А в конце – приписка. Мол, для надлежащего реагирования и принятия мер, эта самая группа доброжелателей направила такие же письма в наше строгое районо и родной, отзывчивый на критику, райком нашей коммунистической партии.
К слову сказать, Вася считал, что их классной, Ванне, – так её и эдак, – досталось в его письме поделом. Она уже его замучила вконец своими нотациями из-за его разгильдяйства и невнимания к её предмету. Мол, теоремы не учишь, уроки не делаешь, хулиганишь. Подумаешь важность какая – математика! Будет знать, зануда, как ему нервы трепать!
Книжку по Кама сутре Вася, конечно же, специально подкинул недавно Саше в парту. Как будто кто-то случайно её там забыл. Тот, открыв эту книжку, обалдел от восторга. Даже Машке её по секрету показал – наиболее приличные страницы. Но она тут же велела ему немедленно выкинуть эту пакость. А Саша, конечно же, и, не подумав это сделать – отнёс книжицу домой.
Где её потом и нашли проверяющие люди из органов, ведущие досмотр улик по этому громкому делу. А книжка была красивая, дорогая. Вася её на толчке купил за бешеные деньги. Которые он, кстати, свистнул из карманов своего подвыпившего отца – половину его слесарской зарплаты взял. Мать потом весь месяц отца пилила за его, якобы, потерю и суп им варила совсем без мяса. А ведь Вася мог бы и себе эту книжку оставить. Занятная. И суп есть нормальный.
Но для торжества справедливости ему ничего было не жалко.
***
Вася никогда не думал, что набор пакостных слов, получивших входящий канцелярский номер, имеют в нашем государстве такую силу. Потому что то, что произошло в результате его анонимки, поразило его до икотки. И было похоже на свистнувший рядом карающий меч, снявший без разбора несколько голов и оставивший после себя дымящиеся руины.
На Сашу Никитина и Машу Петрову было заведено громкое политическое дело, о котором даже писали потом в газетах. 'Заговор диссидентов в школе', 'Гнездо цинизма', 'Сеем плевелы', – гласили заголовки. – 'Куда смотрит учитель?' В результате все фигуранты дела – учительница математики и классный руководитель десятого 'а' класса Валентина Ивановна Коржакова, родители Маши, работники главка – Иван Анатольевич и Анна Степановна Петровы, несовершеннолетние десятиклассники Саша Никитин и Маша Петрова – получили солидные сроки по политическим и прочим статьям. Директора этой московской школы сняли с должности за ротозейство и отсутствие должной воспитательной работы среди подрастающего поколения. Припомнили ему также историю о ранней беременности одной из учениц, замятую пару лет назад. И отправили его на пенсию. А могли и срок дать. Директора спас только статус Заслуженного и обширный инфаркт, а то б и он загремел на Колыму.
Вася поначалу не мог понять – причём тут Машкины родители? Но, как оказалось, у них дома нашли некие диссидентские книги запрещённых авторов: Есенина, Пастернака, Мандельштама, Ахматовой, Заболоцкого, Хармса, Бабеля. Да много ещё писак, всех Вася и не запомнил. 'И чего они всё пишут? – удивлялся школьник Вася Аникин. – И этих-то книг – читать, не перечитать. Вот бы ещё всех писак, что в школьной программе по литературе учат, запретили бы. Он ни одной книжки не прочитал. А кому это нужно?'
В главке, как оказалось, на Машкиных родителей – Ивана Анатольевича и Анну Степановну Петровых, накопали такую гору компромата, что получалось, будто они фактически пытались развалить всю экономику Союза. Начальника главка, за соучастие, тоже отправили в лагеря. Замов выслали на поселение.
***
Вася, конечно, тоже участвовал в этом громком процессе. Давал свидетельские показания на следствии и в суде. Кроме него в школе желающих больше не нашлось. Но он и один справился – так красочно описывал отвратительный роман своих одноклассников и их гнилые выказывания в адрес светлого социалистического строя и родной коммунистической партии, что этого хватило. Предъявил он на суде и ещё одну запрещённую книжку – 'Мастер и Маргарита' Михаила Булгакова. Которую ему, якобы, дал почитать Саша Никитин. На самом же деле Вася купил её за свои деньги на той же толкучке. Сам не читал – чего мозги засорять всякой белибердой? Полистал – мура ведь. Кот какой-то говорящий, поэты недорезанные. Но услышал, что она запрещена, потому и купил – чтобы уж Сашка точно не отвертелся.
Вася хорошо запомнил тот Сашкин взгляд из-за решётки на суде. Недоумевающий и брезгливый. Будто на крысу смотрел. Гад такой! И за это он возненавидел его ещё больше. Да кто он теперь такой? Вша камерная! Ещё и осуждает порядочных людей!
И добавил ещё кое-что сверх своих прежних свидетельских показаний:
– Никитин сказал мне, что у него ещё много таких вот книжек припрятано.
– Где он их распространял? Среди сверстников? – спросил судья сурово.
– Да. Он говорил: 'Пусть читают и знают, как наш народ угнетён'.
– Кем? – заинтересовался судья.
– А это вы у него спросите, – вывернулся Вася, почувствовав подвох. – Я этого так и не понял, потому что книжку эту не читал. Тягомотина какая-то. Дальше первой страницы не осилил. – Что было истинной правдой.
– Почему же вы никому не сказали об интересе Никитина к такой опасной литературе?
– Я говорил, – с честным возмущением ответил Вася. – Вот Валентине Ивановне Коржаковой и говорил, нашей классной руководительнице. Но она мне не поверила. Ведь Маша Петрова и Саша Никитин её любимчики!
Валентина Ивановна Коржакова только усмехнулась в ответ. И тоже посмотрела, как на крысу.
Она была умной и ироничной женщиной, всегда сыпала на уроках математики шутками и словами-перевертышами. Чем дополнительно бесила Васю, не понимающего и половины из этого словоблудия. Как и саму её заумную математику. Эта наглая Ванна, как он слышал, и ко всей судебной процедуре отнеслась с насмешкой. На вопросы следователя Смирнова толком ничего не отвечала. Только каламбурила. Чем изрядно злила сначала его, а потом и судью. Потому и срок получила больше, чем могла бы. При содействии следствию – то есть, свалив все обвинения на Машиных родителей, типа – угрожавших ей, она могла бы отделаться малым сроком. А Валентина Ивановна говорила всё, как есть. Путала следствие. 'Не была, не участвовала, не брала. Да и не предлагали'.
Но самое плачевное зрелище, к Васькиному удовольствию, на суде представляли собой Машины родители – тряслись, рыдали. Ещё бы! До вчерашнего дня они были элитой: имели высокие должности и непомерные оклады, а также – отоваривание в спец магазинах и складах, огромную квартиру в центре Москвы, дачу в Переделкине, машину 'Волгу' и дочь – красавицу и гордость школы. Казалось, впереди у них только счастье. И вот всё рухнуло в один миг. И впереди – лагерные нары со вшами…
Вася был доволен – ему нравилось наказывать любимчиков судьбы.
Родителей Саши, простых инженеров, тоже прихватило этой мутной волной. Им дали условный срок – за родительскую беспринципность и халатность, и отправили в ссылку в Казахстан. Остальные получили от десяти – Ванна, до пятнадцати – Саша и Маша. Родителям Маши дали по двадцатке. Хорошо, что не расстреляли за экономические махинации.
Вася ликовал! Это было похоже на волшебство! Он, написав свои пасквили, думал, что всё закончится каким-нибудь фиглярским товарищеским судом над этой парочкой или, максимум – исключением Саши Никитина и Маши Петровой из комсомола. Что навсегда закрыло бы им дорогу к высшему образованию. И карьере. Пусть бы постные щи лаптем хлебали! Слесарить шли! Отличники хреновы! А вышло-то совсем по-другому. Справедливо вышло!
***
После завершения всей этой шикарной истории со счастливым концом Вася понял, где он хочет работать. Да что там, хочет – просто мечтает! Ему было по Душе ставить на место, таких как Саша и Маша, как её родителей и как эту Ванну. Умные, гады! Красивые! Хозяева жизни! А вот вам!! Есть сила, которая и вас перешибёт! И эта сила – Вася Аникин! Двоечник и разгильдяй! А когда с ним заодно будет ещё и целый государственный механизм подавления и наказания всяких зарвавшихся гадов, то это будет просто 'Молот ведьм'! слышал он про такую книжку – инквизиция тоже таких умных с её помощью ловила и сжигала. Это ему подходило. Тем более – в таком-то боевом и весёлом деле не нужно было знание заумной математики и понимание завирального интеллигентского юмора. Просто – быть суровым, неподкупным и… откровенным, что ли.... Восстанавливать классовую справедливость! Вот так! И мы – тоже люди! И с нами всякие баловни судьбы научатся считаться! Будут долго помнить!…
***
После того, как Васе вручили школьный аттестат, с которым, честно говоря, его учёба и закончилась, он не пал Духом. И решил исполнить свою мечту. Вася помнил, как следователь Смирнов, ведущий дело Машки с Сашкой, намекнул ему, что стране нужны такие принципиальные кадры, как он. И сразу же записался к нему на приём на Лубянке. Ничего, примет – он, конечно, получил за это дело повышение в чине и вспомнит Васю Аникина. А нет – он сам ему напомнит. Но тот посмотрел на вошедшего в его кабинет Васю вполне доброжелательно.
Много разговаривать не стал.
– Дозрел, писака? – вдруг весело спросил он.
– Вы про что? – сделал честное и непонимающее лицо юный Вася.
– Про твоё боевое письмо в инстанции, малёк! – хохотнув, вальяжно откинулся на спинку стула майор Смирнов. – Думаешь, мы не поняли, кто был тот грёбанный доброжелатель? Что, девчонку с тем пацаном не поделил, а?
– Да не писал я… – продолжал упираться Вася, – вы что?
– А то! Не мельтеши, малёк! Графологическая экспертиза сразу на тебя указала! Грубо работаешь! Да и что с тебя взять? Учиться этому надо: что написать, как написать и что сделать, чтобы комар носу не подточил. А ты малёк – пока ещё профан-самоучка. Но и так неплохо вышло. Далеко пойдёшь.
– А почему ж тогда…? – испугался задним числом Вася.
– Не тебя взяли за пятую точку? – усмехнулся майор Смирнов. – Дело нам нужно было громкое, чтобы в народе аукнулось, чтобы газеты зашебуршились и чтобы органы по-прежнему ценили. А у твоей Петровой родители оказались не рядовые савраски. Вот и жахнули мы по ним! Со всех боевых орудий. Так что ты тут нам здорово подсобил, Аникин Василий. И твоё рвение мы заметили. Поэтому, если б ты, малёк, самостоятельно сюда не пришёл, мы б тебя сюда настоятельно сами под ручки привели.
– Че-его? – побледнел Вася. – З-зачем?
– Извиняюсь, малёк – пригласили б, – хохотнул майор в ответ. – Работать надо, а некому. Понял! Нам такие шустрые пацаны, как ты, край как нужны.
– Не, я сам. К вам. Я хочу… – залепетал Вася пересохшим языком.
– Вот и молодец, – одобрил Смирнов. – Обучим, будешь спецом. Сейчас, малёк, пройдёшь в канцелярию. Там тебе выпишут направление. Всё объяснят – что, когда, как, куда? Пойдёшь учиться в нашу спецшколу, как проверенный и рекомендованный командованием кадр. Понял, малёк? Цени заботу! Смотри, не подведи!
– Слушаюсь! Служу… То есть, буду стараться! – забормотал опешивший Вася и, покраснев от радости и облегчения, рванул куда-то вон из кабинета.
– Вот чума, – пробормотал Смирнов и крикнул ему вслед: Канцелярия – вторая дверь направо! Скажи – от меня! – И взялся за телефонную трубку. – Инна! Сейчас к тебе тот малолетка примчится, чума угорелая. Аникин, ага. Так вот – выдай ему направление, как договаривались…
***
Так Вася, как по щучьему велению, очутился в стенах самого законспирированного учебного заведения страны. Элитного, охраняемого комплекса, с богатейшей учебной базой, с парковой зоной, с современными корпусами и учебными площадками. И, главное – с казённым обмундированием и общежитием и он свалил навсегда от своих родителей, которые были у Васи уже в печёнках.
Не сказать, что учёба далась ему легко. Здесь уже не удавалось, как все десять лет в школе, хамить преподавателям, халтурить и бездельничать. За малейшие недочёты курсантов безжалостно отчисляли. А некоторые науки были так сложны для туповатого Васи и так объёмны по информационной насыщенности, что школьная математика юморной Ванны теперь показалась бы ему проще пареной репы. Выручала злость и ненависть – ко всем. И тут, среди курсантов, были такие же Саши – отличники и любимчики. Выходов было два – переплюнуть их или вылететь вон – в слесари, как незабвенный папа. Переплёвывать удавалось не всегда, то есть – почти не удавалось, но всё же Вася окончил разведшколу в числе не самых последних.
А потом его жизнь на вольных хлебах пошла гораздо веселей.
Вася отлично справлялся с заданиями. Злость и тут помогала. А власть над людьми и их судьбами тешила его самолюбие до полного кайфа. Особенно – если попадались в его руки умники и баловни судьбы, а таких было немало. Такие и многим 'доброжелателям' поперёк дороги стояли. Единственное, что Васе ставили иногда в минус, так это излишняя жестокость. Но Контора такое заведение, где это качество не является большим недостатком. Скорее – доблестью. Васю Аникина частенько посылали на самые неприятные и неблаговидные дела и задания. Туда, где избыток совести или жалости был противопоказан. Его кличка – Аника– стала вскоре в их кругах синонимом некоего палача, изверга без жалости и чести. Ну, что ж, стране и Конторе нередко нужны и такие. Чаще всего – такие.
Алексея Матвеевича – под этим именем он жил лишь последние пять лет, вернувшись с пламенного африканского континента – никогда не мучила совесть. И никогда не стояли 'мальчики кровавые в глазах'. Как у лже-царя Бориса Годунова. Или как у бывшего агента Александра Петровича Елисеева. Кстати его дочь Машка, когда её временно задержали, чем-то сильно напомнила ему ту самую одноклассницу, Машу Петрову. И он сильно досадовал, когда получил насчёт неё жёсткие ограничивающие его власть инструкции… И, при всём при том, Алексей Матвеевич считал, что заслуженно ест свой агентский хлеб с маслом и регулярно получает повышения в чине. Он нужен своему народу. Его удел – защищать униженных и оскорблённых. От возвышенных и обласканных.
Аутиста Юрия Алексей Матвеевич тоже считал баловнем судьбы. Ещё бы! Талантище! Причём, ничего для этого не сделав, просто получив всё от природы. Конечно, он слегка не в себе – юродивый, одним словом. И зачем-то скрывает свою избранность. Да если б Алексею Матвеевичу такие таланты, ему ни Контора не нужна, ни какие государственные указы – не указы. Он бы знал, куда их применить! А этот гений ведёт себя как дурак. С гениями это часто бывает. Юрий, если б захотел, вертел бы этим миром, как угодно. Васе никогда такого не было дано. А потому Алексей Матвеевич сразу стал бешено ненавидеть Юрия – этакого самоуверенного, тонкого и звонкого мальчишку.... До тумана в голове, до дрожи в руках ненавидел…
И Юрий это чувствовал. Он кожей ощущал опасность, исходящую от этого добродушного с виду старика. Алик был не менее опасен, но в его отношении не было психоза.
Кстати Юрий, заглянул в прошлое и поискал там бывших Васиных одноклассников – Сашу Никитина и Машу Петрову.
Ему было интересно – что с ними стало?
И он их нашёл.
8. Амнистия
Они оба отбыли свой срок не полностью, отсидев 'лишь' десять лет из пятнадцати и попав под амнистию в честь 60-летнего юбилея Октябрьской революции (Указ Президиума ВС СССР от 04.11.1977 ?6500-1Х). Родина посчитала их уже достаточно исправившимися и отпустила из своих клеток.
Кстати Валентина Ивановна – Ванна – отсидела свою десятку полностью. Уж очень ершистый характер она имела. Постоянно выпячивалась и в изоляторе, и на зоне. И не хотела милости от этого 'справедливого' государства.
Маша Петрова после освобождения так и осталась жить в Сибири. Привыкла уже тут. Вышла замуж за военного из городка поблизости – ракетчика. Родила детей – сына и дочь. Работала простой служащей на почте в том же военном городке.
И была вполне довольна своей жизнью. С Сашей она больше никогда не встречалась. Их школьной дружбе роковые обстоятельства так и не дали перерасти в сильное чувство. А может, его и не было, этого чувства. Родители Маши погибли, не отбыв свой огромный срок. Мать – как известили потом дочь – умерла от воспаления лёгких в тюремном лазарете через месяц после суда. Отец погиб через год, получив удар ножом в какой-то тюремной пересылке. Видно, был он не из робкого десятка.
Происшедшее с ней и её родными Маша считала справедливым наказанием за какие-то прошлые грехи рода – так ей сказала одна монахиня, Серафима, сидевшая в тюрьме за то, что не отказалась от Бога. Услышала рыдания, села рядом и проговорила с ней чуть не до утра.