– Приехали. – Девичий подбородок указал куда-то вверх. – Я здесь живу.
Шейка грациозно вытянулась, на ней пульсировала жилка. Чуть ниже охраняющими розу шипами выпирали две косточки, на живом нежном воротнике они напоминали петлицы армии, готовой сдаться понравившемуся противнику. Петлицы сходились у выемки, в которой взор тонул, как кораблик из бумаги в воронке ливневого стока. Почему-то вспомнились лунки для гольфа. И прочие лунки. В руки запросилась клюшка. Шумного выдоха сдержать не удалось, и Михаил, моргнув, задрал голову.
Состоятельность владельцев квартир в этом доме лезла из всех отсутствующих щелей. Простому работяге в такой терем не попасть. Даже на экскурсию.
Сбоку раздалось доверительно:
– Герой анекдота – звучит круто, но выглядит забавно, а мужчина всегда должен быть на коне. Особенно такой боевой. Давайте, что-нибудь из вещей одолжу. Пойдемте.
В отворенную дверцу поочередно выставились девичьи ножки, полоса юбочки от этого уехала к поясу. При вставании девушка еще раз мелькнула белизной округлостей, в которых утонула сошедшая на нет кружевная ниточка.
«Леща» бы ей за такие выкрутасы. Михаил вновь моргнул и покорно вышел. Подъездный зев отворился без привычного зубного скрежета, обдав не въевшимся сигаретно-туалетным дурманом, а свеженьким запахом строй-индустрии. Расползлись в стороны дверцы лифта с зеркалом в половину стены, и как-то само получилось, что Михаил с девушкой встали внутри вплотную. Ухоженная головка почти уткнулась в его широкую грудь, а страдающий без нижней пуговицы живот реально соприкоснулся с тем, что прекрасно просматривалось сверху.
Завораживающий вид влек и отталкивал. Обычно девичью кожу сравнивают с персиком, но сравнить с каким-то фруктом-овощем сиявшую перед глазами колдовскую ауру, которая лишь притворялась оболочкой из плоти и крови, значило обидеть ее до глубины души и прочего. Жанна с ног до головы состояла из соблазна. И только из него. Исключительно. Если мужчина еще мужчина, он чувствует такое сердцем и прочими мышцами, хоть как-то связанными с кровотоком.
Что за мысли в проклятую трезвую голову лезут! Женись он на несколько лет раньше, дочь была бы старше ночной знакомой и уже могла бы подарить внуков!
В ответ на впитывающий взгляд вертихвостка лишь улыбнулась – по-сообщнически нахально и чуточку пакостливо. А в момент остановки лифта потеряла равновесие, и пластилиновые горы размазались по расплавившейся стене Михаила.
– Пойдем, – отлипая от него, выдохнула Жанна.
И ткнула еще раз. Уже нарочно. С не меньшей результативностью. То есть, толчок был как бы приглашением… к выходу из лифта. Или все же?..
Никаких «все же». Михаил достаточно знал жизнь. Не такой уж он дар небес ни внешне, ни внутренне, чтобы с первого взгляда на него запала глупая молодая курочка. Петушков ее возраста в курятнике предостаточно – и красивее, и умнее, и перспективнее. Насчет последнего – в кого ни плюнь, попадешь в точку. Потому что он, Михаил, пика несостоявшейся карьеры давно достиг. Оттого и пить начал. Потому что впереди дорога только вниз. Все лучшее уже произошло. Все имевшиеся пути пройдены, пора уступать место молодым.
Но как же не хочется…
Снова ему не дали довести закрученную в спираль мысль до логичного конца. Он чувствовал, что еще чуть-чуть, и обнаружил бы в разложенных по полочкам событиях какой-нибудь подвох или нестыковку. Но…
– Вот и прибыли.
На них глядела дверь под номером сто одиннадцать.
– Красивый номер, – отметил Михаил.
– Стараюсь, чтобы у меня все было красиво, – рассмеялась Жанна.
Она даже замки отпирала красиво – эротично выгнувшись, склонившись к замочной скважине головой и при этом кокетливо выпятившись тугим задиком.
А юбка, черт ее подери, – мини! Михаил кашлянул и вновь стал смотреть на красивый номер.
– У тебя получается.
Благодарное движение плечиком, оценившее незамысловатый, но искренний комплимент, скользнуло по его груди.
– Заходите, Михаил, не стесняйтесь, – прозвучало из осветившейся прихожей. – Сейчас подберем что-нибудь.
В квартиру он заходил как в раскрытую пасть крокодила – с теми же трепетом и опаской, с какими дрессировщик кладет голову в зубы зверя, которого считает в основном не способным сжать челюсть для смертельного исхода. Главное слово – «в основном».
– Да я не из стеснительных, – зачем-то оправдался он.
Девушка с невольным смешком указала на бесподобное одеяние.
– Я заметила.
Смеется? Пусть смеется. Он здесь не впечатление производить, а по делу. А для дела неважно, какие чувства он в странной Жанне вызывает. И какие она в нем. И вообще, хватит заострять на этом ненужное внимание, а то древняя религия заостризм… или зороастризм, неважно, но она, в общем, тоже что-нибудь заострит, да так, что и до беды недалеко.
Взгляд обвел дорогие хоромы. Ваза в человеческий рост – видано ли? А телевизор, который больше окна? А картины на стенах, не очень похожие на репродукции? Н-да, из зажиточных эта фифочка. Ему до конца жизни на такое хребет гнуть. И то не факт. Мало того, совсем не факт, и до факта этому заключению как из Москвы до Мельбурна на троллейбусе.
Кажется, живет одна. Судя по обстановке. Но спросить не помешает. Во избежание.
– Живешь, как вижу, не с родителями?
– Именно.
– Повезло. Большинство об этом мечтает.
Он умолк, глядя, как соблазнительная ночная ведьмочка по-хозяйски расправляется с туфлями, небрежными бросками отправляя их в угол, а с полочки появляются похожие на мягкие игрушки веселые тапочки. Но успокоиться, не прояснив ситуацию до конца, он не смог.
– А друг? Не станет возражать против моего безобразного вторжения?
– Во-первых, совсем не безобразного. – Пушистые отверстия поглотили ножки приглашающей стороны, и эта многовыпуклая в разные стороны сторона с невероятно ободряющей улыбкой протянула приглашаемой пару обычных шлепанцев большого размера. – В произошедшем есть и моя вина. А во-вторых, нет никакого друга. Я одна.
Одна? И так рискует – не боится среди ночи ввести неизвестного в небедное гнездышко?
– Вы, наверное, замерзли? – всполошилась маленькая хозяйка. – Сейчас чайник поставлю. Вы, Михаил, проходите, ванная слева. Ополоснитесь. После моей подгазовки, уверяю, не помешает. Полотенце берите любое. Халат накиньте. Пожалуйста, заходите, не бойтесь, а я пока с делами закончу.
Он послушно вошел в шикарную ванную, ранее не вообразимую и во сне. Все было замечательно, все прекрасно, все сказочно. Неужели бывают такие отделочные материалы? Надо запомнить на будущее, вдруг руки дойдут дома похожее сотворить.
Многое казалось непривычным, например, что внутри нет ни защелки, ни ширмы. Он слышал о подобной моде, а столкнулся впервые. Впрочем, от кого запираться? Одна. Вот ведь. И так спокойно впустила приблудившегося по случаю постороннего. Возможно, видеонаблюдение включено, и неподалеку охрана не дремлет. Или девица настолько доверяет людям? Или – именно ему, чем-то понравившемуся?
Да о чем он опять, взрослый женатый человек, думает?
А о том, что не запираемая изнутри дверь вдруг откроется…
Брысь, негодные мысли, и без вас тошно.
Полилась вода, Михаил избавился, наконец, от медицинского халата, пострадавшего в борьбе с человеческой глупостью, и под струей кипятка ладони взялись отдраивать подмерзшую кожу.
Вчера с друзьями он, конечно, перебрал. Последнее время это почему-то происходило все чаще. А все тоска по потерянной молодости и несбывшимся надеждам.
Жизнь остановилась. Когда-то он мечтал. Теперь – вспоминает. Когда-то жаждал перевернуть мир. Теперь мир переворачивает его по собственному усмотрению. Дети подрастают, жилье имеется, машина не светит, перспектив никаких. Стена. Лоб уперся в нее, а жизнь понеслась дальше. А он, Михаил, весь из себя хороший, правильный и порядочный, остался. Чем еще успокоить душу, которая зудит и чешется?
Такие дела. Но вчера, видимо, переоценил возможности, иначе как мог оказаться в морге? И почему наши доблестные медики не заметили, что он еще жив?
Еще жив. Вот ведь сказалось. Как там ныне пенсионный возраст именуется – период доживания или дожития? Вот-вот. И пусть не пенсионер, но под данное определение уже прекрасно подпадает.
Дожитие…
Как же хочется жить, а не доживать.
4
Ступни утопали в пушистом коврике, полотенце по нежности могло сравниться с лаской невесты, от него исходил запах чего-то цветочного и отвлеченно-чувственного. Впрочем, могучее амбре от полочки под зеркалом напрочь забивало прочее. Таким ассортиментом баночек, тюбиков и флаконов не всякий магазин похвастается. Длинная французская ванна, для впихивания которой в помещение строителям пришлось выдолбить часть стены, предлагала насладиться гидромассажем, но Михаил обошелся душем. Когда мылся, на уровне глаз оказалась подпотолочная сушилка с развешанными носочками и трусиками. На невиданной стиральной машине лежала стопка футболок и, опять же, трусиков (ох уж эти девчонки…), а единственный халат оказался, естественно, тоже девичьим, даже до колен не достал. Усмехнувшись, что шило на мыло сменил, Михаил подпоясался, взгляд критически обежал неказистую фигуру и заросшую щетиной физиономию, отразившиеся в категорически отказывавшемся запотевать зеркале. Кстати, мелочь, а приятно, очень удобно в сырых помещениях. Почему такие не продают повсеместно? Он бы домой купил. Впрочем… вопрос цены. За деньги, которые могут попросить за мелкое повышение комфорта, можно пожизненно нанять человека. С зеркалом, возможно, все не так плохо, но на других технических причудах обжигаться уже приходилось.
Щелчок захлопнувшейся за ним двери нарушил тишину, из спальни на звук выглянула хозяйка, серьезные глаза потеплели. Она успела сменить кофточку на футболку, темные локоны с вечно сбивающейся челкой превратились в хвостик. Бюстиком девушка не пользовалась, и ей шло. Надпись на футболке восклицала что-то по-иностранному. Или призывала к чему-то. Языков Михаил не знал. Из всего англоязычного прочитать получалось лишь матерное, знакомое по заборам, но в наборах букв, что расползлись по атакующему фронту девушки, известные сочетания отсутствовали.
– Не боишься посторонних в такой дом приглашать? – Надо бы образумить беззаботную пигалицу. – Люди разные бывают.
Его смерил пристальный взгляд. Будь на столе закуска, таким взглядом бутерброды можно нарезать.
– А что, – со странным задором усмехнулась девушка, – собираетесь меня изнасиловать?
Негодница. Ей опытный зрелый человек, годящийся почти в деды, достойный совет дает, а у нее на уме все хихоньки да хахоньки.
– Я – нет. Но вот другие…
– Других я сюда не вожу. – Лукаво прищурившись, Жанна вильнула одновременно телом и темой и направилась в кухню. – Вам чай или кофе? Или?..
Он понял мгновенно.
– Или. Чуть-чуть.
Вот чего сейчас не хватало. Молодец, девчонка. Понимает, чего душа просит.
– Хорошо. А я тогда – винца, за компанию.
Кухня соответствовала остальной квартире. Как и хозяйке. Как она сказала на входе? «Стараюсь, чтоб у меня все было красиво».
Подставив стул, Жанна полезла в навесной кухонный шкафчик. Она опасно балансировала и так сильно покачивалась, что Михаилу хотелось броситься на помощь, чтобы подхватить в момент возможного падения… или чуть раньше. Но он сдержался. А она не упала.
Девичьими стараниями на добротном столе нарисовался пейзаж из двух бутылок и пары бокалов.
– Присаживайтесь. И не переживайте за меня.
Пальцы сразу цапнули долгожданную белую емкость… Михаил все же пересилил позыв, отнял руку и сначала налил белого вина партнерше по церемонии. Затем из другой бутыли плеснул себе. Впрочем, плеснул – не то слово. Налил. До краев.
– Жизнь наша – замкнутый круг, – завел он один из привычных тостов, – живешь – выпить хочется, выпил – жить хочется…
Сидевшая напротив девушка с кислой миной улыбнулась, для нее жизнь являлась чем-то другим. Скорее всего, казалась бесконечной дорогой вверх, сияющей, чувственной и волшебной. Что ж, ему тоже когда-то казалось так. В ее возрасте.
Жанна исправила ситуацию, приведя к взаимоприемлемому общему знаменателю.
– За знакомство? – сказала она.
Капкан тонких пальцев не клацнул, не сжался, даже не обнял… он любовно принял в себя хрустальную ножку, утонувшую в жарком плену, и скосившиеся на жидкость глаза горели столь же невыразимой страстью, как и сотворенный жест, и вся поза. Если любви к жизни понадобится фотография на паспорт, отныне Михаил знал, с кого ее делать.
Бокалы поднялись и на краткий миг соприкоснулись. Животворящая влага потекла по пищеводу, даря ощущение счастья.
– Учишься? – Выдохнув, Михаил поставил опустевший бокал на стол.
Работать красотулечке, судя по возрасту, рановато.
– Угу, – беззаботно кивнула она. – А то все твердят, что я красивая… Кстати – не врут ли?
Собеседница приняла позу фотомодели из мужского журнала, верх выпятился, низ аппетитно оттопырился. До этого Жанна олицетворяла искушение, теперь – животный зов. Михаил поперхнулся.
– Н-нет, – выдавил он, – не врут.
Чужие наглые прелести пялились на него не менее откровенно, чем он на них.
– Вот. – В продолжение темы лучистые глазки девушки, умевшие без привлечения посторонних предметов превращать мужчин в фарш, печально опустились. – А хочется быть умной.
Михаил прокашлялся.
– Похвальное желание.
– Одобряете? – живо откликнулась Жанна. – И не считаете, что женщине нужно быть очаровательной пустышкой, которая создана исключительно для ублажения?
Интэрэсный поворот разговора. С какой из версий не согласись – все равно в выигрыше: к одному собеседница стремится, а вторым является. И она знает это, поскольку умело использует.
Вспомнилась супруга. Сейчас она, наверное, оплакивает его, утешая детей. Впрочем, каких детей? На отдыхе они все, благодаря нежданному подарку небедного шурина. За границу на месяц отправлены, в пику ему, Михаилу, намеревавшемуся привлечь мелюзгу к работам на огороде. Крутизну, видимо, родственничек показывал, хотя на десяток лет младше. Ну да пусть себе, лишь бы дети хорошо отдохнули. Так даже лучше, ведь супруга считает мужа преждевременно усопшим.
Преждевременно усопший ответил:
– Женщине можно быть любой. Мужчины все равно оценят по достоинству. Каким бы это достоинство ни было.
Жанна хихикнула.
– Я сказал что-то смешное?
– В обратном прочтении мысль несет другой смысл.
– Не понял.
– Ну, перевернем твою фразу, сменив женщин и мужчин.
– И?.. – Он подозрительно покосился.
– Получилось бы: «Мужчине можно быть любым. Женщины все равно оценят его по достоинству. Каким бы это достоинство ни было».
Смех в полный голос заставил улыбнуться и его, хотя ничего остроумного в переводе разговора в нижнюю плоскость он не заметил.
Жанна вдруг посерьезнела.
– Вы женаты?
Вот и произнесено долго и старательно обходимое. Что ж, пора расставить все галочки над имеющимися и-краткими.
– Да.
– Она ждет сейчас?
Прежде, чем ответить, Михаил долго смотрел в одну точку, в которой для Жанны ничего любопытного и глубокомысленного не наблюдалось.
– Я думаю, она меня похоронила.
– Вот как?
Девушка не стала влезать в подробности и в образовавшейся тишине вновь подлила в свой бокал. А он, по ее примеру, в свой.
– За жизнь! – провозгласил он тост.
– За надежду! – прибавила Жанна.
– Прекрасно.
Звонко чокнулись. Она снова лишь пригубила, наблюдая, как содержимое второй емкости исчезает в закаленных недрах.
– Вы где работаете? – вскрыла Жанна еще одну тему.
– В типографии.
– Кем?
Настырная.
– Печатником, – нехотя сообщил он.
– И что же, мечтали именно об этом?
Умные глазки жгли его самолюбие, как адова сковорода ляжки грешников. Обидно, что в отношении Михаила правда была бы на стороне сковородок, но всей правды жизни юному созданию знать пока не обязательно. Или… рискнуть? Нужно же выговориться, а лучше случайного собеседника, которого вряд ли еще увидишь, не придумать. Можно сказать, ему повезло.