– Завтра в восемь в вашем офисе, я заберу манускрипт! – Тут же забыв о качающейся у двери фигуре проигравшего, «шестой» с улыбкой смотрел на двух оставшихся оппонентов.
Останавливающим жестом он прервал попытку Василия заявить о себе.
– На вас закончим, – он посмотрел в глаза Василия, которому показалось, что зеленый глаз его (в данный момент левый) смеялся, а вот синий (соответственно, правый) холодил, и холодил, леденяще прожигая насквозь внутренности и, главное, разум. – Да и молодой человек дышит нетерпеньем, спеша представить на наш суд восхитительную, свеженаписанную им мелодию. Просим!…
– Если выигрываю я, – голос молодого человека оказался приятным и мелодичным, как сама музыка (все оставшиеся без исключения заслушались его тональностью), – то ты перестаешь играть в карты совсем: ни в одном казино мира, ни в одном закрытом клубе, ни на одном заброшенном чердаке или поляне в парковой зоне не должно существовать тебя как игрока! Максимум как зритель.
«Шестой» улыбнулся, и Василию показалось буквально на миг, что его клыки слегка заострились и удлинились. Но всего лишь на миг. Этого хватило, чтобы испытать ужас. Тоже короткий, но сдавливающий грудь и мешающий свободно дышать.
– Что ж, я понимаю… – Потенциальный ответчик снова улыбнулся. – Ваши амбиции, стесненные условиями моей конкуренции, не дают вам спокойно жить… Я принимаю ваши условия. Но если выиграю я… – он дождался ответной улыбки оппонента, уверенного в своем выигрыше, говорящий на секунду задумался визуально. – У вашего отца… хранится старая нотная тетрадь одного известного композитора восемнадцатого века. Сонет, не известный для всех, но не для вашей семьи. Недописанный, внезапно оборванный на минорной ноте…
Василий услышал, как хрустнули в сжатии зубы молодого музыканта.
– Вы помните? Конечно же, помните… – глядя поверх молодого человека, продолжил «шестой», своим голосом холодя спины сидящих за столом. – Этот сонет для вас незабываем. Отец заставлял вас играть его, добиваясь от вас сочинения его продолжения, делая ненавистной каждую ноту произведения для своего сына и всю музыку взятую в целом. Но вы не могли отказать. Ваша семья верила в вас и что это украденное еще вашим далекими предками недописанное произведение сделает вас знаменитым. Сочини вы ему красивый финал, – даже более известным, чем ее реальный автор, или как минимум… поставит вас с ним на одну ступень. Интересная судьба… неоконченного шедевра. – Он задумался и, вновь оживившись, посмотрел своим «разноглазием» (один цветом индиго, второй болотной топи) в глаза тяжело дышащего «бывшего» музыканта. – Так вот, если выиграю я, то эта тетрадь…
– Даже если это случится, я расстанусь с ней очень легко! – улыбнулся, перебивая говорящего, успокоившийся внезапно молодой человек.
– Даже если придется выкрасть ее из дома родного отца, – глоток гранатового сока вновь сбил сухость, образовавшуюся во рту «шестого», – с которым вы не общаетесь по понятным причинам десяток лет и который от вас отрекся, несмотря на причитания вашей стареющей и любящей вас матери?
– Я же сказал: легко. – В глазах молодого игрока взволновалась морем снисходительная неприязнь.
Крупье сглотнул слюну от напряжения. За ним повторил Василий, по той же причине.
– Усложним задачу, – «шестой» думал только секунду, меняя поочередно цвет глаз, качая головой из стороны в сторону. – Всю оставшуюся жизнь каждое второе воскресенье, начиная со следующего, ты будешь приезжать ко мне, где бы я ни находился на этой планете, и играть. Играть ту самую мелодию. Перед лицом твоим будет лежать тетрадь, тобою так ненавистная тетрадь…
– Этому никогда не бывать! – молодой человек засмеялся, наполняя комнату эхом, пугая крупье и Василия смехом, не сказать что вменяемым.
Они играли. Не глядя в карты. Глядя друг другу в глаза. Молодой человек смеялся негромко «остаточным» смехом. Волосы на головах двух других присутствующих «шевелились» от страха, и крупье, и Василий, полностью разделяли чувства друг друга при этом. Не видя. Лишь осознавая, что они просто есть за этим столом…
Он проиграл, несмотря на саранжированную им внутренне победоносную и нерушимую мелодию. Его два короля были биты шестеркой «шестого», скомбинированной с двумя шестерками же, выложенными на «доске» дрожащим от страха крупье.
С проигрышем смех молодого человека перешел в истерический. Он так, поднявшись, смеясь, и покидал комнату. Пока его не остановил голос победителя.
– Я не запрещаю вам играть в карты, заметьте, – он с тоской во взгляде смотрел на развернувшегося и затихшего проигравшегося человека, чей взгляд был наполнен обреченностью, – но я вам рекомендовал бы лучше играть на фортепиано и попытаться сочинить концовку произведения. Поверьте, в моем присутствии это делать будет в разы мучительней, чем в детстве. Настоящее название сонета, кстати, – «Луч утренней звезды в тенях райского сада». Может, это вам поможет. В тетради, насколько я знаю, он без названия… Дерзайте!
Дверь закрылась за невнятно бормочущим молодым человеком, и, что странно, теперь закрылась со скрипом. Скрипом, пугающим оставшихся компаньонов «шестого».
– Не бойтесь, Василий, – улыбнулся он, сверкая зелено-синим калейдоскопом глаз, – с вами я играть не буду. – Этим он заставил легко вздохнуть крупье, более того, «шестой» взял из его рук колоду и принялся карты профессионально тусовать. – Я знаю, зачем вы здесь, скажу больше, мы не будем играть только потому, что я здесь за тем же. Так зачем нам ненужный поединок, если наши цели близки по смыслу?
Он выразительно взглянул на крупье. Шум отодвигаемого стула. Хлопок скрипнувшей двери. Глоток гранатового. И холод всей Арктики под намокшей на спине рубашкой Василия.
– Вы пишете, Василий, – он улыбнулся вполне мило и успокаивающе. Себя он, видимо, успокаивал манипуляциями с колодой карт. – И пишите вполне сносно. В среднестатистическом журнале с аудиторией класса социума также не выше, не ниже среднего. Это устраивает руководство журнала, вполне устраивает подписчиков, читающих ваши репортажи, как-то удовлетворяет вашу жену, чьи потребности слегка завышены ее прошлой жизнью со своими вполне респектабельными родителями. Но не устраивает вас. Вы хотите большего. И вполне закономерно осознаете, что можете больше. И этот сенсационный репортаж, который не вполне легитимно попытается протащить в СМИ ваш директор, мог бы поднять вас на определенный рейтинговый уровень. Ваш директор слышал обо мне, он знает, что репортаж вызовет резонанс, и он знает, на кого поставить в этой «игре».
Василий, не зная, что хочет сейчас он сам, его мозг, его организм, почему-то налил себе тоже гранатового сока, вызывая улыбку на лице собеседника.
– Я предлагаю вам аналог – написать обо мне репортаж, – «шестой» стал серьезным, и от его глаз «радужно» повеяло холодом. – Побыть со мной какое-то время в компании, путешествовать по миру и, может быть, не только… Написать обо мне пусть не очень объемный, даже сжатый материал. Побудьте недолго моим биографом, Василий. – Он приятно «разноцветно» улыбнулся. – Это даст понять мне самого себя, увидев со стороны. И поможет вам подняться на определенный уровень на своем поприще. Подумайте!
– Я согласен, – Василий, расслабляясь, пожал плечами.
– Подумайте!– Он выкинул из колоды карту в сторону Василия на сукно стола. – Я так говорю, потому что у тех, кого я просил об этом ранее, не получилось, как-то не заладилось: у кого-то не выдержали нервы, кто-то не понял, не оценил объективно происходящего вокруг… Не спешите, поговорите с женой (я, кстати, неплохо заплачу). И в первую очередь, поговорите с самим собой. Мы встретимся завтра поздно. Пять минут после полуночи. Я не прощаюсь.
Василий поспешил из здания. Дрожа от холода в теплый летний вечер. Натыкаясь на турникеты в метро. Натыкаясь на прохожих на проспекте. Натыкаясь на собственные отговорки, динамично циркулирующие в голове. Внутренний диссонанс утих только дома. В коридоре он сунул руку в карман. Карта. Джокер(!), отсутствующий при игре в колоде. Но джокер, не веселый, как шут и дурачок. Джокер, как демон. Как само зло. Карточный демон.
*
Отъезд и откровенья у камина
Василий играл. И играл по-крупному. Но каждой поднятой его картой был джокер с переливающимся цветом глаз. Игрок напротив – безликая тень – открывает написанный незнакомым языком манускрипт на каждой его карте. Результат – ничья. И крупье с кровоточащими стигмами на ладонях сдавал карты снова и снова. Рядом на воображаемых клавишах рояля играл музыкант, каждый раз обрываясь на последней ноте, а вместо него продолжала протяжно выть собака. Тоскливым воем по убиенному хозяину…
Василий проснулся в поту. Холодном и липком. Утренняя мгла сумерек расползлась по спальне, поедая мебель. Рядом мирно спящее лицо. Ее лицо. Алчно-красивой и красиво-алчной. Первое – потому, что смотреть на ее красоту хотелось долго, взахлеб и жадно наслаждаясь, ревностно закрывая от взглядов остальных. Второе – понятно без объяснений.
Он отвернулся, намереваясь бесшумно встать.
– Ва-силий… Кис-кис, – раздалось по-кошачьи тягуче. – Вас-ссс-илий, – уже более протяжно и сексуально, и в итоге требовательно: – Василий!
Царапанье когтей по его едва остывшей от пота спине. Его поникший вздох. Его имя (отождествление всех кошачьих на земле), ставшее раздражителем всей его сознательной жизни, именно в ее устах звучало скверной.
Как он вообще мог ее любить? Любить это!? Сочетание всех…
– Мне нужно будет уехать. – Сев, он лишь в четверть оборота повернул к ней голову. – И возможно, надолго.
– Что? – алчное раздражение в голосе.
– Это командировка… И командировка как возможность повысить свой профессиональный статус и укрепить наше финансовое положение.
– А мне что делать?
– То же, что и раньше.
– Без тебя? – крайняя степень красивого возмущения.
То, чем она занималась, было ничем. Треп и еженедельный шоппинг с подругами. Треп всевременной и повсеместный. Заканчивающийся в телефонных разговорах дома и даже заполночь в постели. Полезностью являлись только её личные занятия фитнесом и сбалансированное питание семейной пары, ну и, может… чтение репостов великих философов в соцсетях. Иногда их применение в быту.
Василий принимал в этом пассивное участие в превосходной степени.
– Ну ты же справлялась как-то без меня со всем раньше?!
– Но я знала, что ты всегда рядом в конце концов, – гневно всколыхнулся шелк постельного белья за спиной.
Странная особенность всей женской половины человечества: если ты не занят официально и не рядом с нею ежечасно, то ты обязательно занят чем-то, порочащим ваш семейный союз. В эту же кучу сейчас сгружалась и внезапная полуофициальная командировка Василия.
– А если вместо меня… – Василий все-таки игрок и знал, когда приходит время доставать козырного туза из рукава, – с тобой будет сумма, позволяющая в мое отсутствие тебе безбедно существовать и в компании своих подруг греться на южном побережье Франции?
– Васссс-илий! – красивый упрек и алчная заинтересованность.
– Так что? Справишься?
– Ну если это только так необходимо для твоей карьеры…
– Договорились.
Василий отправился в душ смывать с тела пот своих ночных кошмаров, с мозга – пот ежедневных его сношений со спутницей жизни.
Директор на ура принял предложение, сделанное Василию, и даже «выписал» приличные командировочные и обещание перспективных подъемов во всем. От объема количества строчек в журнале и оклада до пресловутой карьерной лестницы.
Василий мысленно поставил директора в один ряд со своей красивой и алчной, попросил их склонить друг к другу головы, улыбнуться и сфотографировал сложившуюся приятную для его глаз пару. Затем порвал фото. И раздраженно склеил снова. Все это проделав так же мысленно.
– Василий!? – Директор, видимо, не первый раз обращался к задумавшемуся подчиненному. – Когда едете?
– Все решится сегодня ночью.
– Почему ночью? – встревожился директор и тут же расслабился с пониманием. – Хотя такая персона… Как же иначе? Главное, не забудь: больше снимков! За эксклюзивные фото – эксклюзивные гонорары.
С каждой минутой приближения полночи все тоскливее и тоскливее ныло сердце в груди Василия. Где-то внутри его дрожащим басом поигрывал гобой и контрабас той же басовой струной. Холодный пот эполетами застыл на плечах Василия, требуя к себе почета, уважения и соответствующей отдачи чести.
Словно лишаясь той же чести, кричала красивая в последний предкомандировочный секс. Алчная ее часть, разложив купюры командировочных Василия пред своими голыми ногами, обсуждала по телефону с кем-то из подруг их предстоящий отпуск. Отпуск как отдых от «ничего» и от Василия тоже.
– Надо и ему тоже дать отдохнуть, – вполне откровенно убеждала она свою собеседницу по телефону.
В полночь Василий в панике выбежал из квартиры, абсолютно не понимая, как он встретится со своим компаньоном!
Он едва не сбил пожилого, вечно курящего соседа на лестничной площадке, от которого всегда пахло дешевым табаком и одеколоном из далекого социалистического детства.
– Василий… – услышал он холодящее и далеко не соседское за спиной. – Вы в спешке забыли загранпаспорт.
Остановившийся на лестнице, подняв голову, встретился с хитрым взглядом разноцветных глаз.
– Без этой бумажки, – «шестой» наигранно вздохнул, – пока еще документально весомой, вас не впустят в места, где нам предстоит побывать. Я понимаю: бюрократия и все такое, но тем не менее. И передайте вот… жене.
Он сунул проходящему мимо в руку несколько пачек денег с самой твердой на свете валютой.
Василий смотрел на пачки денег в коридоре, а видел развязно ведущую себя красиво-алчную среди танцующих вокруг нее мужчин в шляпах из времен сухого закона. Горы кокаина, алкоголя и «вовсюда» проникающего разврата.
– Ого, Василий… – Красиво-алчная с пониманием приняла «дары» из его рук. – Ты далеко пойдешь.
Ее мужчина с паспортом, зажатым в руках, словно в зубах, в панике выскочил из квартиры.
*
Полночь была мягкая, как свежескошенная трава. Такая же пахучая и толкающая на сентиментальные раздумья. Луна, словно устав «шляться» по небу, застряла в одном из матовых облаков, монохромно светя в сторону Земли.
Василий сидел рядом с «шестым» на заднем сидении автомобиля, мягко покачиваясь и раздумывая над эпиграфом и началом биографии спутника вообще. Он как-то странно и «предвзято» видел финал произведения о нанявшем его на работу.
«Как, кстати, его…? Шестой, шестой… Как-то бестактно…»
– Грюмо.
– Что? – не понял сначала, не полностью выходя из своих размышлений, будущий биограф.
– Вы можете меня звать Грюмо, Василий! – Он вращал перед собой стеклянную колбу с постукивающим о стекло пожелтевшим свитком папируса.
Вторая часть Василия догнала первую, и они совместно дали возможность для возрождения целостной логики.
– Это тот самый?
– Да, – в свете салона сверкнули гранями бриллиантов сине-зеленые глаза. – Что-то можете сказать о нем?
– Не прочитав? – удивился Василий, словно внезапно выпавшему снегу в июне. – Будет нелепо предполагать… Я ведь лишь посредственный писатель, а не обладатель аналитически-дедуктивных способностей, как пресловутый Шерлок Холмс.
– Да, Шерлок… – Грюмо улыбнулся, сверкнув саблями клыков, словно вспоминая о своем старом друге. – Я дам вам подсказку: здесь есть смысл для одного и полное его отсутствие для другого, это убило многих, и, в противовес, дало жизнь другим. Как и в любой бумаге, в этом есть сила для одних людей, и они остро нуждаются в ней, и наоборот, бесполезность для других, как и для большей части последних ее хозяев этой, в смертельной спешке написанной, очень старой бумаги… Достаточно?
Василий отвернулся в замешательстве, глядя в окно, разыскивая ответ в роще поникших мачт яхт, дрейфующих возле побережья.
– Под это описание можно подогнать любой предмет, – Василий возмутился ребенком, что в магазине незаслуженно не получил долгожданную игрушку. Тут же открыл мини-бар авто и вынул из его ячейки никелированную зажигалку. – Взять хотя бы этот? Для курильщика это явная необходимость, порой прохожим для избежания фатальных финалов уличных конфликтов ее так часто не хватает. Для некурящего это лишь красивая безделушка. И в ней есть огонь, а в определенной ситуации это действительно сила, и наоборот, невостребованна, когда нет нужды. Она зажжет огонь в холодном ночном лесу и спасет вас, но засорится песком бесполезно в дневной пустыне, а ночью, с уходом солнца, опять же…