Разбудил меня телефонный звонок. Часы показывали половину пятого. Так, обед проспала, причем вместе с полдником. С большой досадой потянулась к телефонной трубке. Звонила Катька.
– Подруга, чей-то у тебя голос такой сонный? Не разбудила? – Да, мы имеем обыкновение непредумышленно будить друг друга. – Слышь, че случилось. Ща умрешь! Только ты за порог – звонок. Сам следователь! И как номер, пройдоха, узнал?
– Иди ты! – удивилась я новости. – И что сказал?
Зря я удивилась, должна была ужаснуться. Выяснилось, что в деревне на момент убийства находилось очень мало жителей, и, не считая Катю с бабушкой и их гостей, все они спали и ничего не слышали. Соответственно, именно у моей подруги следователь посчитал целесообразным спросить, что она слышала, видела и кто из гостей выходил из дома. Кроме меня, все остались на ночь и даже не предпринимали попыток погулять, так что назвала она только мое имя. Но не это так сильно ошарашило меня, а вот что: у подруги очень длинный язык, и этим самым языком она проболталась о парне, который пытался меня подвезти, то есть о Николае.
– Да как ты могла! – Я чувствовала, что меня предали.
– Слушай, у меня вырвалось. И потом… Это ж правда, разве нет?
Я вздохнула. Действительно.
– Ладно. Что он еще говорил?
– Спросил точное время, когда ты ушла.
– Когда я ушла?! Он что, меня подозревает?!
– Не ори, не знаю. Может, просто формальность? Он обычным тоном спросил. А вот когда я до твоего парня дошла, ну что он подвозить тебя намеревался, Лысый как начал ругаться! «Что она, – орет, – факты от меня скрывает?!» Так что готовься.
– К чему? К тюрьме? Да как к ней подготовишься?!
– Бабуля в таких случаях говорит, что нужно сушить сухари. Видимо, там они идут как валюта. Ой, или это сигареты? Не знаю, короче, выяснишь сама потом на месте.
Я разозлилась и бросила трубку. Трубка, однако, тут же перезвонила и суровым голосом следователя велела завтра явиться в то же самое время.
М-да, Катьке легко шутить. А вот мне что делать? Я не говорила подруге о новой встрече с тем самым парнем из деревни и о родившихся к нему чувствах. Я не могла его подвести. С одной стороны, он появился в деревне, когда Крюков был уже минимум час как мертв (тело было прохладным). Да и потом, он уже общался со следователем, и тот ничего подозрительного в моем новом знакомом не обнаружил, иначе его бы уже определили в СИЗО. Но что если…
Я сморщилась, так сильно мне не хотелось додумывать эту мысль.
Что если он приехал в деревню задолго до того, как я увидела его на дороге? И не сказал об этом? Но опять же, это не говорит о том, что он виновен. Он просто не хотел отвечать на кучу вопросов (и после запоминающегося общения с Акунинским, я могу это понять). Нет, я решительно не могу выдавать Николая, не переговорив с ним предварительно. А поговорить я не могу, потому что он не оставил мне номер телефона.
Господи… Что ж делать-то?
В пунктуальности мне не откажешь: ровно в десять я заходила в двери треклятого здания.
– Можно? – поинтересовалась я на пороге комнаты Акунинского, но дожидаться ответа не стала и шлепнулась на свой любимый стул.
На первый взгляд казалось, что он даже не заметил моего присутствия – настолько углубился в изучение документов. Вены на висках набухли от напряжения, и следователь время от времени их почесывал. Я молчала, чтобы не вызвать на себя еще большее раздражение, чем обычно.
– Юлия Сергеевна, – без какого-либо приветственного вступления начал он, – я не буду вас винить за дезинформацию, сам понимаю, вам было нелегко, так что давайте сразу приступим. Припомните, пожалуйста, приметы гражданина, который предложил вас подвезти.
– А? – переспросила я, чтобы потянуть время и решить, как мне поступить. Ночью я продолжала размышлять на эту тему, но так и остановилась на мысли, что сначала необходимо переговорить с Николаем. В то же время обманывать я не хотела.
– Ну перед тем, как вы обнаружили тело? Был же мужчина, который предложил вас подвезти?
– А, это, ну да, был, – кивнула я, стараясь выглядеть беспечной; голова же моя готовилась взорваться от невозможности придумать какое-то решение, которое бы устроило одновременно и сердце, и совесть.
– Вы можете его описать?
– Хм, нет, наверно, не смогу.
– Почему? – сверх меры удивился он.
– Так темно было. И не помню я уже толком.
Акунинский заметно погрустнел, и краска сразу же бросилась мне в лицо – реакция совести на ложь. Я незамедлительно дала себе обет выяснить, что произошло той ночью. Если окажется, что Николай как-то причастен, я обязательно о нем заявлю. А на данный момент вежливый Коля с его обворожительной улыбкой мне куда больше импонировал, нежели скучный, злобно оскалившийся следователь.
– Ладно, давайте сделаем так. – Он достал лист бумаги и ручку и протянул мне. – Попытайтесь что-нибудь вспомнить и по ходу записывайте сюда.
– Но… – Уж очень мне не хотелось давать хоть какие-то приметы, которые так или иначе смогут вывести к моему новому знакомому. – Вы бы лучше взялись за водителя «КамАЗа», который меня чуть не сбил. Была же причина для такой спешки! Я имею в виду, может, это он убийца?
– О чем это вы?
Я поняла, что Катька об этом не рассказала (конечно! он выбалтывает только то, что нужно скрыть!) и поведала следователю, что именно помогло мне оказаться в кустах.
Следователь озадачился, пошуршал бумагами и сделал пару звонков. Наконец, изрек:
– Вынужден тебя разочаровать. Водитель данного «КамАЗа» был пьян и свалился в канаву на окраине соседней деревни. Он жив, находится в больнице и не имеет к убийству никакого отношения. Так что мы должны вернуться к приметам второго мужчины.
– Ясно.
Я решила, что запишу самые общие приметы, по которым все равно никого не найдут. Взяла со стола ручку и принялась за дело: «Высокий, симпатичный, темноволосый, одет в темно-серый костюм…»
В этот момент дверь приоткрылась, и в щелочке показалась голова миловидной молодой женщины; приятное, но заплаканное лицо обрамляли спутанные желтые волосы. Борис Николаевич оживился.
– Да-да, Наталья Викторовна, одну минуточку подождите, я тут кое с кем… особенным разберусь. – То, как он произнес слово «особенный», могло означать только «умственно отсталый». – Почему вы меня все время задерживаете, гражданка Образцова? Вы это нарочно?
– Но я…
– Идите-ка лучше в коридор, а когда закончите, принесете мне лист с приметами и можете быть свободны. Пока.
Короче говоря, выгнали меня в коридор, как какую-то вшивую собаку, а эту Наталью пригласили в кабинет. Ладно, хочешь приметы – сам напросился! Получай, фашист, гранату!
Через двадцать минут я завершила работу и осталась собою крайне довольна. Еще через столько же кабинет освободился (я не стала их прерывать), и тут пробил мой звездный час. Молча предоставив лист, я уселась на стул, а Борис Николаевич приступил к изучению. Схватившись за сердце, он откинул бумагу и потянулся за корвалолом, имевшим место в ящике письменного стола, видать, как раз для таких случаев.
– Что… – задыхаясь, прошипел следователь. – Что это т… такое?
– Как что? Приметы. – Не удержавшись, я прыснула.
Объект моих издевательств возвел руки к потолку.
– Господи! За что ты послал мне это наказание?! – при слове «это» он, не отрывая взора от потолка, где надеялся узреть Всевышнего, ткнул в меня указательным пальцем. Затем, так и не дождавшись ответа, снова приставил правую руку к груди, с той стороны, где находится сердце, а левой взял ненавистный лист и начал декламировать: – «Высокий, симпатичный, темноволосый, одет в темно-серый костюм, рост 152 сантиметра, волосы зеленые, торчащие в разные стороны, глаза цвета спелой вишни, шрам через все лицо, абсолютно лысый, полностью обнаженный, иногда хвост». Что все это значит? Ты что, белены объелась?! – Так, он уже перешел на «ты». Вот ведь старый кобель, в два раза ж меня старше! – Объясни мне, как он может быть одновременно темноволосым, с зелеными волосами и лысым?!
– Но вы ведь, к примеру, тоже рыжевато-русый и вместе с тем лысый!
– Да? Ну спасибо! – обиделся Акунинский. – А это – одетый в костюм и полностью обнаженный? В одно время, а?
– Ну жарко ему стало, вот и разделся!
– Сто пятьдесят два сантиметра – высокий? Симпатичный со шрамом? А что это за глаза цвета вишни? Красные, что ли?
– На вкус и цвет – спора нет! – мигом сориентировалась я.
– Ладно, это все куда ни шло, но объясни-ка мне, дорогая, что значит иногда хвост?! Что-о?
– А то-о, – передразнила я, – есть такие люди, оборотни называются, у них то есть хвост, то нет. Когда полнолуние, например, в тот самый день – день убийства, – человек превращается в волка, и у него вырастает хвост. Понимаете?
Бедняжка следователь схватился за голову.
– Нет. Ничего не понимаю. Какие спелые вишни? Какие оборотни?! Ка-кой хвост?!!
Катька открыла тут же, наверное, ждала меня в прихожей.
– Ну, рассказывай, и примемся за дело. – Она действительно выглядела так, словно собиралась куда-то идти: броская одежда, черная подводка на глазах, накладные ресницы. Прическа, однако, подвела: спутанные волосы пока еще не видели ни расчесок, ни гелей для укладки. Возможно, она просто не успела за них взяться, время по ее меркам было утреннее.
– За какое еще дело? – спросила я со скептицизмом, но с ложным: на самом деле мне было интересно узнать, что же затеяла Катька.
– Искать убийцу.
– Мы?! Ты что, с ума сошла? Пусть полиция ищет.
Мы прошли на кухню. Катя включила чайник на подогрев и потянулась к верхней дверце шкафа, чтобы достать пачку чая.
– Полиция-то, возможно, найдет, – сказала она, не оглядываясь на меня, – могу предположить даже, что того, кого надо. Только нам-то, думаешь, скажут? То-то. Неужели ты не хочешь узнать, кто организовал тебе встречу с трупом?
Я задумалась, но лишь на пару секунд.
– Не хочу, конечно. Ты же меня знаешь, я человек пугливый. Но чтоб себя не обижать, скажу лучше – умный и осторожный. А искать убийцу – дело опасное. – Здесь я вздохнула. – Только вот…
– Что? – заинтересовалась подружка.
Могла ли я продолжить знакомство с Николаем, не будучи уверенной в его невиновности? Разум подсказывал гнать его в шею в случае, если он объявится. Но сердце… Оно никак не допускало мысли о том, что можно отказаться от потенциального счастья из-за какой-то параноической подозрительности, и стучало чаще каждый раз, когда мысли возвращались к Нему. Опасность опасностью, но что она представляет собой в сравнении с Любовью?
Любимова ждала ответа, но многолетнее знакомство с ней подсказывало, что меня засмеют, если я озвучу свои настоящие мотивы. А то и отругают. Мыслимо ли – влюбиться в парня, которого видела за пару минут до обнаружения трупа!
– Только вот как мы будем его искать, даже если забыть про опасность? – выкрутилась я.
Честно говоря, я предполагала, что вопрос мой поставит подругу в тупик или хотя бы в раздумья на некоторый промежуток времени, но не тут-то было: ни секунды не медля, Катя, будто ждавшая этих слов, восторженно ответила:
– А-а! У тебя подруга не дура! Я раздобыла один адресок, туда нам надобно смотаться и задать парочку вопросов.
– Что за адрес?
– Где жил покойный. Мы пойдем к его жене и что-нибудь выясним, к примеру, кто мог желать его смерти…
Я почесала бровь. Катька стала разливать кипяток по чашкам, предварительно положив в них по пакетику, но смотрела, однако, не на столешницу, а на меня. При этом ни капли не пролилось мимо. Этот фокус она проделывала уже неоднократно, и я до сих пор теряюсь в догадках, как ей это удается. Я бы уже ошпарила не только дерево, но и всех живых существ, имевших несчастье оказаться в одном со мной помещении.
– В принципе, можно, но сомневаюсь, что это принесет какие-либо существенные плоды. А как ты адресом-то разжилась?
– От уважаемого Бориса Николаевича!
– Что?! Он дал тебе адрес?! – Я не удержалась и свалилась со стула.
Любимова у меня девушка красивая, обаятельная и формами не обделенная, длинноволосая темная шатенка с голубыми глазами, но чтобы черствый Борис…
– Ага, дал! Держи карман шире! Поднимайся обратно, ничего он мне не дал.
– А как же…
– Сама взяла! Не все же ему в кабинете сидеть, он отлучился – я в документики и заглянула. Ну и сфоткала все, что посчитала нужным. Дату рождения Крюкова, место его работы, адрес по прописке.
– Ты лазила по чужим документам?! – изумлению моему не было предела. Пусть малая доля любопытства во мне все же присутствует, но я никогда, никогда не притронусь к чужим вещам, даже если это будет вопросом жизни и смерти.
– Расслабься, – беспечно отмахнулась она, – он меня не застукал. – Действительно, это ведь главное в вопросах этики! Лишь бы никто не узнал, что ты делаешь что-то, что этой самой этике не соответствует! Я покачала головой, а Катька кивнула на мою чашку. – Ты допила? Пора выдвигаться.
За несколько месяцев до этих событий
Мужчина, стоя на стуле, затянул галстук вокруг своей шеи. «Что ты медлишь? – торопил он себя. – Давай же, ты сам этого хотел. Чем раньше ты это сделаешь, тем быстрее ты будешь вместе с любимой женщиной. Так хочется ее пожалеть, погладить, утешить. Она уткнется в мое плечо и будет плакать, вспоминая, как тяжело пришлось ей в самый последний час ее жизни на Земле. А я скажу… Что я ей скажу? Надо заранее придумать ответ, а то кто знает, как будут работать у меня мозги там? – Мужчина усмехнулся сам себе. – Какие мозги? Они же являются частью тела, которое умрет. Интересно, что такое сознание? Связано ли оно только с мозгом или же с душой? Иными словами, останется ли сознание таким же после смерти? На всякий случай ответ я должен придумать сейчас. Что ж, я скажу ей: „Милая, пойми, что бы с нами ни происходило – это судьба. Сначала я корил себя за то, что отпустил тебя одну. Теперь же мне открылась истина. Все, что мы делаем, не случайно. И я никак не мог повлиять на линию судьбы. Прости, что заставил тебя ждать эти долгие два дня, хотя там, наверно, это мгновение. Я иду к тебе“. А она, вероятно, ответит: „Ты же пошел на великий грех! Себя нельзя убивать!“ – „Любимая, я верю в судьбу. Если бы я не должен был так поступить, у меня бы не получилось, верно? То есть в Книге судеб сказано, что я убью себя. Почему же ты говоришь, что это грех, если великий и всепрощающий Господь сам написал это в этой своей Книге?“ Что же ты на это возразишь? Наверно, вот что: „Милый, ты же знаешь, Люцифер нам посылает разные искушения в течение всей нашей жизни: вино, героин, жажда денег и власти, клевета, распутство, постоянные жалобы на жизнь… Суицид, как способ избавления от неприятностей и тяжб судьбы, уготовленных нам Господом, способ ухода от них в иной, лучший мир, – также искушение Дьявола. Я рада, что ты со мной, я скучала по тебе, но ты все равно не должен был так поступать“. – „Хорошо, любимая, ты права, – произнесу я тогда. – Я совершил тяжкий грех, но все это лишь для того, чтобы снова увидеть твою душу и иметь возможность быть с тобою вечно“».
Мужчина так обрадовался найденному внутри сознания облеченному в слова объяснению, так явственно представил себе, как озвучит его своей жене, когда вновь с ней встретится, и как засияет ее по-ангельски прозрачное лицо, что не смог сдержать счастливой улыбки. Он затянул потуже на шее галстук и сделал глубокий – последний! – вдох, как вдруг в этот момент послышался звук поворачиваемого в дверном замке ключа.
– Па, ты дома? – услышал он тихий голос своей дочери. Сегодняшние занятия отменили, поэтому она вернулась раньше. Бросив сумку в прихожей, она пошла в ванную. Через пару секунд до него донесся шум весело журчащей воды.
«Господи, что ж я делаю? – осенило вдруг его. – Дочурка, бедная моя! Тебе же так тяжело, а я собрался бросить тебя! Что я творю? Трухлявый осел, совсем спятил на старости лет?! Решил свою девочку полной сиротой оставить? Эгоист, форменный эгоист! Я уйду, а дочь останется, и ей будет намного тяжелее, чем теперь. Тем более когда она первая обнаружит меня висящим под потолком с некрасиво высунутым языком, мертвенно-бледным лицом и темными пятнами вокруг выпученных глаз. Какой кошмар… Я не могу этого допустить. Прости, милая, я обязательно приду к тебе, но тогда, когда наступит время. Сейчас я не могу, понимаешь? Я должен оберегать нашу дочь. Она все, что у меня осталось на этом свете, а я, в свой черед, все, что есть у нее».