помоги…
Я обернулся к Хельге. Она лежит в той же позе, как застиг её удар молота, – растянувшись на животе. Сил воительнице хватало лишь приподняться на локтях, по-этому приходится выворачивать шею, чтобы увидеть меня.
– Больно? – спросил я невпопад.
На лице женщины появилось удивление. Болевые рецепторы принтов в рудиментарном состоянии, оставлены единственно для того, чтобы информировать о ранах. Хельге нужна другая помощь. Меч она выронила при падении и дотянуться до него никак не может.
– Прикончи меня…
Рана у Хельги деструктивная, но дроны воительницу игнорируют, их интересует исключительно падаль. Хочешь на рассвете получить нового принта, будь добр, озаботься умереть до заката.
Я шагнул было к ней и остановился. Эрик тут же предложил с готовностью:
– Давай я!
Хельга поморщилась, продолжая вопросительно смотреть на меня. Последние пять ночей мы делили с ней ложе, и теперь ей хочется, чтобы именно я избавил её от испорченного принта. Но одно дело – убить врага в честном бою, другое – перерезать горло своей женщине.
Не дождавшись моего ответа, Хельга вздохнула, опустила лицо на камни. Эрик воспринял это знаком согласия. Подскочил, взмахнул топором, череп воительницы раскололся надвое, выплёскивая содержимое. Я отвернулся, пошёл прочь вслед за остальными.
– Ну что, идём пировать? – Эрик догнал нас, на ходу вытирая лезвие топора перчаткой. – Эх, а мне такой сон снился – будто я бессмертие выиграл! Думал, вещий… Ладно, хоть живы, повысим скилл немного.
Стены лабиринта вдруг поплыли у меня перед глазами, расслаиваясь. Сквозь них проступила небывало сочная для этих мест зелень, ярко-синяя гладь океана. Я сморгнул, прогоняя наваждение. Надо жбан мёда срочно осушить, чтобы чепуха не мерещилась. В отличие от наших тел камни здесь крепкие, настоящие.
Два часа в тренажёрном зале дважды в день, утром и вечером, плюс два часа в бассейне перед обедом – мой режим в миру с семнадцатилетнего возраста, с тех пор, как школу окончил и аттестат зрелости получил. Тело надо поддерживать в идеальной форме, оно мой капитал, залог пенсионной страховки.
Два-три раза в неделю к утренней, дневной и вечерней тренировкам добавлялась ночная – с Моникой. После шести месяцев в локации я бы с удовольствием провёл с ней ночь: что ни говори, а в постели Моника лучше любой воительницы Вальхаллы. Хотя она ведь тоже воительница – тусит там же, где и я. Не исключено, что мы с ней бились плечом к плечу. Или друг против друга. Не узнать, в локациях раскрывать инкогнито категорически запрещено. На первый раз – чувствительный штраф, при рецидиве – изгнание из локации, пожизненное заточение в миру. А сколько той жизни в миру?
Однако сегодня с «ночной тренировкой» ничего не получится. Пока я отсутствовал, Моника подписала среднесрочный контракт – на два года. Что ж, её право. Я подобные контракты не заключаю. Минимально дозволенные законом полгода – моя норма. Год – максимум, и то, если я прежде имел дело с арендатором и доверяю ему. Молодёжь часто стремится первый же контракт заключить на десять, а то и пятнадцать лет. Они думают, что, проторчав в локации достаточно долго, найдут способ урвать бессмертие. Глупцы! Бессмертие – это лотерея. А вот во что арендатор превратит твоё тело за этот срок? В лучшем случае ты получишь его здоровым, но в таком виде, что первый договор окажется и последним. Мало кому хватает силы воли и упорства вновь довести тело до товарной кондиции. Поэтому лучше не рисковать. Я зарабатываю на долгую жизнь после старости медленно, но уверенно.
Я вышел из тренажёрного зала, не имея ни малейшего представления о том, как проведу этот жаркий июльский вечер. Но мир сам позаботился о моём досуге: огромный световой баннер возвещал: «ЭкспоПринт – Новые Горизонты», «Эксклюзивные модели. Живые образцы. Приходи! Смотри! Выбирай!» Что ж, пока не завёл себе в миру новую подружку, займусь расширением кругозора.
Выставочный павильон «Биопринт Индустрии» встретил кондиционированной прохладой и относительной малолюдностью. Баннер не обманул: кроме анимированных голографий локаций и стендов с красочным описанием продукции компании, здесь имелись и живые образцы принтов. Я насчитал четверых, уже знакомого великана Вальхаллы в том числе. Не богато, но лучше, чем ничего. Покончив с осмотром первого этажа, я начал подниматься по лестнице на второй. И был остановлен перегораживающей её табличкой с надписью «Приносим свои извинения! Экспозиция в разработке». Я хмыкнул, оглянулся воровато и отодвинул табличку в сторону.
На втором этаже оказалось темно и пустынно. Голограммы выключены, голые стенды стоят в беспорядке, громоздится какой-то инвентарь. Ничего интересного. Только под самым куполом приделан к жёрдочке муляж девушки-стрекозы.
– Чего уставился? Нравлюсь, так и скажи, – буркнул «муляж».
Я слегка опешил.
– Ты что, живая?
– Не дохлая пока.
– Ты из какой локации сбежала?
– Эльдорадо, рекомендую – человек-стрекоза. Мужской вариант обещают запустить в серию через полгода, пока можешь пользоваться женским.
– Нет уж, спасибо. Я предпочитаю Вальхаллу, я воин по натуре.
Девчонка на жёрдочке прыснула, обидно так. И сказала ещё обиднее:
– Дурачок ты, а не воин.
Я набычился. Почти рефлекторно напряг мускулы, демонстрируя бицепсы, трицепсы, кубики пресса и всё прочее. На девчонку это не произвело ни малейшего впечатления.
– Дурачок-качок, – уточнила она.
– А ты чего злая такая? – рассердился я. – Манекенам денег мало платят?
– Зачем манекенам деньги? У нас оплата по высшему разряду – гарантированное бессмертие по окончании срока контракта.
Я глаза вытаращил от изумления. Наверное, выглядело это очень смешно, и стрекоза захохотала.
– Губы не раскатывай! – посоветовала. – Глупых качков на эту работу не берут, так что бессмертие тебе пока не грозит. На твоё счастье.
Продолжать разговор с этой самовлюблённой стервой всякое желание пропало. Я развернулся и пошёл обратно к лестнице.
– Эй, постой! Я пошутила!
Манекенщица сорвалась с жёрдочки, догнала меня, зависла в полуметре от моего носа. Она в самом деле умела летать, и крылья у неё были как у настоящей стрекозы: тонкие, прозрачные, метра два в размахе. Они часто и мелко трепетали, издавая тихое жужжание.
– Ты что, обиделся на меня? Тебя как зовут?
– С чего бы мне обижаться, – буркнул я. – Ну, Влад.
– А я… называй меня Юдифь. – Стрекоза улыбнулась, и стало понятно – вовсе она не стерва. Плохие дни у каждого бывают.
– Странное имя.
– Нормально имя, библейское. Ты хотел о чём-то спросить? Ты ведь зачем-то поднялся сюда.
– Ну… – я пожал плечами, – посмотреть, что здесь делается. А ты что, прячешься от посетителей? У тебя что-то случилось? Я могу помочь?
Стрекоза перестала улыбаться.
– Вряд ли. Просто… у тебя тоже было бы плохое настроение, если б два месяца отпорхал здесь не евши, не пивши!
– Тебя что, не кормят?! И не поят? Почему?
– Потому что это, – девушка ткнула себя пальцем в грудь, – принт. У него другой источник энергии, не биохимический. Телу есть и пить не нужно, да и не может оно. Но мозгам-то хочется! Закрою глаза и вижу стейк, обжаренный, сочный, ароматный.
Вот тут я ей не поверил.
– Знаешь, в общей сложности я шесть лет провёл в принт-теле, и всегда ел и пил в своё удовольствие. Ну и в обратную сторону проблем нет…