– Ты вообще думал о том, что сыну ты нужен больше, чем всем своим делам? – я несдержанно нажимаю на дверную ручку до хруста. – Ты должен быть в первую очередь ему отцом, а не человеком, который покупает ему вещи и является биологическим материалом. У него нет матери, он одинок.
– У него есть ты. А мать видимо не играет никакой роли для детей Карпентеров. Вспомни, где моя. С Саттон решай сам, – выхожу за дверь и широким шагом направляюсь на поиски девушки.
В доме непривычно тихо, голос ребёнка не разрывает ничьи перепонки, никто не бегает с бутылочками и смесями, все будто вернулось на круги своя. Я спускаюсь по лестнице и слышу женские голоса на кухне.
– Вы должны постоянно давать ему воду, обязательно. Ко всему прочему, массаж играет важную роль. Я бы посоветовала иметь одежду, в которую вы переодевались бы только для него, чтобы он успел привыкнуть к вашему запаху, рукам. Трентон особенный ребёнок, ему не хватает внимания, и для того, чтобы он не плакал, возьмите соску не со срезанным концом. То есть имитация соска, – я стою за стеной рядом с кухней и слушаю спокойный мелодичный голос Эмерсон, он резко отличается от Энж, даже тональностью. У той всегда были всплески звуков и режущая интонация, требовательная, а этот голос… нежный?
– Вы здесь закончили? – резко спрашиваю я и появляюсь перед двумя нянями и докторшей.
– Если мне не надо ждать мистера Карпентера, то, пожалуй, мне пора. Но ты не беспокойся, такси уже ожидает меня, – говорит Эмерсон. От обыденного обращения, да ещё и на «ты», у обслуживающего персонала округляются глаза
– Отмени, – слова вырываются из меня голосом, требующим повиноваться.
– Хоук, ты можешь ехать по своим делам. У меня есть возможность добраться самой, без твоего внимания, – посылает меня прилюдно ко всем чертям, отказавшись от эксклюзивного предложения отвезти её. Вскидываю руку, и все посторонние тут же покидают кухню. Девушка безразлично встаёт со стула, поправляет кофту и движется мимо меня, словно её это тоже касалось.
– Я сказал тебе, отмени! Это не обсуждается, – хватаю её за локоть, видимо не рассчитываю силу, она морщится.
Мы снова становимся друг напротив друга, наши взгляды готовы испепелить и уничтожить, и ни один из нас не готов отступать.
– Если ещё раз ты поднимешь на меня руку… сделаешь мне больно, – Эмерсон освобождается, отодвигается от меня, моё тело тут же реагирует на неё. Не знаю, откуда появляется этот озноб и желание прикоснуться к ней, прижать к стене. Ставлю руку над её головой, ловлю в ловушку и закрываю собой любые попытки избавиться от меня.
– И что ты сделаешь мышка? – не узнаю свой охрипший голос, склоняю голову так, чтобы наши губы практически соприкоснулись. Запах её тела как дурман, сладкий яд для меня.
– Я тебя зарежу, – строго отвечает Эмерсон.
Она наклоняется, подлезает под моей рукой и быстро удаляется. Я вижу по её походке, что она немного шатается. Значит не только я получил дурацкий эффект ватных подкашивающихся ног. Это будет интересно.
– Эмерсон, – громко говорю я. – Зайди в кабинет мистера Карпентера. У него к тебе есть дело. И можешь ехать как тебе угодно.
– Кто бы сомневался, – она отвечает тихо, но я слышу её, хочется обернуться и хорошенько встряхнуть девушку, но что-то останавливает.
Поднимаюсь по лестнице в свою комнату, оставляю приоткрытой двери. Расстёгиваю пиджак и вешаю его на вешалку, оставляю в шкафу, переодеваюсь в домашние тренировочные штаны и свободную футболку. Раз я свободен, можно провести немного времени, занимаясь ничегонеделанием. Что тоже очень редко происходит последнее время. Моя комната такая же серая, как и моя жизнь. Я бы хотел сказать, что после того, как я перестал нюхать – все заиграло всеми цветами радуги. Но это не так. Я словно в тумане брожу в одиночестве, в поисках своего отражения или души. В поисках чего-то такого, что сделает моё существование действительно стоящим. Это сырое влачение, будни, сменяющие один за другим, все так монотонно. И причина не в наркотиках, я уверен. Может я просто исчерпал себя, перестал быть интересным самому себе. Уже нет бесконечного кутежа, пьянок, девок, разврата и хаоса. И от этого немного грустно.
Просто грустно и все тут. Может так живут девяносто процентов населения, но хочется встряски. В соседней комнате раздаётся детский вопль, и я иду по первому зову маленького монстрика. Отец не прав в том, что я не прихожу к ребёнку, просто запрещаю говорить прислуге, что в любую свободную секунду я захожу, но только посмотреть. Трогать его страшно с того момента, как он перестал быть слабым. Однажды я чуть не уронил его, после этого брать ребёнка на руки я отказываюсь. Мне достаточно наблюдения, строгого присмотра и просто присутствия.
Комната Трентона украшена мишками и лошадьми. Я не знал, что ребёнку понравится больше, но старался сделать его жизнь здесь весёлой. Пока проходил ремонт, я привозил все новые и новые вещи, чтобы Трентон видел, что папа старается… Отцовство это как заклинание, у тебя не просыпается эта материнская безграничная любовь, но ты уже зависим от человека, привлекающего к себе внимание.
Я подхожу к нему ближе, вижу покрасневшую мордашку. Он беспорядочно трясёт руками, шарит ими в воздухе, я усмехаюсь и подаю соску, к которой он очень привязан. Некоторым покажется жуткий голос младенца раздражающим, но я испытываю от него удовольствие. Не знаю, как моя мать реагировала на меня или отец, но есть в этом что-то очаровательное. Крик превращается в наглый надрыв голоса, в комнату заходит одна из нянь и берет мелкого на руки.
– Извините, мистер Карпентер. Ему пора кушать, – она встряхивает бутылочку, проверяет на тыльной стороне руки температуру смеси, надевает на ребёнка подобие попоны и садится в кресло-качалку. Сразу возникает образ валяющейся около него Энжел. Её бледное осунувшееся лицо, вытянутая рука вдоль тела, опущенная голова и остекленевшие глаза. Так глупо расстаться с жизнью ради мимолётного удовольствия. Меня передёргивает, и я подхожу к девушке, которая удивлённо на меня смотрит, когда я указываю на новый диван.
– Пересядь, – выдёргиваю из-под её тела деревянную мебель и волоку за собой в коридор. Перекидываю его через перила и сбрасываю кресло-качалку с высоты в холл. Оно пролетает один этаж и с грохотом, отражающимся в стенах холла, разбивается на части, при этом разломав паркет. Сжимаю губы, ничто не должно напоминать о ней в этом доме. Я ненавижу свои обещания относительно её и то, какой тварью она оказалась, предав собственного ребёнка. Мне не хватает воздуха в лёгких, сердце ускоренно бьётся, и я чувствую небольшое головокружение. Хватаюсь за деревянные перила, опускаю голову на согнутые в локтях руки и сосредотачиваюсь на вдохах и выдохах.
– С тобой все в порядке? – доносится снизу, я сразу получаю какой-то толчок адреналина, раздражение тут же по новой накатывает на меня.
Я просто смотрю вниз, не говоря ни слова, на маленькую медовую блондинку, которая, широко раскрыв глаза, тревожно смотрит на меня. Удерживаю её взгляд на себе, кладу подбородок на руки и просто наблюдаю. Откуда у такой как она – эта невинность в глазах, забота и уверенность в себе. Мне становится безумно интересно, что выйдет, если она останется здесь на определённый период. Пусть недолго. Но от простого присутствия её рядом ощущение озноба переходит в огонь, разрастающийся в груди.
Она убирает свои длинные волосы на одну сторону, задерживает в них пальцы, и я ощущаю, как хотел бы их погладить и почувствовать, какие они на ощупь. Запах её тела обладает каким-то исключительным ароматом, если бы она могла молчать…
– Сумку мою спусти вниз, – мои брови приподнимаются, она все ещё не знает кто я. Хорошо это или плохо покажет время, но пока мне очень нравится эта игра.
Оглядываюсь по сторонам, и няня, которая уже покормила моего сына, выносит то, что ищет Эмерсон. Забираю её и швыряю через перила прямо в девушку. Громко охнув, она едва не падает вместе со своими принадлежностями, но ловит их.
– Ты нормальный? – восклицает она. – Чуть не убил меня.
– А может именно это я и хотел, – скептически отвечаю девушке, она отрицательно качает головой, берет свою сумку и раздражённо направляется к двери. – В следующий раз, когда приедешь, оденься как тогда в ночном клубе. Так будет проще залезть тебе под юбку, – на моем лице появляется кривая улыбка оттого, как она психует.
Я не знаю, что она там мне ответила, потому что лишняя информация теперь до неслась до моего отца и всей прислуги. Отец растерянно смотрит сначала вслед девушке, потом на кресло-качалку и только потом на меня.
– И что это значит? – непонимающе спросил он.
– Кресло давно просилось выбросить его. А если ты по поводу девушки, хорошо, что подписывал не я, так как последний пункт уже нарушен. Мы в некотором роде знакомы, – отец поднимается по лестнице, пока внизу убирают то, что я разрушил. Он становится рядом со мной в такую же позу, как и я, затем смотрит вниз.
– Возможно, это последнее что принадлежало матери твоего ребёнка, – произносит он. – Несмотря на то, что произошло с ней, я благодарен Энжел. Тебе нужен был друг, который прошёл все тоже, что и ты. Это могло произойти и с тобой? – он обдумывает секунду, затем хлопает меня по напряжённой ладони. – Я хочу другую жизнь для тебя. И мне до сих пор стыдно, что не пресёк все, как только ты окунулся в мир наркотиков.
– Не стоит вспоминать прошлое, любое напоминание о ней вынуждает меня вспоминать обо всем и чувствовать себя ещё большим дерьмом, чем я есть. Рейчел, парни… Все то, что я считал привычной жизнью, перестало быть важным. И даже спустя много лет так и не научился отличать нужное от негодного, – отвечаю ему задумчиво.
– Ты по поводу Эмерсон? Почему ты не думаешь, что первое мнение ошибочное? – спрашивает он меня.
– Потому что я сам уже сделал выводы о ней. И теперь восстановить равновесие будет сложнее, – я не могу говорить об тех ощущениях, которые она во мне вызывает, но думаю, отец и так все понял.
– Время покажет, – он выпрямляется, – Кстати, что будешь делать с пентхаусом на Мэдисон?
Об этом я ещё не позаботился. В данный момент там абсолютный бардак. Время, которое я жил без Энж, не осталось незамеченным. В момент, когда мне стало плохо одному, я бежал оттуда. У человека должна быть берлога, угол, где он всегда может спрятаться от посторонних глаз, остаться один на один со своими мыслями и проблемами. Именно так я себе представляю это место.
– Надо отправить туда людей, чтобы вычистили свинарник. Я пока останусь здесь, – тру рукой место шрама на моей груди, там, где меня прооперировали, оставив без одного лёгкого.
– Я найду информацию о Эмерсон Саттон, постарайся сделать так, чтобы она задержалась в этом доме подольше, – мы расходимся по разным сторонам, я направляюсь в свою комнату, чтобы в который раз побыть одному.
Психолог в клинике была права, однажды мне понадобится ещё раз пролежать на лечении и приобрести друга, человека, с которым я смогу делиться и разбавить своё никчёмное существование. Взять все самое лучшее и постараться убить в себе тоску. Потому что нет ничего важнее живого общения, которого я, к несчастью, полностью лишён. И в этом вина и ошибка только моя и ничья больше.
Глава 7
Эмерсон
Я отказала мистеру Карпентеру в предложении работать на него. Больше всего на свете мне не хочется постоянно находиться рядом с Хоуком. Если бы мы познакомились при иных обстоятельствах, возможно, все было бы иначе. Он не кажется выродком с первого взгляда, которые встречались мне до этого. Конечно, он по-мужски обаятельный и наглый, но мне кажется все это защитная реакция, скорлупа, в которой он затаился. Разбираться в его проблемах нет никакого желания. Он вышвырнул предмет мебели с лестницы, кто так поступает? Псих? Однозначно. Нормальный человек просто избавится от этого, но не Хоук. Подавляю в себе улыбку. Эти взъерошенные волосы, прищуренные глаза и тяжёлое дыхание. Будто он сдерживает в себе зверя, рвущегося наружу. Интересно, что будет, когда он сможет вырваться? Меня в нем отталкивает отношение, сила и напористость, с которой он действует. Он считает меня непонятно кем. Даже не задумываясь, что это причиняет боль.
– Снова сэндвич, – Трой усаживается рядом со мной, отодвигает пластиковый стул, – У меня скоро разовьётся язва желудка.
– Носи с собой еду из дома и никаких проблем, – вытаскиваю салатный лист и съедаю его отдельно.
– Лина сегодня в смене. Максимум, что я могу себе позволить, это слабый перекус. Китайский ресторан откроется через пару часов, – он снимает очки и кладёт на стол.
– Как будто китайская еда лучше сэндвича, – салфеткой вытираю рот и смотрю на пейджер. – Почему так произошло с моими анализами?
– Что-то случилось с морозильником, вся кровь, которую сдали в тот день, пришла в негодность. Но есть плюс, тот, что ты сдала сегодня, уже точно покажет наличие плода, – мой телефон начинает вибрировать, заставляя тарелку Троя – звенеть. – Это та семья мальчишки?
– Точно, они звонят мне каждые полчаса по поводу кормления, памперсов, купания и прочего. И это длится две недели. Можешь поверить, что няни, которых они наняли, не понимают в этом ничего? Сомневаюсь. Это хитрый ход, план не понятно для чего приведённый в действие, – нажимаю кнопку ответа и подставляю телефон к уху. – Да, мы уже здоровались сегодня.
– Со мной ещё нет, – хриплый, глубокий голос заставляет моё тело застыть, как если бы он следил за мной.
– Это не обязательно с тобой. Что тебе нужно? – Трой вопросительно смотрит на меня, я провожу ребром ладони по горлу, он сразу понимает, о чем речь.
– Хорошо, сделаем вид, что мы проснулись в одной кровати и опустим формальности, – приподнимаю брови, начиная водить пальцем по столу.
– Это вряд ли. С ребёнком все хорошо? – беру в руку вилку и слушаю его дыхание.
– Пока да, но необходим человек, который будет следить за ним. Медицинское образование и опыт, имеющийся у тебя, необходимость, – я слышу, как он делает затяжку, и сразу всплывает в памяти вейп, которым он пользовался в ночном клубе.
– Я сказала твоему работодателю, что если будет необходимость, я подумаю о его предложении. Сейчас её нет, и у меня заканчивается обед. Всего хорошего, – холодно произношу я и отключаю вызов.
Трой, видимо, впечатлён моим поведением. Я ставлю телефон на беззвучный и отодвигаю тарелку с недоеденным сэндвичем.
– Ты сейчас психуешь на него за то, что он хамло? Или вспоминаешь ту ночь? – он протирает линзы на своих очках, вытаскивает пару энергетических батончиков и протягивает мне. – Съешь, когда почувствуешь себя голодной и уставшей.
– Спасибо, – убираю батончики в карман больничного халата, – Там нечего вспоминать. Это была глупая идея.
– Так соглашайся, судя по всему, в данный момент тебя ничего не держит, с парнем ты тоже рассталась, – он наклоняет голову из стороны в сторону, – Значит, ты свободна в действиях. Сейчас у тебя отпуск. Ты можешь за этот месяц заработать неплохо. Почему я не педиатр?
– Все вроде так, но как быть с этим парнем? – спрашиваю его, мы встаём и идём к урне.
– Он водитель, что проще? Привезёт и увезёт, не вижу проблем. Ты, как всегда, все усложняешь, – недоверчиво смотрю на него. – Я дело говорю.
Мы подходим к служебному лифту, каждый нажимает свой этаж. Трой привычно убирает руки за спину и стоит, покачиваясь с пятки на носок. Я раздумываю над его словами. Если убрать неприятные моменты, все очень даже интересно. Действительно, что меня удерживает? Я уже давно перестала переживать за свою личную жизнь, она полностью принадлежит больнице и детям. Если уже дошла до того, что готова рожать в одиночку.
Конец ознакомительного фрагмента.