Глава 1
Егеря шли за ним всю ночь по следу, с собаками и он, вымотавшийся до предела, упал часов в девять под сосенку, и прислушиваясь, стал готовиться к последнему бою. Лес притих, будто прислушиваясь вместе с Мишкой к треску сушняка под сапогами преследователей и рычанию овчарок.
Замолкли птицы и только заполошно верещали сороки, извещая остальных обитателей леса о том, что группа двуногих с оружием ломится через чащу, не разбирая дороги.
Два аккумулятора, давали надежду, продержаться полчаса наверняка. А больше Мишке было и не нужно. Выбрав холмик, он залег на краю полянки, заросшей молодняком и, расчистив от травы предполагаемый сектор стрельбы, выложил перед собой обе «Оспы».
Немцы шли за ним по пятам и уже через пять минут первый кинолог с овчаркой на поводке, выскочил на полянку заросшую подлеском. Пес хрипел, удерживаемый немцем и с треском проламывался сквозь прошлогоднюю траву. Эту «сладкую парочку» Мишка сжег двумя короткими импульсами с каким-то садистским удовольствием:
– Получи, фашист, гранату от советского солдата!– Вспомнил он расхожую фразу и, сплюнув, отполз за гранитный валун, торчащий у него за спиной.
Прожженная насквозь овчарка, скулила, барахтаясь в траве и бежавшие следом за кинологом егеря, на открытое пространство выбегать, не рискнули. Залегли и затаились. Раздалось несколько резких свистков – это офицеры отдавали команды:
– «Обойдут с флангов. Живьем взять хотят»,– подумал Мишка, не разбирающийся в системе сигналов свистом, но и без этих знаний он понял, что они означают. Немцы не стреляли.
– Хрен вот вам, козлы,– процедил он сквозь зубы и выцепив взглядом равномерно шарахающуюся траву, влепил туда «тройкой», устроив Аутодафе еще одному нерасторопному егерю.
Сухая трава вспыхнула погребальным костром, и в его пламени немец завизжал так, что у Мишки волосы зашевелились на голове:– «Жуткая хрень – эта Оспа»,– подумал он, а немцы по-прежнему не стреляли, шурша слева и, справа от него:
– «Сколько их всего там?»– Мишка взглянул на часы мельком.– «Вроде уже время "Ч". Пора бы уже. Еще бы минут пять продержаться»,– сжав в каждой руке по «Оспе», он перебежал к примеченной вековой сосне и, укрывшись за ее стволом, достал мелькнувшего егеря в камуфляже.
Немец вломился живым факелом в заросли сосняка и папоротника, молча, с хрустом обламывая сухостойные хворостины и замирая в них:
– «Повезло придурку, сразу загнулся»,– подумал Мишка, и ему стало жаль, горящий уже в трех местах по его вине лес:
– «Хрен эти козлы тушить станут»,– вздохнул он. Еще двоих Мишка расстрелял в упор, когда они уже прыгнули на него, выскочив в своих маскхалатах чуть ли не из-под его ног, когда он собрался снова сменить позицию.
Перепрыгнув через убитых и стреляя во все, что шевелится, Мишка с новыми силами, попытался оторваться от преследователей, и тут ему подломило ноги, будто огромным прутом металлическим, кто-то с размаху врезал по ним, и он полетел, кувыркаясь через голову. Придя в сознание, увидел склонившееся над ним лицо в фуражке:
– Отпусти оружие. Сопротивление бессмысленно,– сказал офицер по-русски, медленно, почти по слогам и Мишка попытался повернуть голову влево, чтобы взглянуть на руку, но это ему не удалось. Голову держали жесткие ладони, и Мишка плюнул в склоненное над ним лицо. Лицо отшатнулось, поймав плевок, а сидящий на груди у Мишки егерь в пестрой куртке, хлестнул его по щеке зло, но аккуратно.
– Русише швайне,– прохрипел он при этом и ударил сжатым кулаком по предплечью, принуждая, таким образом, пленника выпустить оружие.
– Сука,– просипел Мишка, выплевывая кровь и осознавая в бессильной ярости, что буквально распят егерями на земле. Не меньше десятка их удерживали его тело и как ни странно, но у него, находящегося в беспамятстве, им не удалось выдернуть «Оспы» из рук. Облепили и пытались выкрутить рукояти из ладоней.
– Хрен вам, козлам,– прошипел Мишка и нажал на оба спуска одновременно. Импульсы плазмы, рванувшие из стволов, сжигали траву и землю, заставляя отпрыгивать немцев и ослаблять хватку, а последнее что он увидел, выворачиваясь бешеным усилием из-под навалившихся на него егерей и уже почти сев – это направленный ствол пистолета ему в лицо и яркую вспышку. А затем навалился мрак и был он осязаем настолько, что Мишка ворочался в нем, как в паутине и пытался выплюнуть из горла тугой ком, мешавший дышать:
– «Где я?»– думал он, пытаясь дотянуться руками до лица, но руки не слушались и не ощущались совершенно.– «Это я умер?»– почему-то пришла в голову мысль, с оттенком вопросительным.– «Нет, я же думаю, а Сур говорил, что методика технически доведена до совершенства. Тогда почему я не возвращаюсь в дом Силиверстовича?»– мысли эти звенели в голове и дыхание его, вдруг ставшее свободным, хриплым клекотом вырвалось из груди, будто это не он дышал, а кто-то рядом, чужой:
– «Вот, блин, попал!»– с тоской подумал Мишка.– «А начиналось все так здорово»,– и ему вдруг вспомнилось детство, школьные годы, армия и жизнь на гражданке, после демобилизации. Ясно, ярко и будто не его прожитые годы, а опять же кого-то другого. И увиделось все как бы со стороны, чужими глазами.
Мишка Соболев ничем таким особенным с детства не блистал. Прыгал, бегал и даже свистел средненько. Ну а уж какими-то экстрасенсорными способностями типа телепатии, телекинеза или телепортации – тем более не обладал. Он даже ушами шевелить не умел. В его классе – уже в первом, половина детей это умели, а Витька Семенов тот дальше всех сквозь зубы плюнуть мог. Ох, как ему все завидовали. И Мишка тоже завидовал. У многих его одноклассников необычные способности были, с самого первого класса проявившиеся или обычные, но усиленные. Верка Михайлова, например: могла на ресницах десять спичин удержать. Вот такие «махаоны» вырастила над глазенками. А Женька Никифоров мог щеку иглой проткнуть запросто, в любом месте. Каждый что-то умел, в крайнем случае – ушами шевелил и только Мишка Соболев был «мышью серой».
Ничего такого у него не имелось из способностей. Очень он переживал по этому поводу. Комплексовал. А ведь чем дальше, тем обиднее. У одноклассников-то с годами разные всякие, другие способности появляться начали. Кто-то на гитаре брякать научился, кто-то рисовать, а у кого-то голос прорезался.
В науках тоже некоторые преуспели. Вон Витька Семенов, мало того, что плевался, как верблюд дальше всех в классе, так он еще и на математических олимпиадах стал первые места занимать.
По всем предметам у учителей кто-нибудь из класса в любимчиках и, только Мишка еле-еле на тройках из класса в класс переваливался. Ну, не было у него тяги ни к одному предмету, даже к физкультуре. А поэтому учиться Мишке было не интересно и лень.
А ведь дебилом Мишка не был и соображал, когда это ему было нужно, очень даже быстро. Особенно когда зависала над его головой, ушами шевелить не умеющей, карающая длань чья-либо. Чаще отцовская – за очередной «неуд» по нелюбимым предметам. Вот тогда Мишка демонстрировал чудеса изворотливости и сообразительности. У него даже дневников было всегда два. Один для учителей – рабочий, другой для родителей – парадный.
И ведь за все время обучения один раз только попался он с этими дневниками. Он ведь, чтобы подвоха родители и учителя не почувствовали, за тех и других расписываться наловчился. Да так это у него ловко получалось, что когда однажды он, перепутав, сдал «парадный» дневник классной руководительнице, для глаз родительских предназначенный, то та и подвоха-то сразу не заметила. И может быть в нем, впервые ее бы запись подлинная появилась, если бы случайно не оказалась рядом на беду – математичка – Елизавета Павловна.
– Ну-ка, ну-ка,– схватила Елизавета Павловна дневник Мишкин.– Это когда же я Соболеву пятерку поставила по алгебре, что-то не припомню дива такого? Он и на тройку-то мой предмет не знает. Эко диво дивное! Да я ему и по геометрии одних пятерок наставила, только за прошлую неделю целых четыре,– дело было в учительской на переменке и естественно, что весь коллектив педагогический на «диво дивное» взглянуть захотел.
– Ну-у, жу-у-ук!– ахали учителя, рассматривая свои автографы завитушистые, Мишкой безукоризненно скопированные. Они-то думали, что подписи у них очень мудреные и неповторимые. И вот какой-то «шалопай понимаешь», троечник серенький из 7– го класса взял, да и уверенность эту их, одним махом ликвидировал.
Что было-о-о!!! Досталось тогда Мишке со всех сторон по полной программе. На всю школу прославился. Так что один все же дар у него был – от Бога ли, от черта ли, но был. Все это признали сразу и безоговорочно. Талант у парня вне всяких сомнений. Талант фальсификатора, а попросту если, то – жулика. И так Мишку, за эти его «художества», бичевали и гнобили, так уличали, что он и сам в талант этот свой поверил. Особенно отец постарался. Так ремнем вбивал, что не захочешь, а уверуешь.
– В кого ты у нас урод такой?– спрашивал отец, тряся перед Мишкиным носом кулаком, с зажатым в нем ремнем офицерским. Ремень был от мундира с майорской звездой, честно отцом Мишкиным выслуженной, « в несокрушимой и легендарной».– Я думал, что династии продолжателя ращу, а оказалось, что жулика выкормил, фамилию позорящего. Да тебя близко к армии подпускать нельзя, гаденыша,– ну и все в таком же духе. Потом, конечно, со временем все утряслось и в школе, и дома, но именно тогда Мишка впервые понял, что талант мошенника, в нем окружающими обнаруженный, имеет две стороны. Одну из которых, желательно никому и никогда не показывать.
Как у Луны – к примеру. Только у Луны скрытая сторона ничем от не скрытой особенно-то и не отличается и за нее Луну ремнем по заднице не хлещут. Нет, не раскаялся Мишка в содеянном, а сделал вывод для себя, что нужно быть внимательнее и осторожнее.
Школу Мишка закончил все на те же тройки дежурные и в отличие от обремененных всяческими знаниями одноклассников, не стал ломать голову, куда ему бежать с аттестатом, чтобы знания эти преумножить.
Амбиций у Мишки не было, поэтому пошел он работать на рынок грузчиком.
«А что? У нас любой труд почетен», – так родителям и заявил. А те, к тому времени, уже на Мишку рукой махнули и не ждали от него каких-либо достижений.
А Мишка, разгружая из фур мешки с картошкой и луком, присматривался к взрослой жизни без прикрас и пришел к выводу, что место рабочее он себе выбрал правильно. Не потому, что любил таскать тяжести или заработки у грузчиков рыночных какие-то повышенные. И даже не потому, что возможностей много подхалтурить и даже подворовывать имеется. Это тоже немаловажно, но главное – именно на рынке, особенно на задворках его, Мишка впервые в своей жизни увидел вблизи авантюристов и жуликов, прохиндеев разного пошиба. Родственные ему души.
Кто там только не ошалался: перекупщики сельхозпродукции, с липовыми справками об инвалидности, каталы-шулера кидающие колхозников на «бабки» в очко, секу и буру, ну и карманники – шныряющие между ротозеями – покупателями, само собой.
Уже появились первые кооператоры, с их длинным, дурным рублем и вокруг него засуетилась вся эта публика. И вот эта-то среда околоуголовная и уголовная оказалась, для вчерашнего школьника, близкой, желанной и понятной. Здесь никто не говорил трескучих фраз и не норовил блеснуть эрудицией. «Срубить бабло с лоха» – вот чем все жило, чем дышало и чему подчинялось. Освоившись в рыночной суете и присмотревшись к ее изнаночной жизни, Мишка влился в нее со всем пылом души юношеской, жаждущей впечатлений. И на удивление быстро стал своим в разных ее закутках, закоулках и схронах.
Среда приняла, похлопала снисходительно по хлипкому плечику и сначала использовала на побегушках, да на «шухере», но приметив в новом своем члене нешуточные способности и тягу к авантюризму – начала учить.
Учился Мишка с удовольствием. Отличником был. Схватывал все на лету и скоро стал незаменим и у наперсточников, и у шулеров картежных, и даже у перекупщиков.
Прожженные в своем ремесле жулики диву давались его потенциальным способностям и скорости, с которой он перенимал их профессиональные навыки.
Знаменитый на весь город катала, у которого в колоде было тузов столько, сколько ему нужно – Васька Трефовый, нарабатывавший эти умения, в местах «не столь отдаленных» десятилетиями и тот восхищенно присвистнул, когда через неделю Мишка обставил его в «очко». Сдавая себе по два туза, пять раз подряд и лопухнувшись только один раз. Открыв двух тузов бубновых:
– Ну, фраер, обул. Ну, ты жу-у-ук. Далеко пойдешь в нашем ремесле, если менты не тормознут. Бросай ты эти мешки вонючие, пальцы побереги. А вот за два «лба» последних «стремных», в приличном обществе и на «перо» посадить могут. Упражняйся, Жучара,– вот так, с легкой шулерской руки, Мишка стал Жуком. «Погоняло» это к нему приклеилось намертво, и уже через неделю он и сам на него стал откликаться.
Хорошие отношения сложились у Мишки и с бригадой наперсточников. Присмотревшись к манипуляциям и сообразив в чем тут фокус – Мишка, как-то с утречка, подвалил к компании и изъявил желание сыграть, выложив на ящик четвертной.
Наплыва «лохов» не наблюдалось в это время раннее, и Мишка оказался единственным, желающим испытать счастье наперсточное.
– Кручу, верчу – запутать хочу,– затарахтел наперсточник, а бригада, играющая роль зевак, подтянулась в количестве пяти человек поближе, приготовившись разводить «лопуха».
– Ну, выбирай любой,– наперсточник приглашающим жестом указал на три наперстка. Мишка поднял средний и угадал.
Наперсточник озадаченно почесал за ухом и предложил удвоить ставку. Мишка поставил, и снова угадав нужный наперсток, с разочарованием был опознан «коллегами».
– Прикалываешься, блин. Работать мешаешь,– наперсточник швырнул в Мишку его подставным шариком.
– Так нет же никого все равно,– извинился Мишка.– Иду вот мимо, дай думаю, парней расшевелю немного.
– Где насобачился?– заинтересовался бугор наперсточников.
– У вас позавчера минут десять в ротозеях постоял,– честно признался Мишка.
– Че, десять минут постоял и просек?– не поверил бугор.– И как звать тебя, вундеркиндер?
– Жуком зовут,– протянул ему ладонь Мишка.
– А-а-а, вот значится какой ты – крестник Трефового. Знакомьтесь, братва, – это тот самый фраерок, который у Васьки Трефового пару уроков взял и «обнес» его в очко. Васька от него зеленого тащится, большое будущее предрекает. Может быть еще и гордиться когда-нибудь будем, что с самим Жуком поручкаться довелось,– бригада уважительно загудела и полезла знакомиться с будущей знаменитостью.
– Поработать не хочешь с нами? У нас понимаешь манипуляторов недобор, а один в сосиску спился сволочь. Руки трясутся у гада. Хорошее бабло срубишь. Отвечаю,– бугор приобнял Мишку за плечи и зашипел в ухо:
– Бычар полно, блин, тупоголовых, а спецов не хватает. Долю в 10-ть процентов гарантирую.
– А чего так мало?– удивился Мишка.– Я думал, половину отстегнешь.
– Ты че, Жук, с дуба рухнул? Кто пополам рубит? Накладные расходы знаешь какие? Всем «башляем». В общак, ментам и бойцам. Больше 10-ти никак. У нас новички вообще за 5-ру «шуршат». Соглашайся. По две штуки всяко за смену иметь будешь,– уговорил.
В бригаде наперсточников Мишка месяца два наперстком по фанере «шуршал» и даже свой слоган фирменный придумал:
– Кручу верчу – Угадай, озолочу,– бригада ахнула:
– Ну, ты прямо баснописец Михалков,-
«Бабло», как и обещал «бугор», «рубилось» в пределах двух тысяч. Работа, правда, нервная. «Лохи» /опущенные Жуком / частенько, из угара игрового выпав, скандалили и требовали деньги, проигранные, назад вернуть. Милицией пугали и… Чем только не пугали.
А однажды «лох» один так разбушевался, что еле всей бригадой угомонили. А он, по «мордам получив», не угомонился, а убежал и вернулся с дружками-отморозками.
Прапорщиком ВДВ-эшным оказался. Ну и привел этих полосатых целый взвод. Хорошо их там натаскивают. Мишка очнулся вообще в реанимации. Чуть на тот свет не ускакал вместе с наперстками. Последнее что помнил – каблук в лицо летящий.