Хотя перегородки спаленки были дощатыми, как все в частном домике ее матери, Александр освоился в постели Таньки быстро. Никогда еще он не переживал наслаждения такой глубины. Как же удивительно сказывались резкие перепады настроения от страха перед тюрягой до хлесткой радости нового обретения Свободы. Свободный, он совершенно не чувствовал опустошения. Все что замерзло в нем за последние дни под угрозой разоблачения, постепенно оттаяло. Он готов был провести в широкой мягкой постели Таньки хоть целую неделю безвылазно.
А еще Танька была чудной слушательницей. Она так правдоподобно сопереживала, оформляя исповедь обалдевшего мужика тягучими вздохами и охами. Сонная, она Так ласково поглаживала пухлявой ручонкой самые чувствительные эрогенные зоны самца, начиная с макушки и кончая щиколотками. У ласки ее было нечто материнское. Танька сама балдела от своей нежности, да она просто торчала от своих завораживающих прикосновений. И Коробейников к рассвету разговорился.
Поведал Александр мурлыкающей сонной бляди и о своей детской любви к ваятельнице Серафиме. Как же она терзала его от ревности и ненасытности. Рассказал, как его совращали и обучали развратному сексу знакомые Серафимы. Как поили его и Серафиму мужики-художники, чтобы понаблюдать, как ошалевший пацаненок лез под столом к Серафиме под юбку. Специально для спектакля надетую. А под юбкой не было трусов. А коленки пьяной Серафимы мазали горчицей. И все дружно хохотали, когда мальчишка плевался и чихал, слизнув приправу поносного цвета.
Не забыл туманно упомянуть и про Ариадну. Описал Коробейников, как недавно чуть не убил из ревности чужую жену. Расчувствовавшись, немного присочинил: мол, ревнивый супруг палил в него из пистолета. И сколько за свою короткую жизнь поломал целок – признался, не преувеличивая…
– Я знаю чего хочу! – В итоге исповеди таинственным шепотом заявил бухой Коробейников. – Точняк! Я знаю точно чего хочу!
– Кончай мозги пудрить! – Фыркнула насмешливо Танька. – Каждый мужик хочет иметь много женщин! Сашулечка, родненький, успокойся. Всех нас ты все равно не перетрахаешь. Хотя настоящий мужчина должен к этому стремиться изо всех сил.
– Не хило сказано! Я тащусь от тебя Татьяна. Вот бы товарищу А. С. Пушкину подвернулась такая продвинутая телка! А? Прикол! А? Тезка мой! Такой кучерявый еб…рь! А девки какие тогда были? Фуфло! Можно посочувствовать мужику. Ты ее – цап, цап, куда пониже! А барышня, блин, кружевная, – бац, и в обморок…
– А то, Сашуля!
Лишь о случке своей с родной сестрой Александр утаил. Но Танька была действительно не промах. Пьяная, сонная, а не забыла спросить:
– Сашенька, а из дома тебя за что прогнали?
– Да так, мура какая-то…
Коробейников посмотрел на часы. Ни с того, ни с сего разозлился на свою болтливость. Перекатился через теплую сладкую блядежку и стал одеваться к отбытию в свою часть.
" Не пей, не пей, дурак! Если не умеешь! – клял себя Коробейников впритруску поспешая с дальней окраины городка к автовокзалу. Ну, зачем, идиот, разбудил видение Серафимы, имевшее над душой такую странную власть. Давно пора поставить крест на Симке. И воще, разве можно с блядями откровенничать о своей любви? Любовь моя Симке была так нужна, что она испугалась за себя…
Серафима боялась своих чувств, потому что знала как недолговечна зачаточная "любовь" мальчишки. Серафима не дура, сделала все, чтобы обезопасить себя от привычки к нескладным мумуканиям мальчишки о любви. Словам, позаимствованным из кино и книжек. Все было сделано, чтобы извратить чувства пацана до того, как он бросит ее наедине со своей старостью.
Да уж! Ничего не скажешь! Это было время жестоких переживаний. На беспощадность женщины хотелось ответить тем же, но он не умел еще обращаться со своей привлекательностью как охотник с силком, как бандит с удавкой… Неумение отомстить только сильнее подчеркивало его зависимость от опытной, властолюбивой сексторпеды. Он из кожи вон лез, доказывая, что не заслуживает издевательств Серафимы… Но жалость для нее была страшней чумы и отношения их еще больше запутывались.
Какое счастье, что с этим покончено. Сейчас я могу Любой бабой вертеть как хочу. И Танька – не исключение. Какой бы пройдохой она не была, я возьму от нее что мне нужно, но ей самой ничего не обломится. Перепихнулись и никаких воспоминаний.
Волги начальника окружного склад у вокзала не было. У палатки пил баночное пиво прапарщик Стебельков.
– Как ваша язва, товарищ старший прапорщик? – Александр козырнул и впервые осмелился протянуть старшему прапорщику руку.
– Какая там язва! – Прапарщик как должное осуществил с солдатом первое панибратское рукопожатие. Это что-то значило. – С какого, блин, х-я?
– Да вы вчера кефир пили… – Смутился слегка рядовой Александр Коробейников, искательно вглядываясь в серое лошадиное лицо младшего командира. Уж не допустил ли он какую вольность в обращении со старшим по званию?
– Ты это брось, Коробейников, свои подначки. Какой кефир!? Водку мы глушили. И запомни, старший прапарщик Стебельков ничего никогда не забывает!
– Так точно, товарищ старший прапарщик!
– То-то. Вольно, Коробейников. Слухай сюда. Специально приехал от Лизки сюда пораньше, предупредить тебя, Коробейников. Сегодня тебя Щербицкий будет кадрить. Так ты не сопротивляйся. Особняк всегда так делает, если солдат где-нибудь по дурости прокинется. Так что я разрешаю, пусть он тебя заагентуривает. Ничего не бойся. Я подскажу что стучать… Ха, ты понял? Мы Щербицкому подставили полковника Дольникова, Начальника склада в Буевске, а Щербицкий взял на лапу пять штук и прикрыл дело. А там хапнули ого-го! Зараз сотню стволов АК -47 и патронов полсотни цинков. Я только намекнул и капитан спекся. Так что не дрейфь. Потом мне все подробно доложишь? Усек, стукач? Мы тоже забашляем особняка.
– Так точно, товарищ прапарщик!
– Ладно, кончай козырять! Зови меня Толян. Нам еще долго чалиться. Ну, а теперь, Коробейников, заглянь в свой кошелек.
– А что? – Удивился Коробейников.
– А то! Есть кошелек, спрашивают тебя?
– Вот, смотрите. – Коробейников протянул Стебелькову тощий пластиковый кошелек на защелке. Бедняцкий кошелек. Без отделений.
– Сколько было вчера бабок?
– Сто долларов десятками и пятерками.
– Ну и лоханулся ты, хлопец! Я предупреждал! Тут осталось сдачи три червонца бумажками и пятерка железными рублями!
– Да и хер с ними, – щегольнул беспечностью Коробейников.
– Значит так. Таньке, если конечно она заслужила, достаточно тридцатки. Остальное получишь обратно в рублевом эквиваленте. Это я тебе гарантирую.
– Заработала Танька, не надо мне сдачи. – Все хорохорился Коробейников.
– Это не твое дело. Не сбивай офицерам цены на блядей. Эти твари дают под завязку и за десятку, если зелеными. Такса, твердая такса существует у нас за поебок, хлопец. А теперь бери мне пузырь на похмелку. А то я последние деревянные Лизавете в трусы спустил.
– А закусон, Анатолий Кондратьевич? – нарочито угодливо проговорил Коробейников.
– Ну, это, – задумался Стебельков с трудом что-то припоминая. – Ты это, возьми шоколадку мне. А сам пожуй чайку, чтобы старшину отделения не напугать. Кстати, а что это ты жмешься поставить Кротову пузырь? Кому так помогаешь родича пристроить в Москве, а старшину обижаешь? Не правильно это, рядовой Коробейников! Ха-ха-ха!
– Так он на меня зверем смотрит!
– Ну, ты воще, блин! Кино про Шурика смотрел? То-то! С людями надо помягше, Коробейников. Ты еще плохо разбираешься в людях, Сашок. Старшина Кротов – тоже человек. Он бы мог тебе попортить кровь за плохое несение службы по охране ценного военного объекта, но не попортил. Ценить надо своего старшину, солдат.
– Будет сделано, Анатоль Кондратьич. – Заверил дурашливо Коробейников. – Было бы сказано! Старшину мы мигом забашляем.
– И смотри, хлопец, у меня! Предупреждаю в последний раз! Долларов больше с собой не носи. А то девки наведут на тебя кидал. Загремишь под фанфары. Солдат воще не должен бабам платить. Оттягивай их задаром! Все учить вас, салаг, надо! Харево это главное бабское счастье, а за счастье пусть платит натурой! Усек, солдат!? Счас подскочит Волжанка, попылим домой!
Стебельков отпил из горла чуть не полбутыля водки. Прислушался к чему-то в себе. Промолвил со значением.
– Все пучком. Правильно легла, родимая. Жить будем.
На КПП очень молодая женщина в трауре, с большой черной сумкой Пума, ждала обратного рейсового автобуса в Никодимов.
– Женка лейтенанта Причельникова поехала хоронить своего мужика, – сообщил водила Волжанки последнюю новость городка. ОН остановился вплотную к зеленым воротам КПП с красной метровой звездой на каждой створке. Посигналил длинным требовательным гудком. Но с КПП никто не выглянул.
– Какие еще похороны? – Переспросил Стебельков. – Причельников же только – только убыл в отпуск?
– Позвонила свекруха. Разорвало мужика. Нашли одни резиновые сапоги с пятками. Поехал он с отцом на рыбалку… Так у батьки от контузии язык отнялся. Ротный капитан Оладьев перезвонил в Херсон, так сказали рвануло прямо в руках у лейтенанта. Глушанул мужик рыбешку. Взрыв получился с тротиловым эквивалентом побольше кило. А мы тут на складах сидим, как на бомбе с тротиловым эквивалентом в тыщу железнодорожных вагонов. От нас и сапог не останется. Увольняться надо, говорит моя баба. А то на Дальнем Востоке уже рвануло! И не раз! На Урале весной рвануло сто вагонов реактивных снарядов!
– Ни хрена себе заявочка! – процедил сквозь зубы Стебельков. – С одним ЧП еще не расхлебались, теперь вот Причельников свинью подложил.
– Да что они там не чухаются! – Водила лениво надавил сигнал и гудел пока Стебельков не ударил его по руке.
– У-у-у, мудила грешная! – Завыл, схватившись за голову прапарщик Стебельков. – Начнется новое расследование! Не умеешь обращаться с тротилом – не трогай!
– Так они же все специалисты! – Водила в сердцах сплюнул в открытое окно Волжанки. – Как же! Училища, академии покончали, а подлиннее кусок бикфордова шнура отрезать пожадничал. Понятно, на коротком отрезке шнура получился проскок огня…
– Ну чего стал. Поезжай до штаба! – Снова застонал Стебельков.
– А ты, Стебельков, пойди, башкой ударься в ворота, может услышат. – Насмешливо посоветовал водила.
– Да и зачем ему понадобилось бросать в речку сразу кило! – Причитал в отчаянии Стебельков. – Для рыбы, если не очень глыбоко, самый аккрурат – шашка двести грамм. Может, хоть что-нибудь бы у лейтенанта уцелело. Ну руки оторвало. Может, глаза бы повыбивало, а жив бы остался лейтенант!
– Не рассчитал парень. Это дело такое. Всяк имеет свой эквивалент! – Глубокомысленно молвил водила, смакуя мудреное заграничное словцо. – Я сапером скалы рвал в Армении. Так там за стограммовую шашку давали литр виноградной чачи! И за патрон аммонита только стакан. Не тот эквивалент. Тротил сильнее в два раза и сырости не боится, как аммонит. Я так никогда не глушил форель аммонитом. Это ж эрзац. Ай, славная чача у армяшек! Вот тебе и тротиловый эквивалент чачи, – сто грамчиков на литр! Этот эквивалент есть для всех. Телеграфный столб свалить или там сваю деревянного моста – сто грамм хватит. Вот мина противопехотка образца 1957 года – там заряд триста грамм.
– Какое там триста! Для человека этого гребаного тротилового эквивалента хватит и пятьдесят грамм, чтобы башку разнесло, или ногу оторвало.
– Так то ж мина, взрывается в ногах! Полсотни грамм – маловато. Обе ноги не оторвет. Вот триста грамм в самый раз. И долбанет как надо, и солдат жив. Я учился в полковой школе взрывников на отлично… Я знаю…
И Коробейникова заворожили зловещие рассуждения о тротиловом эквиваленте. Каждый день он топчется возле своей смерти, охраняя склады. Да еще курит, нарушая инструкцию. А если какой балбес забудет погасить окурок… Да если бы он знал, что будет охранять пороховую бочку с тротиловым эквивалентом в тысячу вагонов тротила, если не врет водила! Да он бы лучше пошел в дисбат за самострел, чем топтаться около складов. Но теперь поздно паниковать. Надо думать как избавиться от прапорщика. Он что, всю оставшуюся жизнь собирается меня шантажировать?
Коробейников покосился на прапора, по-хозяйски развалившегося на переднем сиденье Волжанки. Связи у Стебелькова сильные, но если Чп происходят чуть не каждый день и прапор может, схлопотать под зад коленом. Теперь уж начальство точно озвереет. У особиста Щербицкого будет повод отказаться от своего обещания отмазать какого-то рядового Коробейникова. Хана! Ну, сука, прапор. Подставил, теперь сам икру мечет. Я в несознанку играть не собираюсь. За три косыря дохнуть в зоне!.. Нашел идиота!.. Коробейникова снова окатила горячая волна страха. Мокрый как мышь, он выскочил из Волжанки и скрылся в будке КПП.
– Да пошел ты, старый хрен! – Рявкнул Стебельков на водилу. – Пойду и я пешком. Опять блевать потянуло! У меня на носу ревизия, а ты эквивалент, эквивалент!
Особняк Щербицкий выдернул Коробейникова к себе в кабинет сразу после обеда. Еще до того, как Александр передал для него Стебелькову штуку баксов. Это был крах. Раз уж Стебельков не успел забашлять капитана, наверняка, первым делом особняк попытается выяснить подробности отношений рядового Коробейникова и старшего кладовщика, старшего прапорщика Стебелькова. А хитрую, но, как бы, правдоподобную версию на этот счет Коробейников еще не сварганил. Пришлось сделать по военному городку большой круг, чтобы дойти от пищеблока до штаба как минимум за полчаса. И подготовиться к сражению с особняком за свою свободу.
Отдав честь, и доложившись по всей форме о прибытии по вызову, Коробейников на ватных ногах переминался у порога. Он думал лишь об одном, как бы поскорее плюхнуться на стул и начать изворачиваться, пока не забыл тонких деталей своей наспех сочиненной версии о знакомстве с прапорщиком.
Запирая обшарпанный сейф, капитан жевал чай, распространяя по кабинету приятный запах. Он не обращал внимания на присутствие в кабинете солдата. Выплюнув черную жвачку чая, капитан подошел к окну, закурил сигарету Магна и стал наблюдать. Капитан, усмехаясь в щегольские черные усики, заинтересованно наблюдал, как майор Рагозин кадрит девчушку Алю. Воспитательницу детсада, прогуливающую колонну ребятишек в сосновом бору под окнами штаба. Дети столпились вокруг майора и воспитательницы. Разинув рты детишки вслушивались в увлеченную беседу старших.
Майору явно фартило. Тело девушки делало кокетливые замысловатые ужимки. Глазки поощрительно щурились. Наконец, она стала со смехом качать отрицательно головкой и майор понял ее правильно. Майор ринулся в атаку. Он обнял Алю за талию и уже поддернул ее хрупкое тельце вверх, поближе к своим губам, чтобы влепить пламенный поцелуй… Но тут дети засмеялись, заскакали вокруг любовников как разноцветные мячики и капитан очнулся… Аля вырвалась из дерзкой охапки командира и, достав зеркальце, стала наводить на личике марафет.
– Коробейников! Все что ты приготовил мне повесить на уши – оставь при себе. Дело твое рассмотрено военной прокуратурой и закрыто по причине отсутствия состава преступления. Это тебе аванс от меня. Но речь не об этом. Пойдем-ка, пройдемся по воздуху… Надо проветрить кабинет…
– Зачем? – Настороженно поинтересовался Коробейников. – Мне скрывать нечего, товарищ капитан, я могу ответить на вопросы и в кабинете. Можно и магнитофон включить для записи моих показаний…
– Вот эта спокойная наглость твоя, солдат, и навела меня на мысль поближе присмотреться к тебе. Пошли, пошли, парень. Хочешь сигарету?
– Никак нет, товарищ капитан. Свои всегда имею. Предпочитаю не одалживать. Потому никому ничего не должен.
Щербицкий глубоко вдохнул студеный воздух конца ноября. Пошевелил ноздрями, наслаждаясь слабым хвойным духом сосновой рощи.. Посмотрел на стаю воронья, клубившуюся над лесом высоко в бирюзовом безоблачном небе.
– Много ты о себе понимаешь, Коробейников. Вот этой твоей независимости и побаивается твой подельник Стебельков. У тебя напрочь отсутствует комплекс порядочного человека, комплекс подсознательной вины. Вляпался по уши в дерьмо, а ведешь себя с таким вызывающим достоинством. Мне это скорее симпатизирует. Вообще у меня на тебя виды, сам понимаешь.