– Я хочу тебе сказать… Нам надо быть вдвоем… Только для того, чтобы я мог тебе сказать…
И замолчал надолго. А Тарасик, сияя голубыми любопытными глазами, звонко прервал паузу:
– Так говори же, дядя Володимер… Почему ты молчишь?
У Марины тогда все поплыло перед глазами. Ребенок! Она позволяет себе такое при ребенке… Понятно, что Марине не с кем и сейчас поделиться возмущением по тому поводу. Любой скажет: «А что такого страшного произошло при ребенке?» Страшное – и сейчас уверена Марина. А потом было еще страшнее. Она прибежала в квартиру, где средь бела дня курила и пила ракию Василка. Встретила этих троих, как будто никуда не выходила, но недобро взглянула даже на любимого племянника, хотя и похвалила ранец, повела мальчика мыть руки. А Володимер повел Настю по коридору в их с Тарасиком спальню и закрыл изнутри дверь… Минут на пятнадцать. Потом быстро убежал, как будто в пропасть бросился от непосильной страсти.
Ночью у Марины была истерика. Пришла Василка и влила ей в рот несколько глотков ракии. Марина не выносила алкоголя. Но ей стало легче от жжения в груди. Голова только немного поплыла. Она направилась в ванную, умылась холодной водой, а на обратном пути потеряла равновесие и села на пол посреди коридора. Василка испугалась, позвала Настю, которая выскочила в растянутой майке на голое тело, наклонилась к сестре, а Марина до крови прикусила себе язык, чтобы не взвыть, не вцепиться зубами в эту загорелую, развратную грудь, в эти гладкие бедра, от которых пахнет солнцем, морем и руками Володимера… Так они отдохнули тогда. Сестры…
На кладбище было солнечно. Солнце прогревало землю, пробиваясь к тем, кому сейчас холодно. Кто ждет живого тепла. Вот Марина и пришла. Она села на скамеечку и смотрела на два портрета. У нее много невысказанных упреков, но она пришла не для этого. Она задала свой вопрос и долго ждала ответа. Она его получила. «Потерпи, доченька», – сказала мама. А что еще она могла сказать? Но ее голос зазвучал где-то там, под пышными и красивыми волосами Марины, за ее детским и не таким уж заметным косоглазием.
Марина встала, как будто глотнула какой-то волшебный успокоительный и витаминный коктейль, вынула из сумки пакет с пирожками, которые пекла с вечера перед этим свиданием, разложила их на могиле. Пусть прилетят к маме птицы. И к нему. К папе. Только на кладбище она называла отчима папой.
Путь домой был спокойным. Но вдруг откуда-то набежали на солнце серые облака, возникла тревога, и позвонила Василка. Она даже не поздоровалась. Она кричала:
– Марина, Марина, Володимер пропал!
Оказалось, что он куда-то поехал, ничего не сказал ни своей тихой матери, ни Василке, его нет четвертые сутки. В ДТП не попадал, Василка проверяла, в больницах нет, на самолет и поезд билет не покупал.
– Что же я могу сделать? – в ужасе спросила Марина.
– Узнай у Насти. Я чувствую, что он мог поехать только к ней.
– Я не знаю, как спросить… Мы почти не общаемся. Она мне не скажет. Она будет злиться, что я ей мешаю и говорю глупости. Подумает, что я сошла с ума…
– Ты так много уже наговорила. За это время ты могла бы уже получить какой-то ответ. Скажи ей, что его мать переживает!
– Хорошо.
Настя была сонной, она поздно вернулась накануне: отвозила Тарасика в спортивно-оздоровительный лагерь.
– Господи, – сказала она. – Чего вы только с Василкой не придумаете! Только вам такое могло прийти в голову. Мало ли куда Володимер мог поехать? И, скорее всего, он сказал маме. Но у нее плохо со слухом. Василке он докладывать не обязан. А мне… Честно, Марина, я даже не сразу сообразила, о ком речь. Как он мог приехать ко мне, подумай? Без звонка, без моего согласия. У меня муж только что ушел на работу. А я вчера весь день была с Тарасом, ночью приехала. Выпей валерьянки. Как у тебя дела?
– Хорошо. Ходила к маме с папой.
– Молодец. Я обязательно тоже вырвусь. Ты часто ходишь, передавай им от меня привет. Я их люблю.
«Я ИХ люблю», – так выразилась сводная сестра.
Марина позвонила Василке, передала то, что сказала Настя.
– Она, может, и не сразу сообразила, да он не забывал. Я его знаю. В общем, буду звонить. Ты, пожалуйста, тоже.
К дому Марина бежала под проливным ливнем. Она радовалась ему, как освобождению. Только не эти тревоги, воспоминания, не этот страх. А вдруг действительно что-то случилось?
Она успела сбросить мокрую одежду, прогреться в горячей ванне. Успела выпить очень горячий чай с лимоном, съесть пирожок с капустой… И тут раздался звонок. Номер незнакомый, ей ведь никогда не звонил Володимер, у нее и телефона его не было. А это был он. От звука его голоса, от его акцента она сразу попала на костер.
– Здравствуй, Марина, – сказал он, этот мужчина Василки, такой ненадежный, такой неправильный. – Я в Москве.
В костер упало сердце Марины. Безумная надежда, кажется, его выронила из рук.
– Ты хочешь приехать ко мне? Но тебя ищут. Мама, Василка. Почему ты им ничего не сказал?
– Я думал, что быстрее вернусь. Но Насти вчера до вечера не было дома. Я ночью не мог звонить ей домой. Только сейчас она нашлась. Возила Тараса в лагерь. Марина, да, я хотел бы приехать к тебе. Если она согласится. Она не пойдет со мной в гостиницу. Ей нельзя, узнает муж…
Сердце, вспыхнув в костре, превратилось в обожженную, черную шкурку.
– Да, конечно, – ответила она. – Если Настя захочет. Мне уйти? Я могу пойти к подруге.
– Да нет, – ответил Володимер. – Мы тебе не помешаем. Выделишь нам какую-нибудь маленькую комнату, далеко от тебя. Ты же одна… Настя может со мной встретиться только вечером. А ее муж собирается после работы поехать к Тарасу. Повезет ему запасную теплую куртку, обещали дожди и похолодание. Но к ней домой нельзя. Соседи увидят.
Какой страшный, безумный, циничный, развратный кошмар. И эта простота, с которой Володимер все разложил по полочкам. Да уж, простота хуже не только воровства. Она бывает хуже убийства.
– Хорошо, – сказала Марина. – Только ты должен мне точно сказать, когда вы приедете. Мне надо убрать, погладить постельное белье, что-то приготовить.
– Готовить не нужно, – деловым тоном прервал ее Володимер. – Я привез вкусные вещи. И вино, фрукты. Тебе понравится.
«Какие сомнения? Уже понравилось», – подумала Марина и принялась за уборку. Все валилось из рук, но она вытягивала перед собой свои маленькие ладони, смотрела на тонкие, почти детские пальцы, которыми когда-то играла на скрипке, но бросила, – и давала им команду: работайте. И она гладила им белое постельное белье, которое пахло воздухом, домом и мамой… Но что-то главное, что-то такое она должна сделать, должна успеть. Никак не сообразит. Василке позвонила, попросила передать матери Володимера, что он жив и в Москве. Что дальше, зачем приехал, сказала, что не знает. Он просто позвонил. Может, заедет. И тут она поняла, что нужно сделать. Это еще циничнее и развратнее, чем их поведение, но она так долго берегла свою чистоту, что к ней грязь уже не пристанет. Пристанет – сунет себя в стиралку вместе с их греховным постельным бельем.
Марина позвонила своему выпускнику в Москву. Игорю Сушкову. Сказала, что у нее проблема. Подобрала больного котенка, он в клинике, ей завтра его забирать, долечивать, но его нужно изолировать. Она спит в маленькой комнате, смежной с кухней, а котенка хочет оставить на ночь в кухне. Но дверь открывать нельзя, он заберется к ней, а у него лишай и глисты. Но она должна за ним наблюдать: ему может стать плохо.
– Легко решаемый вопрос, – сказал Игорь. – Сделаю вам окошко, будет даже красиво.
У Игоря были золотые руки. Он быстро приехал и все сделал. В том, что в маленькой комнате, где стояла большая кровать, застеленная свежим бельем, они не выключат ночники, Марина не сомневалась.
К ней хотела приехать вечером подруга с мужем, но Марина болеет: простудилась под дождем, когда шла с кладбища, и рано ляжет спать. Она открыла дверь Насте и Володимеру, и сердце вопреки всему обрадовалось им. Сестренка, младшая, сероглазая, маленькой была такая серьезная. Володимер, такой открытый и радушный, он приехал из другого лета, более яркого и счастливого. Но от волнения Марина не могла рассмотреть их хорошо. Только детали. Это были убийственные детали. Настя была не накрашена, ни капельки. Как у себя дома перед сном. Она не хотела тратить время на то, чтобы умываться. Для другого приехала, она спешит это получить. Получить мужчину, который без нее по ней с ума сходил два года, а она утром не могла сообразить, о ком речь. Володимер… От него просто слепило глаза. Марина видела только шоколадные руки, от которых жар чувствовался на расстоянии, и взгляд… Другой взгляд, не тот, который она помнит. Его светло-карие, ореховые глаза смотрели требовательно и нетерпеливо с загорелого, нестерпимо мужского лица. Марина увидела себя где-то на краешке его радужки. Он по-хозяйски стал накрывать стол, сам все находил, как будто он здесь не впервые и не на одну ночь. Рвал хлеб, разливал вино.
Настя сказала после ужина:
– Я оставила Косте записку, что ты простудилась. Он был вне доступа. Может позвонить.
– Так я на самом деле простудилась, – и Марина закашлялась, прижала к носу платок. У нее искривленная носовая перегородка. Насморк не кончается. – Я ему скажу, когда позвонит. Если ты будешь уже спать.
Они ушли. Марина будет помнить эту ночь и на том свете. Она стояла много часов босиком в темной пустой кухне и смотрела в окошко, сделанное Сушковым. Красиво действительно получилось. А они, как Марина и думала, не выключили ночники. Более того, Володимер включил бра и настольную лампу. Он хотел все видеть и запомнить. Он носил Настю в ванную, дверь они тоже, конечно, не закрывали, купал, как ребенка, кутал в полотенце, сушил капли воды губами. Ох, как хорошо Настя вспомнила, кто это такой! Марина в свои сорок пять лет понятия не имела, что так бывает. Так страшно, бесстыдно, так красиво, так мучительно, так сладко и окончательно. Так жестоко по отношению ко всем людям, которые страдают от того, что этим двоим сладко. Марину физически тошнило от постельных сцен в кино. Она – чопорная старая дева. Вот и довелось узнать, что те сцены действительно мерзость и фальшивка.
Утром они завтракали, как примерная семья. Марина доложила, что Костя звонил, она ему все сказала. Он ей пожелал выздороветь, Настю просил не будить. Володимер уходил из ее дома, как изгнанник из рая. На пороге остановился, сказал:
– Ох, я забыл.
Вытащил из одного пакета, с которым приехал к Марине, два завернутых в атласную бумагу свертка. Один был больше. Его он протянул Насте. Меньший – Марине. Поцеловал ей руку, страстно благодарил. За приют утоленной страсти. Да нет, не утолил он страсть. Глаза опять другие. Потерянные и голодные. А у Марины осталось столько вкусной еды в этих его пакетах. Они выходили, когда Насте позвонил муж. Она положила свой пакет с подарком на стол, чтобы достать телефон. Поговорила, а пакет забыла. Марина видела и ничего не сказала. Володимер, к счастью, не заметил.
Марина, когда они ушли, раскрыла сначала свой подарок. Там была золотая коробка с набором ароматических масел. Она прочитала «Золотая роза», открыла флакон, запах был сладким, стыдным, душным. В пакете Насти оказалась такая же коробка – какой справедливый этот мужчина Василки, – а под коробкой красивый, тоже весь в золотом орнаменте русско-болгарский словарь. На первой странице было написано: «Чудно красива жена».
От слова «жена» Марина едва не потеряла сознание. Бросилась к компьютеру, нашла в гугле переводчик с болгарского… Чуть отлегло. Это всего лишь: «Дивно красивая женщина». Просто женщина, а никакая не жена.
Позвонила Василка. Марина начала что-то говорить, подруга впервые резко и гневно сказала:
– Как ты можешь мне врать! Они были у тебя. Ты пустила их. Ты, моя подруга, порядочная женщина…
Ну вот и Марина получила свой комплимент. Дальше нужно было бежать и спасаться. Срывать их постельное белье, раскладывать по другим пакетам оставшиеся фрукты и сладости, разносить ученикам, которые не уехали на каникулы. Она так бегала по поселку, возбужденно и слишком весело о чем-то говорила. Рассказывала про отдых в Болгарии, о том, как чуть не утонула в Дунае, о том, как ее спасли.
– И этот человек вчера приезжал ко мне. С моей сестрой.
Так удалось убить день. За это время погода стремительно менялась: то солнце, то грозовые тучи. Гроза медлила, откладывала выстрелы и удары. Оставляла на ночь, когда Марина останется одна.
Марина вошла в свой двор, подняла голову к небу и попросила маму: «Помоги». И мама услышала. У крыльца раздался жалобный писк. Она вскрикнула, зажгла свет у входной двери. Маленький серо-голубой котенок плакал-надрывался от страха, горя и сиротства. Марина схватила крошечный комочек, внесла в дом. Появилось дело. Нужно срочно спасать, лечить, кормить.
А потом раздался гром. Но он был какой-то странный. И не с неба. Боже! Это не гром! Это кто-то колотит чем-то тяжелым в ее крепкую стальную дверь, которая закрыта на пять надежных замков. Марина так сделала после смерти мамы. Она ужасная трусиха. К тому же слышала, что в их поселке есть какие-то бандиты. Они нападают на дома, грабят, кажется, кого-то даже убили. Марине было страшно слушать такие истории. Дверь-то, конечно, крепкая, замки тоже. Но она в проеме, который выбить не так сложно. Окна без решеток, как у других. Это конец. Марина схватила котенка, прижала его к груди. Утром она не хотела жить. Сейчас… Дело в том, что ей будет больно, что ее будут унижать, что у нее этот кошачий ребенок. Потом схватила телефон и стала звонить в полицию, друзьям. Только Насте она не позвонила. А в спальне уже звенело разбитое окно, раздавались грубые и отвратительные крики. Никто не успеет доехать.
И вдруг раздался гром, нет, это тоже не такой гром, не с неба. Это похоже на выстрелы. Потом чьи-то ругательства, топот ног – уже от ее дома. И в тумане слез и страха Марина услышала мягкий мужской голос у разбитого окна.
– Марина, это ваш сосед, Арсений. Откройте дверь, пожалуйста, они убежали.
Марина опустила котенка, трясущимися руками открыла свои замки. На крыльце стоял седой, красивый, грустный и мудрый мужчина. Они редко встречались, хотя жил он через дом. Просто видели друг друга. В руках сосед держал охотничье ружье. Марина взглянула на ружье с ужасом.
– Там просто порох, – понял ее страх Арсений. – Трупов штабелями в вашем дворе нет, Марина. Это такие храбрецы… Я их знаю.
– Ой, – смутилась Марина, – а я вызвала полицию, друзей… Неудобно получилось.
Он рассмеялся, этот милый Арсений.
– Вам неудобно от того, что враг бежал? Я все объясню. Мы извинимся.
Так они и сделали. Все уехали. Котенок уснул. Марина разлила вино, которое привез Володимер, порвала руками хлеб, не разогревая. Порезала овощи, помыла фрукты.
– Это мне из Болгарии привез… Знакомый.
Они выпили, Марина вспомнила эти ужасные ночь и день, свой позорный, дикий поступок… Слезы смешались с вином, глаза, наверное, косили, нос, конечно, покраснел. И она все рассказала Арсению. Она ни за что не рассказала бы это никому, даже маме. Она рассказала даже про окошко, которое сделал Сушков! Арсений слушал ее внимательно и сочувственно.
– Но ничего страшного ведь не произошло. Им было хорошо. И тебе будет хорошо. В свое время. Это к разным людям приходит в разное время. Иногда через боль.
– Какое время, – всхлипнула Марина. – Мне сорок пять лет. Я – старая дева. Я не могу жить и работать без мамы. У меня косоглазие, искривленная носовая перегородка. Меня не любил отчим, у меня красивая сестра, которая разрушила жизнь моей подруги. А через меня они просто переступили. Оставили масло «Золотая роза».
– Какие красивые у тебя волосы, я всегда любуюсь, – сказал Арсений. – Волны, как из червонного золота. А руки у тебя, как у девочки, которая играет на скрипке. Ты успокоишься, слезы – это полезно бывает. Они все ненужное смоют. И мы со всем справимся. Мне гораздо больше, чем сорок пять. Я знаю.
Котенок проснулся и пошел, покачиваясь, по волнам человеческого тепла. Его разбудило отсутствие сиротства…
Володимер вернулся в свой благоуханный дом. Долго ждал звонка или какой-то весточки от Насти. Послал ей на почту несколько коротких писем, из которых все было понятно. Ответа он не получил. И запил. Когда умерла его мама, он позаботился о том, чтобы все было, как нужно, даже пел печальную прощальную песню на поминках. А потом повесился в своем прекрасном саду. Василка развелась с мужем. Сказала Марине по телефону: «Если бы были дети… А так… Мы больше не могли притворяться». Настя сбежала с Тарасом от Кости к очередному мужу. Перед этим они приехали к Марине. Она утешала плачущую Настю, переживала за Тараса. Тарас воспринял это все уже как привычное приключение. Арсений повез их тайными тропами, чтобы Костя не догнал. Он гнался за Настей, как и предыдущий муж, когда она убегала к нему. Машина Насти стояла во дворе Марины, Костя бегал, все переворачивал, как будто его жена и сын могли спрятаться под кроватью или в шкафу.