«Если сказать по совести, – глядя на монитор, размышлял Гуров, – то история Запада – это история нескончаемого, крупномасштабного воровства, грабежа и мошенничества. Ну а к нашим дням усилиями придворных историков западных королей, подлакированное и подгламуренное, это безобразие приобрело видимость некоторой благопристойности. Как те же бандитски-грабительские Крестовые походы, организатором которых стал «святейший» папский престол. Официально орды западных рыцарей шли штурмовать Иерусалим, чтобы «освободить гроб Господень» от сарацин. А фактически – грабить, грабить и грабить. Не случайно же знаменитые сокровища тамплиеров у «Рыцарей Храма» появились именно после этих «освободительных» походов на Ближний Восток. Точно так же шел «освобождать» русских крепостных Наполеон, точно так же шел «освобождать» Россию от большевизма бесноватый…»
Читая случайно попавшийся на глаза опус западного журналиста, в котором тот восхвалял деятельность Сотбис и Кристис, Гуров невольно рассмеялся: ну, надо же! Этот борзописец в своей сочиняйке выставил не вполне чистые в коммерчески-нравственном плане аукционно-торговые предприятия как неких благодетелей, позволяющих сохранить богатства человеческой цивилизации.
– Что-то смешное? – проходя из спальни на кухню, на ходу обронила Мария.
– Ужасно смешно! – с сарказмом откликнулся Лев. – Почитать этих писак, так весь мир живет благодаря только западной торгашне!..
Вот и сегодня, придя на работу, он снова с головой ушел в Интернет. Войдя в базы данных контингента российских уголовников, специализирующихся на краже музейных ценностей, Лев неспешно просматривал досье всевозможных «работников фомки и отмычки». Вот хорошо ему знакомый профессиональный вор Гордей Ударин по кличке Гиря. Этот домушник два раза попадал на нары за кражи из квартир коллекционеров. Один раз Гиря загремел на нары за «прихватизацию» целого альбома (точнее сказать, кляссера) редких, а потому очень дорогих марок. Взяли его опера одного из столичных ОВД в момент передачи украденного заказчику. Оба «кореша» по решению суда отправились на весьма приличные сроки. Второй раз (этот случай довелось расследовать самому Гурову) Ударин украл из квартиры президента нефтяной компании миллиардера Шальнова подлинник Рембрандта. Тот купил полотно великого голландца на одном из крупных аукционов за астрономическую сумму.
Всего за три дня Лев смог выйти на след матерого крадуна (Ударин украл Рембрандта играючи, легко обойдя несколько систем сторожевой защиты) и взял его с поличным в одном из лабиринтов общеизвестного рынка-притона в Черкизове. После задержания вора и изъятия у него украденной ценности картина была направлена в центральную лабораторию МВД, где ее очень тщательно изучили эксперты-криминалисты. Результаты исследования очень удивили Гурова, весьма разочаровали и даже крайне огорчили Шальнова и одновременно несказанно осчастливили Гирю: полотно оказалось чрезвычайно искусной подделкой. Негодующий миллиардер порывался было доказать, что у вора изъято не его полотно – по его утверждению, настоящее тот уже успел продать. Но эксперты нашли на картине отпечатки пальцев самого нефтяника, поэтому его претензии были с ходу отвергнуты. Гиря за кражу сел, однако получил наполовину меньше, чем если бы украл подлинник.
Поэтому посадкой Ударина дело о «липовом Рембрандте» не завершилось. Шальнов подал в суд иск к аукционистам, но доказать ничего не смог. Потратив на суды и адвокатов несколько миллионов (к его счастью, не долларов, а рублей), он с досады напился в престижном московском ресторане и даже малость покуролесил в духе старорежимных купцов. Учинив дебош, набил там кучу посуды, спьяну сделал прилюдное предложение руки и сердца молоденькой официантке, к концу вечера свое предложение аннулировал, но взамен компенсировал разочарованной девушке моральный ущерб, подарив ей пригоршню скомканных баксов. «Под занавес» своего загула он подрался на кулаках с еще одним миллиардером (владельцем торговой сети), и после этого, уже успокоенный, отбыл домой…
Некоторое время спустя Лев нашел в Интернете повествование по расследовавшемуся им делу о краже картины Рембрандта. В общем и целом, если не считать некоторых мелочей, автор статьи не слишком переврал эту историю. Но самое главное было в другом. В статье повествовалось о судьбе торгового дома «Голд Хэлл» – того самого, где Шальнова «осчастливили» приобретением фальшивой картины. Дурная слава аукционистам впрок не пошла, крупные покупатели начали сторониться их заведения, и торговый дом в течение года съехал со своих былых позиций, трансформировавшись в третьеразрядную забегаловку уровня аукциона, описанного Ильфом и Петровым в «Двенадцати стульях»…
Но в данный момент Гиря все еще сидел, поэтому украсть полотно Лунного не мог просто физически. Еще один «корифей» по кражам полотен – Матвей Репин (кличка Бурлак) в отличие своего великого однофамильца писать картины не умел, зато обладал феноменальной способностью проникать в любые охраняемые помещения. Последним его делом была попытка обокрасть один раз уже обокраденного им коллекционера. И на этой краже он погорел как последний лох: попался ногой в установленный хозяином мощный капкан. Часа три он безуспешно пытался освободить свою несчастную ногу, пока не заметил кнопку с приколотой рядом запиской: «Мучиться надоест – нажми». И он нажал… Сначала отлежав в ортопедии, потом отсидев несколько лет на зоне, Бурлак вышел на свободу и, как явствовало из досье, со своим воровским ремеслом «завязал»: увы, с хромой ногой «на дело» не походишь. Это для Гурова было новостью. Поморщившись (опять мимо!), он закрыл эту страницу и перешел к следующей, повествующей о «славных» делах картинокрада Бориса Богусяна по кличке Мангал.
В этот момент хлопнула входная дверь кабинета, и на пороге появился Станислав. Увидев Льва за компьютером, он поздоровался и, расплывшись в жизнерадостной улыбке, поинтересовался:
– Похоже, ты и вчера не вылазил из Инета, и сегодня спозаранок весь в поиске? Что читаем? – подойдя поближе, взглянул он на монитор. – Досье на Богусяна? Про Мангала можешь не читать. Его на днях – пиф-паф. Он в кабаке… ну, в ресторане повздорил с каким-то нервным из Кисловодска, а тот, недолго думая, достал пистолет и шмальнул прямой наводкой. Мангал преставился по пути в реанимацию. Нервного «заластали», теперь ему дорога одна – на зону. Но, скорее всего, домой он уже не вернется – скорее всего, его там «закажут».
– С чего бы это?
– Так Мангала месяц назад воры короновали, а грохнул его какой-то мелкий гопник. Тут всякому понятно, что песенка этого нервного спета.
– Интересно, откуда ты все это знаешь? – поинтересовался Лев, окинув приятеля вопросительным взглядом.
– Радио надо слушать! – торжествующе улыбнулся Крячко. – Я сейчас ехал из дому и слушал волну «Столичного криминала». И вот там – надо же такому совпадению! – рассказывали именно про Богусяна.
– Феноменально! Да, ты прав – радио слушать стоит… Вот только, Стас, ты ехал на работу не из дому, а от очередной своей красотки. Ну, что так смотришь? На плече твоей кожанки чу-у-у-ть заметный след губной помады. Она тебя, эта дива, надо понимать, не отпускала и просила остаться еще хоть на минуточку?
– Гм!.. – недовольно засопел Крячко. – Да, представь себе, Мегрэ Холмсович, не отпускала. Ну… Если бы не работа, то я и сам от нее не уехал бы. Там такая… Гм-гм… Ну, тебе, зануде и сухарю, это неинтересно.
– Да, Казанова Донжуанович, ты прав, мне это совершенно неинтересно… У меня есть жена, и этим все сказано.
– Ой! Ой! Ой! – ерничая, изобразил Стас заунывно-постный вид. – Я уже не раз говорил, что рано или поздно тебя запишут в святые… Ну а мне в святые не попасть. Грешен, отец Лев, весьма грешен! – покаянно произнес он, напирая на «о».
– Да ну тебя, балабол! – рассмеялся Лев и потянулся к телефону внутренней связи, собираясь позвонить Орлову.
Но в этот момент телефон запиликал пронзительным сверчком. Поздоровавшись, генерал уточнил, пришел ли Стас, и попросил оперов зайти к нему. Встретил он их озабоченно-задумчивым взглядом, который явствовал, что его спозаранок озадачили, и даже очень. Так, собственно, и оказалось. По словам Орлова, его сегодня «напрягли» ни свет ни заря. Вначале позвонили из Министерства культуры и очень вежливо (все же люди из сферы культуры, в том числе и культуры общения!) попросили «уважаемого товарища генерала» сделать все возможное, чтобы «разыскать работу самородка-самоучки Лунного, которую независимые эксперты поставили в один ряд с полотнами Рублева, Васнецова, Врубеля и прочих корифеев изобразительного искусства».
Сразу же после звонка из Минкульта последовал звонок начальника одного из отделов уже своего министерства, который в достаточно категоричной форме попенял Орлову, что «его люди» весьма предвзято отнеслись к «молодому, перспективному оперу, уже не единожды являвшему высокий профессионализм в раскрытии самых запутанных уголовных преступлений».
– Причем, вместо того чтобы тактично поддержать своего молодого коллегу, полковники Гуров и Крячко прилюдно унизили его, к тому же в присутствии подозреваемой! – продолжал возмущаться и скорбеть чин из министерства.
Пообещав разобраться, Петр уже собирался закончить разговор, но его собеседник все не унимался, обвинив Льва и Станислава в «распространении некорректной информации мистического характера». По его словам, в СМИ уже прошло «инспирированное главковскими операми» сообщение о том, что якобы человек, похороненный три года назад, будучи эксгумированным, оказался жив, и его теперь реанимируют в одном из медицинских центров.
– Петр Николаевич, я что-то никак не пойму, у вас Главное управление угрозыска или теперь уже медиум-центр? – продолжал язвить звонивший. – Может быть, господам Гурову и Крячко оставить оперативную работу и открыть какой-нибудь там спиритический салон? Пропавшее из прокловского музея краеведения полотно вы планируете искать?
– Разумеется! – Орлов старался быть максимально невозмутимым, и, похоже, именно это больше всего раздражало собеседника (вообще-то, по сути, они были одного ранга, и Петр запросто мог послать кое-куда «великого начальника»). – Именно наши ведущие (он специально выделил слово «ведущие») сотрудники Гуров и Крячко достаточно успешно расследуют это дело. И, кстати, уже определили круг подозреваемых.
Это было последней, «контрольной пулей», которая добила министерского зануду. Буркнув что-то наподобие «ладно, посмотрим…», он скомканно попрощался и бросил трубку.
Выслушав Орлова, Лев и Стас сдержанно рассмеялись. Подобное для них было не ново, что совсем неудивительно. Даже на достаточно высокие посты не так уж и редко попадают люди не слишком адекватные – патологические карьеристы, амбициозные и при этом ограниченные, властолюбцы, хитрые выжиги, за частоколом правильных слов прячущие свою истинную натуру. Знали приятели и о том, что у таких чинуш, какими-то окольными административными лазейками дорвавшихся до того или иного поста, генерал-лейтенант Петр Орлов вызывал и зависть, и неприязнь одновременно.
Завидовали тому, что он свободен от присущей им самим нездоровой жажды пустого славословия, лести, угодничества. Завидовали его умению сформировать дружный, работоспособный коллектив. Завидовали тому, что главк постоянно был лидером в своей сфере деятельности. В конце концов, завидовали, что у Петра есть надежные, верные друзья, которые его никогда не подставят и не предадут… Собственно говоря, именно это и было причиной неприязненного кисловатого брюзжания «товарисчей» с грязноватой совестью.
– Этот «перспективный» раздолбай у своих же коллег по прокловскому ОВД – как гиря на шее, – саркастично хмыкнул Стас, рассказав о том, как Ефашкин, даже не вникая в суть дела, «методом тыка» определил «главную подозреваемую».
– Эта ситуация напоминает новый телесериал про полицию, где одновременно с положительным главным героем показан полный идиот, который своими тупыми «озарениями» только мешает расследовать дела, – смеясь, добавил Гуров. – Вот так же и в жизни. Всегда обязательно найдется остолоп из числа чьих-то протеже, которого и не уволишь, и сил нет терпеть его дурость. Кстати, конкретно о Ефашкине. Думаю, стоило бы провести негласное служебное расследование и дать оценку тем делам, которые этот придурок передал в суд. Боюсь, там окажется немало тех, кто на зону загремел не потому, что был виноват, а потому, что его в этом «убедил» Ефашкин.
– М-да-а-а-а… Пожалуй, ты прав… – кивнул Орлов, что-то пометив в своем ежедневнике. – Сегодня же свяжусь с прокурорскими работниками, попрошу поднять все дела, к которым имел отношение этот «перспективный» капитан. Думаю, ты прав – наверняка дров наломал он сверх всякой меры… Теперь о картине. Какие планы у вас на сегодня?
Выслушав приятелей, он одобрительно кивнул и попросил постараться это дело закончить в самые сжатые сроки.
– Чую, этот министерский «доброхот» из-за своего племянничка теперь зуб на вас гарантированно поимеет, и если картину найти не удастся, помоев выльет и на главк, и на вас персонально – не один ушат… – с сарказмом резюмировал генерал.
– Ничего, и не с такими засранцами сталкивались! И не таким остолопам ума вставляли! Пошлем «вдоль по Питерской» и этих понтовых дядю с племянничком… – хохотнул Стас, изобразив энергичный жест крепко сжатым кулаком.
Вернувшись к себе, опера окончательно определились с сегодняшними планами. Гуров взял на себя Грачихинский бульвар, а Станислав – Прокловский район. И тут же, не мешкая, оба отправились в дорогу.
Лев на своем «Пежо» менее чем через полчаса прибыл к самодеятельному вернисажу. Когда он притормозил и вышел из машины, его взгляду предстало нечто батальное: двое граждан в полицейской форме, расхаживая вдоль рядов полотен и их авторов, что-то сердито им вещали, изображая угрожающие жесты.
Судя по растерянным лицам, по недоуменной жестикуляции хозяев картин, они были подавлены и не ждали от представителей власти ничего хорошего. Увидев Линкса, который нервно складывал свои работы в стопку, Гуров подошел к нему и, поздоровавшись, спросил старика:
– Вольдемар Анатольевич, что тут у вас за суматоха?
Не ответив на приветствие, «пасечник» обиженно взглянул на него и отрывисто буркнул:
– А то сами не знаете! Мы вчера к вам как к людям отнеслись, ответили на все ваши вопросы, а вы нас разогнать надумали, натравили этих двух обормотов. Ну, зачем так делать?
– Секундочку! – В голосе Льва зазвучал металл. – Это кто вам такую чушь сморозил? Эти двое?
– Ну, да-а… – как видно, испытав неловкость за свой резкий тон, огорченно вздохнул старик. – Пришли и начали нас шугать, мол, вы тут незаконно, министерство приказало вас разогнать, собирайтесь, и – марш, куда хотите…
– Давай, дед, давай! Собирай свои манатки! – послышался самодовольный голос одного из полицейских – долговязого парня с развязными манерами.
– Лейтенант, подойдите-ка сюда! – жестко распорядился Гуров.
Недовольно скривив рот, долговязый высокомерно огласил:
– Это кто там рот разевает? В «обезьянник» захотел?
Второй – приземистый тип с погонами прапорщика, как видно, почуяв какую-то опасность, подошел к своему напарнику и дернул его за рукав.
– Вам, гражданин, чего? – сипловато спросил он. – Есть какие-то вопросы?
– Есть! – все так же жестко отрубил Лев, в какой-то миг ощутив в этих двоих явную фальшь. – Вы кто такие и с какой целью устроили здесь суматоху? У вас есть на этот счет распоряжение вашего руководства?
– Чего?! – снова спесиво отвесил свои мокрые губы долговязый. – Ты кто такой, чтобы тут какие-то вопросы задавать?
– Полковник Гуров, Главное управление угрозыска! – В какой-то мере уже предугадывая их реакцию, Лев достал удостоверение и развернул его перед этими двоими.
Выпучив глаза и отпрянув, прапорщик выдохнул:
– Ох, е-о-о-о-о!!! – и тут же, развернувшись, что есть духу кинулся наутек.
Долговязый тоже дернулся было удирать, но Гуров мгновенно отреагировал на его маневр. Одним прыжком настигнув беглеца, он скрутил его и, достав из кармана пиджака наручники, защелкнул их на запястьях лейтенанта. В этот момент художники, сообразив, что ситуация в корне переменилась, всей толпой бросились вдогонку за прапорщиком. Поскольку у того дыхалка оказалась слабоватой, догнать его труда не составило. Схваченный руками двоих дюжих живописцев, прапорщик попытался было пригрозить им статьей УК. Вроде того: вы знаете, что вам будет за оказание противодействия сотруднику органов, находящемуся при исполнении? Однако его угрозы на участников задержания впечатления не произвели, и он, моментально «сдувшись», сник и замолчал.