– Вот если первый встретившийся мне на перекрёстке пути светофор, когда я своим, как есть шагом, подойду к перекрёстку, будет светить зелёным светом, то я приму их предложение. А если не будет, то …– Но Шиллинг не стал додумывать, что будет в этом случае, а он, подняв вверх голову, своим взглядом устремился вперёд, пытаясь рассмотреть там, что его ждёт. Но как всегда в таких, завязанных на судьбе случаях бывает, то Шиллингу не удалось вот так сразу разглядеть, что его там впереди ожидало – сплочённость людских спин и повышенная оживлённость прохожих у перекрёстка дорог, обычное явление. А это всё подводило Шиллинга к тому, что он никак не мог подкорректировать свой ход под определённый устраивающий его подсознание шаг, и получалось, что он объективно никак не мог влиять на итоговый результат того, что насчёт него решит судьба.
– Что-то мне подсказывает, что судьба решит сыграть со мной дурную шутку и подмигнёт мне жёлтым сигналом светофора. Мол, сам решай, оставаться стоять не успевшим человеком, или рискнуть и стать успевающим человеком. Знает же сволочь, что каждый человек стремится стать успешным человеком, оттого, наверное, столько всегда аварий на этих перекрёстках жизни. – И только Шиллинг так для себя судьбоносно решил, как ему из-за чьей-то спины открылся свет его судьбы. – Зелёный. – Прямиком через глаза всё внутри Шиллинга осветилось этим светом возможности, и его ноги сами себя, без подсказки центра принятия решений Шиллинга, понесли. При этом Шиллинг почувствовал, как его сердце крепко забилось в груди, а сам он начал нервно переживать – успеет он или не успеет перейти через дорогу до красного сигнала светофора, и не придётся ли ему завершать свой переход на бегу. А от этого между прочим, многое зависит, или точнее сказать, им будет видеться отношение судьбы к его путевому выбору – если она позволит ему пройти перекрёсток без спешных проблем, то она благословляет этот его путь, ну а если на полпути светофор замигает и ему придётся ускоряться, то судьба всю ответственность за этот его выбор возлагает на него и ещё не совсем уверена в том, что он справится.
Но вот он вступил на проезжую часть одной из пересекающихся дорог, так сказать, всей подошвой ботинка прочувствовал всю её твёрдость, и без дальнейшего промедления на рассуждения и осмотр тех людей, кто движется навстречу и будет собой мешать его ходу вперёд, выдвинулся вперёд. При этом как он чувствовал всем собой и буквально крепко своими плечами и затылком, то он в своих устремлениях вовремя добраться до той стороны дороги, не один здесь такой. И, пожалуй, случись с ним какое-нибудь столкновение на его пути к своей цели с теми, перед кем стоит одновременно такая же и другая задача – так же вовремя добраться, но уже к противоположной стороне перекрёстка – то он не будет одинок в своих ненавистных взглядах на это хамло, которое задрав голову или залив свои зенки, и не видит куда идёт.
Но видимо судьба действительно благосклонно относится к выбору Шиллинга и он без всяких происшествий на своём пути, достигает противоположной стороны перекрёстка – хотя встретившаяся на его пути блондинка (а они почему-то всегда встречаются на нашем перекрёстке пути), своим сногсшибательным видом и откровенно заинтересованным взглядом на него, чуть не сбила его с мысли (может за ней повернуть?) и ходу.
А как только Шиллинг вступил на другую сторону перекрёстка, а по его глубоко-философскому размышлению, на другой берег жизни, то он сразу почувствовал в себе наполнение себя новым чувством какой-то самозабвенной одухотворённости, с её уверенностью в своих силах. Но только Шиллинг по новому, глубокому вздохнул новой атмосферы жизни, отчего у него даже немного закружилась голова, как в дополнение ко всему этому, сзади раздаётся столь оглушающее звучащий визг колёс автомобиля с последующим очень звучным и таким красноречивым ударом, что ни у кого из рефлекторно пригнувших головы и зажмуривших на мгновение глаза людей, оказавшихся на этой стороне дороге, не остается сомнений в трагичности случившегося там, за их спиной. Куда они все, за исключением только Шиллинга, в следующий момент и повернули свои головы. И судя по ужасу стоящему на их лицах, то там действительно что-то случилось ужасное.
Но Шиллинг, не смотря на нестерпимое, подталкивающее его к этому любопытство, не оборачивается назад, – там нет ничего для меня нового, красный свет сигнала светофора и ещё один не успевший стать успешным человек, – а, расталкивая столпившихся перед ним людей, идёт дальше, по намеченному собой пути. Правда, когда он преодолел этот заслон, состоящий из людей-зевак, он, вспомнив о своей охране: «А может это кто-то из них? Ведь они шли с запозданием», – хотел было повернуться и убедиться хотя бы в том, что в аварию попал кто-то другой, но побоявшись спугнуть удачу (вот из-за этой своей кровавой сущности, вся эта суеверная приметливость и осуждается людьми верующим в милосердие, а не в авторитаризм судьбы), не стал оборачиваться и двинул дальше.
Но Шиллинг разве не знал, что госпожа удача, как и любая, крайне радикальная сущность, требует от своих последователей не меньшей фанатичной последовательности, которых она будет с незавидным для них постоянством, подвергать испытаниям, насылая на них сомнения и неверие в себя. И хотя Шиллинг своим проявленным равнодушием к чужой судьбе подтвердил свою заявку на звание баловня судьбы, ей этого будет недостаточно и она тут же подвергнет своего адепта новому испытанию.
– А может это всего лишь случайность? – пройдя немного, не смог не засомневаться Шиллинг, ведь он вверил себя в руки судьбы, а она как все знают, любит во всём научный подход. А это значит, что для того чтобы убедить себя в том, что всё что с ним случилось, было не случайность, то как минимум ещё в двух, друг за другом следующих случаях, его должен встретить зелёный сигнал света светофора на перекрёстках. И только тогда Шиллинг сможет с полным правом заявить, что всё это не случайность и его выбор основывался на точных расчётах.
И как вскоре Шиллингом, с нещадно бьющимся в груди сердцем выяснилось, то он не зря вверил свою судьбу в руки судьбы (глобальной), которая даже не подгоняя его шаг, без всяких остановок на красный свет сигнала светофора, провела его по всем этим встречным перекрёсткам.
– А это, несомненно, что-то значит. – Было расслабился обрадованный Шиллинг, как его тут же на этом расслаблении подловила судьба-злодейка. – А может за этим всем стоят недружественные тебе хакеры? – в один вопрос потряс все основы своего стояния сам Шиллинг – чёрт его дёрнул увидеть рекламу нового шпионского фильма на автобусе и через это вспомнить о вездесущих хакерах, которым ничего не стоит внедриться в пункты транспортного контроля и переформатировать всё в городе движение. – Но зачем им всё это? – задался вопросом к себе Шиллинг.
– Чтобы привести тебя к президентству. – Следует ответ его внутреннего голоса.
– И зачем? – всё не поймёт всю степень коварности врагов Шиллинг, продолжая задаваться вопросами.
– Чтобы иметь на тебя в будущем рычании давления. Скажут, если ты друг любезный, не будешь выполнять все наши рекомендации в своём президентстве, то мы обнародуем распечатку твоих перемещений по городу, и твой избиратель до шага узнает, кто способствовал этому твоему беспрепятственному движению по городу – анонимные только для невежд хакеры, тогда как умеющие понимать и видеть, отлично понимают, что это за хакеры, мать твою были. – Чуть не уронил лицом в асфальт Шиллинга своим откровением его внутренний голос, за ниточки которого дёргал кукловод всех внутренних голосов, всё та же господа удача, уж больно любящая все эти игры разума.
– Всё это чушь, притянутая за уши. Никто в неё не поверит! – чуть было в истерике не разрыдался Шиллинг, сам себе не веря. И внутренний голос даже не собирается его в этом разубеждать, намекая на некоторые его действия в этой сфере, – ты сам знаешь, что и за меньшую связь, самые успешные карьеры самых высших сановников растаптывались. Шиллингу хоть и тяжело это слышать, и хочется упасть, всё же он крепится и твёрдо стоит на ногах, придерживаясь рукой о стенку какого-то кафе. Из окон которого, на него смотрит любопытная пара женских глаз, живущих пока ещё одним любопытством. Что помогает Шиллингу собраться с силами и, выдавив этим глазам в ответ натяжную улыбку, выпрямиться во весь рост, затем более внимательно посмотреть на эти всё любопытствующие глаза и, прислонив руку к шляпе, отдать им дань своего внимания и выдвинуться дальше в путь.
– Интересно, что они подумали, глядя на меня? – задался было вопросом Шиллинг, вспоминая эти радующиеся жизни глаза, но кто-то ему внутри напомнил о несвоевременности таких вопросов и вообще не время сейчас на что-то вокруг отвлекаться, когда его ждёт столь важное дело. – Вот решишь все дела, тогда и глазей по сторонам. – И так уже понятно, кто так осадил изнутри Шиллинга.
И он вынужден этого деспота слушать, а иначе он поставит его в такие рамочные ограничения, что Шиллинг кроме него никого не сможет слышать и слушать. – Не выводи меня из себя, а иначе знаешь, чем это тебе грозит. Отдельной, оббитой подушками палатой, в одном специализированном, с самими с собой разговаривающими людьми заведении. А я собеседник, сам знаешь какой, не сговорчивый. И меня ты точно не переговоришь. – В любой момент может поставить точку в здравом смысле существования Шиллинга этот его страшный оппонент, которому плёвое дело ограничить собой всю реальность Шиллинга.
Так что Шиллингу всегда приходится прислушиваться к пожеланиям этого своего первого я, и так сказать, корректировать свои решения с ним. Чем он тут же и занялся. – Мне кажется, что в своём выборе полагаться на одну случайность, будет не слишком благоразумно. – Рассудил Шиллинг. И не услышав никакого в себе противоречия, принялся развивать эту свою мысль. – И было бы неплохо получить некий знак свыше. – А вот в этом заявлении Шиллинга, явно прослеживалась его заносчивость. На что сразу отреагировал тот, кто всё в нём слышит. – С такими мыслями не долго накликать на себя беду, если будешь вслух потом всем говорить, что, – это был знак свыше, – подвинуло тебя к этому шагу. – Быстро поставил на место этого вообразившего себя пророком Шиллинга, отвечающий за его здравомыслие, внутренний голос.
Но Шиллинг умеет уговаривать, особенно если тем, кого нужно уговорить, является он сам. – А я никому не скажу. – Заявляет Шиллинг и, ему в очередной раз верят. – Тем более было бы интересно знать, как ко всему мною задуманному относятся небеса.
– И как же ты собрался об этом узнать? – так, для проформы спросил внутренний голос Шиллинга, когда он уже всё знал, и сам, в общем-то, и предложил ему этот способ проверки мнения небес.
– Тот, кто первый встретится мне в дверях конгресса, тот и будет определять мою судьбу. – Как-то уж высокопарно это сказал Шиллинг, что его внутренний голос не удержался от того, чтобы подловить его на этом слове и на одной невероятно паскудной возможности. – А если это будет дурак? Что не такое уж невероятное и немыслимое дело. – Чуть было не срезал всю уверенность в Шиллинге он сам. Но Шиллинг умеет вести диспуты и споры, и у него всегда есть запасной вариант для ответа. – Моё решение не будет зависеть от мнения встреченного мною человека. А всё гораздо проще. Если первый мною встреченный конгрессмен, будет принадлежать к оппозиции, то я приму поступившее ко мне предложение. А если он будет принадлежать к партии власти, то уж ничего не поделаешь, придётся остаться при власти. – Не совсем искренне поддался воле судьбы Шиллинг. И это не остаётся без внимания того, кто всё в нём знает, и он своим новым, до чего же язвительным заявлением, ставит в тупик Шиллинга.
– А если это будет не конгрессмен, а какая-нибудь суфражистка? – вопрошает внутренний голос Шиллинга, ставя Шиллинга в полное непонимание того, откуда он таких заумных, и не поймёшь что значит слов, набрался. – Не сбивай с мысли. – Огрызнулся Шиллинг, минуя поворот и, оказываясь на финишной прямой, где вот оно, ждёт, не дождётся его прихода, здание конгресса.
– Всё решено, чей партийный представитель мне встретится, то так тому и быть. – Решительно сжав кулаки, Шиллинг было собрался сделать первый шаг по направлению к конгрессу, – до подъёмной лестницы ведущей ко входу в конгресс, ему оставалось лишь преодолеть лужайку, – как к полной для себя неожиданности обнаруживает и не пойми откуда здесь взявшегося чёрного кота. Который не просто смотрит на него, а как бы всем своим видом показывает Шиллингу, что собирается перебежать ему дорогу. Что и в самых обычных случаях заставляет три раза через плечо плеваться даже самых неверующих в суеверия, самоуверенных людей, тогда как сейчас, когда Шиллинг так настроен видеть во всём знаки и знамения, это появление чёрного кота, да ещё и с намерением перечеркнуть все его планы на сегодняшний день, не может не потрясти все основы Шиллинга, в результате чего он замирает на полпути к своему шагу, впав в нервный ступор.
И хотя Шиллинг оказался в крайне неловком для себя положении – одна его нога занесена для шага, голова повёрнута в сторону кота, а одна рука отталкивается от воздушной стены, чтобы сделать этот шаг – он стоит как влитой и не сводит своего взгляда с кота, пытаясь переубедить его идти наперекор ему. Но тот не бежит перебегать дорогу Шиллингу не оттого, что он прислушался к его виду, а он скорей всего, решил поиздеваться над этой ещё одной жертвой мистицизма, чьим верным проводником является чёрный кот. И при этом кот смотрит на Шиллинга не с тем опасливым трепетом, прижав голову и уши к земле, которые демонстрируют все коты, чувствуя опасность, а он с каким-то прямо вызовом смотрит на него и, ощетинившись в злости, ждёт, когда Шиллинг даст старт его забегу.
Что, видимо, понимает и Шиллинг, и оттого он не может шелохнуться, ни рукой, ни ногой, а вот посмотреть по сторонам в поиске помощи, то это он может, и смотрит. Где к своему новому удивлению натыкается обращённый на него, очень внимательный взгляд конгрессмена Альцгеймера. И как видится Шиллингу, то Альцгеймер не просто в любопытстве уставился на него, а он как будто заворожен всем с ним происходящим, что даже не замечает того, что происходит вокруг него. А там, у одного из дорожных ответвлений, ведущих в глубину парка, между тем было не безлюдно, и один неприметливый господин отделился от группы прохожих и направился к Альцгеймеру. После чего он, подойдя к Альцгеймеру, с чем-то к нему обратился.
И хотя отсюда, где находился Шиллинг, было не разобрать и не слышно, с чем этот неприметный господин обратился к Альцгеймеру, всё же Шиллинг по ответным действиям, как будто очнувшегося от забытьи Альцгеймера, понял, что спрашивает этот подошедший к нему господин – он попросил у него огоньку, чтобы прикурить. На что Альцгеймер в ответ начинает ощупывать свои карманы на предмет присутствия в них чего-то подходящего под это дело. Но видимо там сегодня ничего такого нет, и он, разведя в сторону руки, вынужден не обрадовать этого неприметного господина.
Тот же со своей стороны ведёт чрезвычайно странно. Так он вместо того, чтобы ответно пожать плечами и откланяться с заверениями о том, что не хотел беспокоить по пустякам столь отзывчивого господина, лезет в карман своей куртки и достаёт оттуда некий предмет. Которым как совсем сейчас выясняется, оказывается зажигалка, с помощью которой он прикуривает сигарету и, пустив дым в лицо Альцгеймеру, оставляет того в полном непонимании происходящего. Что можно сказать и о Шиллинге, за всем этим наблюдением совсем забывшим о своей проблеме. К которой он бы сейчас и вернулся, если бы на этом закончились все эти странности с Альцгеймером.
И не успевает Альцгеймер собраться с мыслями и понять, что всё это сейчас было, – это всё так видит и понимает Шиллинг, тогда как с его стороны всё быть может было по-другому, – как ему начинает чувствоваться, – хотя на один момент создалось такое ощущение, что Альцгеймер как будто спохватился и что-то для себя очень понял, – а Шиллингу это всё видится, что сзади, со стороны здания конгресса, по направлению к нему решительно идут несколько крепких людей во всём чёрном. Что заставляет Альцгеймера одной головой обернуться и убедиться, что предчувствия его не обманули – по его душу уже идут. Идущие же к нему люди, со своей стороны обнаруживают не только свою замеченность Альцгеймером, но и то, с каким он понятливым взглядом смотрит на них, что вынуждает одного из них, скорей всего самого главного, громко обратиться к Альцгеймеру: «Конгрессмен Альцгеймер! У нас к вам пару вопросов!». Чего, как оказывается, вполне достаточно Альцгеймеру, для того чтобы не дожидаться подхода этих людей в штатском, а сорвавшись с места, резко броситься бежать прочь от них, в сторону лесного массива.