Отец Любаши расшифровал послание. В нём говорилось о тех самых артефактах, ради которых мы сюда и приехали. Он несколько раз побывал в Березовске, но ничего не нашёл: ни дедушкиного Розеттского камня, с которого тот переписал скифский текст, ни точного места, где дедушка воевал. Теперь поисками решила заняться внучка.
На мой взгляд, Любаша должна была посвятить меня во всё это с самого начала, а не корчить из себя полковника Исаева. Я ей так и сказал, на что она ответила, что хотела прежде убедиться в моей честности. Вид, дескать, бывает обманчивым. Что ж, в этом я был вынужден с ней согласиться. Многие мошенники выглядят приличными и честными людьми, взять хотя бы наше правительство, а вот она на данный момент выглядела весьма расстроено, и чтобы хоть как-то отвлечь её от тяжёлых дум, я спросил:
– А кто это «слепой раб»?
Любаша пожала плечами.
– Скифы так называли своих рабов. Точнее зависимые от них народы. Самого понятия – рабство – в цивилизованном греко-римском или азиатском смысле у них не существовало. Рабы пользовались относительной свободой и считались кем-то вроде малых детей. По их понятиям человек, позволивший поработить себя, ещё не состоялся как личность и каким-либо поступком должен доказать окружающим, что вновь стал взрослым.
– А почему «слепой»?
– Не знаю. Геродот в четвёртой книге приводит одну легенду относительно этого понятия, что-то там про кобылье молоко, но к реальности это вряд ли имеет отношение. Геродот вообще большой выдумщик. Всё, что он слышал о скифах, он старался передать своему читателю буквально. К тому же, он имел очень приблизительное понятие о географии Великой Скифии, а сами скифы просветить его почему-то не захотели. Теперь вот учёным приходиться ломать голову, пытаясь разобраться в его описаниях.
– А поподробней об этой легенде можно?
Любаша опять пожала плечами.
– Свежее кобылье молоко скифы сливали в деревянные чаны, а потом расставляли вокруг них слепых рабов и заставляли взбивать его. Почему именно слепых – непонятно. Сам Геродот рассказывает об этом очень туманно. Видимо таким образом он хотел изобразить скифов закоренелыми дикарями. Смотрите, мол, чем занимаются варвары, ради молока ослепляют ни в чём не повинных людей.
Да, здесь было над чем задуматься, однако рассказ Любаши навёл меня на мысль, что таким образом скифы готовили кумыс. Я был немного знаком с процессом производства этого напитка, одна девушка из Казахстана как-то объясняла. Казахи точно так же разливают кобылье молоко по флягам и взбивают. Верхний слой идёт потом на изготовление особого сорта сыра, а из остатков получают кумыс. Но здесь была одна загвоздка: дело в том, что в данной местности кумыс не делали. Во всяком случае, со времён татаро-монгольского ига. Если дедушка при помощи выражения «слепой раб» пытался на что-то намекнуть… И тут меня осенило.
– А винный завод здесь есть?
Любаша на мгновенье задумалась.
– А это здесь при чём?
И я выдал ей свою версию.
– Не знаю, были дедушкины рабы слепыми или нет, но, по всей видимости, они готовили кумыс. Скифы, как любые кочевники-скотоводы, должны были знать об этом напитке. И если это так, то на лицо у нас получается обычное винно-водочное производство, и подобным образом дедушка пытался намекнуть на некое здание либо человека в то время имевшего отношение к этому производству. Стало быть, эту примету нам и следует искать.
Кажется, я попал в точку. Любаша несколько секунд сидела с задумчивым видом, потом улыбнулась и кивнула.
– Может ты и прав, – и как в награду за догадливость добавила. – Не зря я тогда тебя выбрала.
Последние слова легли мне как бальзам на душу.
Любаша достала из сумочки телефон и принялась кому-то названивать. С телефоном она не расставалась никогда и звонила по поводу и без. Кому именно я не знал. Имён она не называла, говорила всегда тихо, а на мои вопросительные взгляды отвечала полным непониманием. Ну что ж, не хочешь делиться – не надо. Тоже мне Павлик Морозов. Пользуясь одеялом как ширмой, я натянул на себя штаны, потом, отбросив приличия (вместе с одеялом), надел футболку, носки и, наконец, кроссовки. На мой покрытый лёгким слоем жира торс она не обратила ни малейшего внимания, даже глазом не повела. Если бы она так передо мной одевалась, я не то что разговаривать, стоять, не подпрыгивая, не смог бы.
Закончив разговор, Любаша убрала телефон назад в сумочку и сказала:
– Пошли.
Я пошёл.
О хитросплетениях березовских улиц я уже рассказывал, поэтому шли мы долго, постоянно петляя и изворачиваясь, словно следы путали. Спрашивать, куда мы идём, я не стал, побоялся наткнуться на уклончивый ответ, а то и просто на молчание. Любаша умела молчать, хотя после сегодняшней её похвалы я имел право надеяться на доверие. Как минимум.
Когда по моим расчётам мы прошли пол города, навстречу нам выехал знакомый мерседес. Может быть, когда я стану старым и мудрым, я напишу большую философскую книгу, в которой расскажу людям, что ничего в мире случайного нет – всё предопределено заранее. Есть кто-то там наверху, кто ведёт нас и решает, как нам жить и что делать – и кто именно во всём виноват. Но если сейчас мне кто-то скажет, что это действительно так, я разорву этого лжепровидца собственными руками, ибо ни в мои, ни в Любашины планы новая встреча с Шуриком не входила.
Но как бы там ни было, мерседес остановился и Шурик, сияющий от счастья, выбрался наружу. Я прекрасно понимал, почему он такой довольный. Наверняка он в поте лица искал нас со вчерашнего дня, сжёг тонну керосина и вот, наконец, нашёл. Представляю, что он сейчас со мной сделает…
– Эй, ты!..
Вообще-то, за себя я беспокоился зря, меня он опять не заметил. Всё его внимание было целиком и полностью сосредоточено на Любаше. Как настоящий мужчина я ринулся было закрывать её своим телом, хотя страх так и рвал душу на части, но она мягким жестом отстранила мою помощь и по-доброму так улыбнулась. Ну точно как вчера. Эта улыбка меня успокоила, и я с чистой совестью отошёл на тротуар к зрителям.
– Не уходи никуда, стерва, сейчас я тебя убивать буду!
– Давай, милый, я жду тебя, – по-прежнему улыбаясь, ответила Любаша.
Шурик двинулся к ней как-то боком, словно боялся вновь налететь промежностью на Любашину коленку. Правильно боялся. Любаша уже прицелилась, только на этот раз она ударила сумочкой. Не знаю, что она в ней носит, но Шурик согнулся так же, как и при первой встрече. На ногах он, правда, устоял, но, думаю, лучше ему от этого не стало. Любаша ласково потрепала его по щеке и жалостливо протянула:
– Бе-едненький, ничему-то ты не учишься. Или ты охранником в гарем записался?
Что и говорить, с юмором у Любаши было всё в порядке, и Шурик оценил его по достоинству.
– …пристрелю…
– Ну-ну, не принимай всё так близко к сердцу. А на счёт твоих угроз, – она пребольно ухватила его пальчиками за кончик носа. – Я тебя самого пристрелю, если ещё раз увижу.
Сказала она это по обыкновению мягко, с теплотой, но все, кто её услышал, и Шурик в том числе, поверили ей безоговорочно. Не верить Любаше было очень сложно.
После этого недоразумения мы продолжили путь. За спиной я ещё долго слышал жалобное поскуливание Шурика, до тех самых пор пока мы не отошли достаточно далеко, чтобы городской гул смог заглушить его.
День только-только начинался, солнышко светило ярко, но не жарко, Любаша в светлом топике и шортиках смотрелась весьма соблазнительно, и я едва сдерживал себя, чтобы лишний раз не бросить на неё жадный взгляд. Ах, как бы мне хотелось быть тем самым солнцем, что вздымалось сейчас над крышами! Тогда я имел бы точно такое право гладить её и разглядывать…
Любаша толкнула скрипучую калитку и вошла под сень абрикосовых деревьев. Сразу повеяло вареньем и компотом из кураги, очень приятное веянье. За деревьями я увидел уже ставшую привычной мазанку и жестяную табличку под крышей: Червонная, 13. Я так понял – адрес. Название улицы мне понравилось, денежное такое, а вот номер дома сразу возбудил в памяти неприятные ассоциации с чёртовой дюжиной и всякой прочей нечестью. Не вполне удачный номер. Четырнадцать или, например, двенадцать было бы куда лучше. Ну да не мне здесь жить.
Возле небольшого приятненького на вид крылечка нас уже ждал хозяин дома. Это был крупный ширококостный мужчина достойного возраста, с сединой в бороде и широкими ладонями кузнеца. Руку протягивать ему я не стал, побоялся, но в ответ на вежливое приветствие пожелал крепкого здоровья. Хозяина звали Андрей Фёдорович. Как я понял, Любаша знала его достаточно давно, чтобы троекратно с ним облобызаться. Это вызвало во мне целую бурю негодований, ибо меня она не целовала даже на ночь.
Андрей Фёдорович пригласил нас в беседку, где стоял пыхтящий самовар и сладости. Ждал, значит. Пока я, обжигаясь, прихлёбывал чай из чашки и заедал его консервированными абрикосами, Любаша во всех подробностях поведала ему мою версию относительно слепого раба и свои измышления по данному вопросу. Из этого я сделал ещё один неутешительный вывод: Любаша доверяла этому дядечке больше, чем мне.
Выслушав Любашу, Андрей Фёдорович несколько минут жевал губы и, не мигая, смотрел на солнце. При этом выражение его лица не было похоже на задумчивое. Мне даже показалось, что он просто хочет выдержать многозначительную паузу, дабы потом обрадовать нас каким-нибудь откровением. Я ошибся.
– Никакого винного завода здесь не было. Никогда, – наконец заговорил Андрей Фёдорович. – Самогон гнали, но и только, – он опять немного помолчал. – Есть небольшое озеро возле кургана Магоги, называют его – Винное. Ребятишки туда купаться бегают да старики с удочками посиживают. Чего-то особенного в нём нет, озеро как озеро. По форме это почти идеальный круг, только в том месте, где оно подходит к кургану, образует узкий заливчик, будто винное горлышко. Может из-за этого его Винным и прозвали.
Курганом Магоги местное население прозывало высотку, которая находилась на юго-западной окраине города. Если свести воедино название озера и слепого раба, то можно смело предположить, что дедушка Любаши держал оборону именно на кургане Магоги. И значит, именно там он нашёл что-то, с чего переписал скифский текст. По сузившимся глазам Любаши я понял, что она провела ту же параллель.
Ради приличия мы просидели у Андрея Фёдоровича ещё около часа, потом Любаша поблагодарила его за помощь и гостеприимство и распрощалась. По пути к озеру она вновь разоткровенничалась и рассказала мне кто такой этот Андрей Фёдорович. Как я и предполагал, он был старым другом её отца и когда-то вместе с ним пытался разгадать дедушкину загадку. Не получилось. Они так и не отыскали слепого раба и вынуждены были смириться с неудачей. Нам удалось пройти на один шаг дальше. По крайней мере, я на это очень надеялся.
Озеро оказалось точно таким, как описывал его Андрей Фёдорович. До самого вечера мы рыскали по его камышовым зарослям, сами толком не ведая, чего хотели найти. Как в той сказке: иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Потом поднялись на вершину кургана, отыскали полузасыпанные заросшие травой траншеи, парочку разрушенных дотов, площадки под противотанковые орудия, воронки от двухсоткилограммовых авиационных бомб. Пошарив в траве, я отыскал ржавую гильзу от сорока пяти миллиметровой пушки и немецкую каску. Судя по следам и трофеям, бои здесь действительно шли тяжёлые. Мне явственно представилось, как танки Гота распахивают гусеницами степную целину, как пехотные цепи штурмуют высотку. Чёрные шапки взрывов, дым, гарь, свист пуль, лязг железа – и русские солдаты с отчаяньем смертников цепляющиеся за каждую пядь родной земли…
В далёком пионерском детстве я был командиром группы «Поиск» и потому имел неплохие познания в истории Великой Отечественной войны. Знания эти основывались не только на школьной программе и книгах советских военных писателей, но и на свидетельствах живых участников тех событий. У меня даже была особая тетрадка, куда я заносил их откровения. Жаль, что она затерялась где-то во времени, сейчас можно было бы написать красивую патриотическую повесть… Так вот, занимаясь поиском ветеранов, я попутно изучал стратегию полководцев всех эпох и народов. Стратег из меня не вышел, но в картах разбираться я научился, и кое-что в стрелках и ромбиках понимаю. Я начертал на земле приблизительную схему нашей обороны: линию окопов, огневые точки, возможные пути подвода подкреплений. Потом сравнил рисунок с картой района и сделал один весьма интересный вывод. Защита города была рассчитана на ведение круговой обороны, главным пунктом которой являлся именно курган Магоги. Причём расчеты эти проводило не наше командование, а кто-то задолго до них. По форме курган напоминал наконечник стрелы, остриём обращённый на восток. Грани наконечника под воздействием внешних факторов оплыли и частично разрушились, но ещё проглядывались. Высотка на севере и длинная изломанная линия оврагов на западе и юге прикрывали этот наконечник как щит. Отсюда возникал вопрос: а не дело ли это рук человеческих?
Вполне возможно, что ещё задолго до Великой Отечественной, тысячелетия эдак за два с половиной, кто-то уже налаживал оборону здешних мест. И довольно удачно, если принять во внимание топографию и методы ведения боевых действий на узком участке фронта. Любаша наняла меня для того, чтобы я помог ей отыскать древний храм скифов. Скифы, насколько я уже знал, храмов почти не строили, а те, что всё-таки возводили, охраняли как зеницу ока. Ведь не просто так царь Скопасис сказал Дарию в ответ на его жалобу, что скифы, дескать, боятся принять открытый бой против персидского войска: Найди могилы отцов наших и ты найдёшь нас!
Конец ознакомительного фрагмента.