– Я купил ликер. Другой раз куплю тебе розы и конфеты. При чем тут чулки, когда у нас любовь?
– Вот не думала, что ты дурак. Гони двести рваных за услуги! Жмот! Шоколадку я сама себе куплю! – Нахмурилась Маша. – Не то скажу Бусаеву, он с тебя шкуру спустит. Я тебе не мормышка какая-нибудь!
Машка так шуганула Костика, что, спикировав с высокой железной кровати, он вывихнул правый указательный палец, незаменимый при молниеносном пересчете купюр после сделки в подворотне.
Крестелевский был при деньгах. Знал он и сутенера Машки, урку чечена Бусаева, по кликухе Чурек. Наслышан был как жестоко наказывал этот чурка с земляками клиентов-халявщиков. Наслышан, но оскорбление его чувствам, нанесенное обманщицей Машкой, было сильнее страха перед расправой уголовников. Он не шваль какая-нибудь, сшибающая блядей в подворотне. Он не напрашивался! Он пришел к суке по любви!
Возмущение фарцовщика было искренним, но не убедительным. Терять солидного покупателя было глупо. Через неделю, проглотив до поры до времени оскорбление, Крестелевский сторговался с Матильдой на сташестидесяти рубчиках за ночь любви. Естественно, кару за свою подлость Матильда должна была понести. Крестелевский даже начал строить кое-какие планы отмщения. Но дело возмездия подвигалось медленно. Не было еще опыта, да и злости настоящей еще не было в сердце..
К счастью дело возмездия взял на себя Господин Случай. Через полгода, недавно откинувшийся с зоны картежный шулер Гиря, видный из себя фраер, наградил Матильду сифилисом. По цепочке в вендиспансер зачастил и Чурек. От Матильды на свалке в Люблино свалкеры обнаружили одну голову. Гирю чурки кастрировали.
После ночи с Матильдой, Крестелевский почувствовал, что повзрослел в душе сразу на несколько лет. Отпали последние романтические предубеждения в отношении " необыкновенности" женщин. Отношения с подругами значительно упростились. Чтобы расширить круг выбора подруг, он стал ходить на танцы. Познакомившись, уже во вторую встречу предлагал подружке переспать. Видимо, ласковый, чуть ироничный и при том деловой тон он выбрал так удачно, что большая часть избранниц принимала предложения. Интуитивно он желал еще раз пережить те счастливые моменты, что мастерски устроила ему проститутка Матильда. Но что могли предложить необученные сексу соплячки, самозабвенно корчась в его объятьях. Они думали лишь о собственном удовольствии…
Шли годы. На личную жизнь разраставшийся бизнес оставлял все меньше времени. О создании семьи вопрос не возникал. Семья была самым слабым местом у любого теневика. Женщина и дети если не выдадут по своей наивности, то в любой момент могут стать заложниками и тогда теневик превращается в дойную корову. Это в лучшем случае: если хватит капиталов на выкуп.
Крестелевский не чувствовал более, что чем-то обязан отдавшейся ему любовнице. Чтобы лишить телку шанса попользоваться его чувствами, он покупал ее. Он неизменно требовал от женщины после сношений сразу же получить расчет. Исчезнуть "с горизонта" со всеми своими душными запахами, кружевами и шпильками. До следующего приглашения. Себе он самонадеянно оставлял Независимость… И душевное одиночество, под тихими сводами которого так хорошо складывались все новые и новые, все более увлекательные коммерческие комбинации.
атерину Константин Валерианович отбил у Степана Ивановича. Она служила у старого блудливого хряка секретаршей. Это в руках Крестелевского Катюша округлилась и расцвела "маковым цветом". У Степана в предбаннике сидела дерзкая, тощая замухрышка с окладом всего в шестьдесят деревянных. Все силы этого тщедушного создания были истрачены на то, чтобы ежеминутно подчеркивать свою независимость. Ей просто не по силам и не по средствам было содержать свое костлявое, но стройное, очень пропорциональное тело в привлекательном виде.
Степан Иванович, прозорливый бабник, принял эту девицу на работу с дальним прицелом. Сумел, прохвост, рассмотреть в замухрышке полу явные задатки будущей красавицы. Степан намеревался превратить секретаршу в "секретутку". Это же так просто, если ты Большой Начальник, от твоей левой ноги зависит и оклад и премиальные, а девчонка в своей жизни не ела вдоволь не то чтобы паюсной икры, а даже колбасы приличной ни разу не наелась.
– Ну и кусачая сидит у тебя в приемной чувиха. Где ты, Степка, откопал эту мымру. – Хохотнул насмешливо Крестелевский, увидев однажды в приемной Балыкина новую секретаршу. За бедняцкой "честной" внешностью проглядывало нечто обещающее.
– Как же! Артиска, понимаешь ли! – Взъерошился бакалейщик. – Вроде в ГИТИсе учится, если не брешет. Мать чахоточная. Жить не на что. Ни чо, Валерьянович, роги-то девке я обломаю. После медосмотра, сам понимаешь, звякнул гинекологу. Не сверленая, оказалась, девица. Первачек! Злюки, – они темпераментнее. Дай мне пару месячишков… Не у таких пломбу срывал…
– Не-а! Не обломать тебе этого бесенка и за полгода. – Подзадорил Валерианович Ивановича.
– Ты чего, Костя, заявился? Дело есть, – давай гутарь за дело. У меня ревизия, понимаешь ли, на носу, а ты базар разводишь…
– Брось дуру гнать, Степа! Больно боишься ты ревизоров…
– А чего я боюсь? – насторожился Степан Иванович.
– Боишься, что девку у тебя из предбанника уведу… – Ляпнул Крестелевский наотмашь и удивился на себя: зачем эту чушь ляпнул… Немного поудивлялся и озорство собственное ему понравилось.
– Да, ты оборзел, Константин Валерианович! – пролепетал старый боров. – Блядун ты известный, но поимей же совесть… Мы же с тобой давние кореша. Нельзя же так наглеть… На что тебе эта зачуханная пигалица! Гляди какие телки у тебя пасутся. Перестань хамить, прошу…
Как только Крестелевский понял, что Степана охватил мандраж, как только услышал стоны борова о пощаде, сердце так и вспыхнуло. И так захотелось отбить замухрышку, так захотелось потешиться…
– Трахнешь за два месяца свою козочку, даю сотню. А не трахнешь, – ты мне платишь пятьсот…
– Да пошел ты!..
– Идет! Вот если затащишь пигалицу в койку за месяц, моя ставка удваивается… А если этот гадкий утенок еще действительно окажется и целкой, – заплачу все две тысячи… Только так!
– Можешь сразу же и рассчитаться, говнюк. – Захохотал Балыкин, толкая опешившего гостя в бок толстым пальцем, укороченным ровно на одну фалангу. – Гинеколог после медосмотра сотрудников сама удивилась, как девка дотерпела до девятнадцати лет без мужика…
– Не суетись, дорогуша. Докажешь, что пробил целку, – два куска твои…
– Якши. – С облегчением произнес Степан Иванович. – И это все, что тебя Ко мне привело? Скажи по дружбе, какой же это подлец растрепался тебе про мою Катерину…
– Мне начхать на твою дурнушку, – слукавил в свою очередь Константин.
– Катюшенька, организуй, милая, пару стакашков и легкий закусончик… – Проворковал Степан Иванович, распахивая дверь…
Ответа не последовало…
– Заинька, ты слышала просьбу своего шефа? – Бакалейщик покраснел от злости, вышел за дверь.
– Слышала. Слышала я вас… Это не входит в мои обязанности, – змеей прошипела секретарша, надеясь, что ее не услышит гость…
"О! А Степку-то уже охомутали! – Совсем развеселился Константин Валерианович. – Через пару месяцев дрессировки – он точно будет шаркать перед сучкой на полусогнутых.
Не такая уж сквалыга эта девчонка. Мозги у нее есть. Придется, видимо, Степану поделиться своей жемчужиной. Не детей же нам рожать… Полюбимся разок другой, тогда и думать будем, а сейчас надо ковать пока горячо… Главное затащить в койку… Сейчас это самое главное. Может быть, мое любопытство не имеет под собой никакого основания…
– Да ладно Балыкин, обойдемся без чая. – Засмеялся Крестелевский.
– Хер с тобой!– Запыхтел оскорбленный Балыкин. – Но если я не уложусь в срок, девку ты не трогаешь, договорились?
– Но как я узнаю, что ты меня не кинул?
– Я сделаю фотографию, когда она будет совсем голая… – Хохотнул как зарыгал бакалейщик Балыкин.
– Лады!
– Ну, а явился ты зачем?
– Ширку поступила партейка рыжья…
– Колыма?
– От басурман…
– Туркмения? Нет, Туркменское золотишко плохо почему-то идет в этом году. Зубари волну гонят, мухлюют мусульмане…
– Да ты погоди, Иваныч, – поморщился Крестелевский, понимая, что дело не в качестве золота, что дело в желании Степана Ивановича по своему обыкновению поторговаться…
– Нет, нет, не столкуемся, – Замахал руками Балыкин.
– Да не в слитках! Не в слитках рыжье, Иваныч! Россыпью! Высшей пробы песочек… Держи на пробу сто граммчиков… Десять кило потянешь?
– А то!
– Ну, тогда разбежались, – поднялся из кресла Константин Валерианович. Стал надевать велюровую шляпу цвета Беж. Смахнул платочком пыль с итальянской лакированной туфли вишневого цвета… – Да, и еще. Ты поимей в виду, Широк не уполномочен устанавливать цену… Один раз он попытался содрать с клиента комиссионные…
– Ну, так надо поучить вахлака.
– На первый случай дал ему отбрехаться… Вот завершим операцию, а там посмотрим… Пока.
Увы, не выиграл Крестелевский пари с бакалейщиком Балыковым. Катюша, голенькая, на цветном фото выглядела совсем не замухрышкой. Балыкин получил двести долларов и похвалялся попозже представить доказательства, что именно он "просверлил жемчужину".
– Это только аванс. Готовь еще пару штук. – Подмигнул залихватски Балыкин.
Валерианович честно исполнил условия пари. Сам не появлялся у Балыкина, но это не значило, что он пассивно ждал как повернется Фортуна. Проигрывать он не любил категорически. Каждую пятницу в коммунальную комнату, где ютилась Катя с матерью и братом, стучались посыльные… На машине Крестелевского для Кати доставляли букет белых хризантем, шампанское и объемистый пакет тропических фруктов, и это – в московском феврале месяце. Под фруктами, чтобы не выглядеть вызывающе, лежали пара банок икры, черной и красной, а так же обязательный батон сырокопченой колбасы…
Катя сама разоблачила подвох Крестелевского. Однажды, в понедельник вечером, она позвонила Константин Валериановичу домой.
– Зачем вы меня преследуете? Что вам нужно от меня?
Крестелевский мгновенно понял: настал момент, когда одно верное слово, правильно сказанное, могло с успехом заменить не один месяц ухаживания за самой привередливой дамой. И он рискнул пойти "Ва-банк".
– Вообще-то, мне нужно от вас не больше чем любому мужчине… Которому есть что предложить… Помимо секса…
Крестелевский замолчал, предоставляя Кате повесить трубку или разразиться громом и молнией… Катя ответила тем же – выжидающим молчанием. Шанс кинут.
– Вы же понимаете, – я не промах. Могу понять молчание как знак согласия. Разрешите пригласить вас…
– Как я поняла, Степан Иванович передал вам одну мою фотографию…
– Да. Передал. Впечатляет, скрывать не буду. Но, заметьте, свои презенты я начал посылать вам задолго до того.
– Понимаю. Я согласна встретиться, чтобы получить украденное у меня фото обратно…
– Я верну. При условии, что вы станете хозяйкой моего офиса на Неглинной. Оклад ваш увеличится в пять раз… Испытательный срок две недели… И еще придется поучиться на экономических курсах при МГУ.
Вот как все повернулось. На стороне Катя и Крестелевский встретились всего два раза. Этого Крестелевскому было достаточно, чтобы убедиться: Балыкин все-таки обул его на двести баксов… Катю он несколько раз водил в кабак, это было, но трахнуть, не трахнул ни разу. Правда, Катя оказалась "просверленной жемчужиной". Юморист гинеколог. Еще два года назад неудачное замужество и развод заставили Катюшу для продолжения учебы в Гитис искать побочную работу. Так она попала к Балыкину.
Больше наводящих вопросов Крестелевский не задавал. Он взял Катю на содержание. Снял для нее уютную двухкомнатную квартирку на Неглинной. Принимал ее у себя по субботам и средам. Содержантка была счастлива. У нее появилось, кроме сытости, столько свободного времени. Нужда более не мешала целиком посвятить себя "магии театрального искусства".
А Крестелевский сначала привык к темпераментной, скромной, совершенно необременительной подруге, а потом, утратив всякую осторожность, и влюбился. Как сокрушался Вабля, – " втюрился лопух без задних ног". Это было так неожиданно для самого Крестелевского, что он поверил в свое чувство лишь через год. И тогда они поехали в Париж…
В Париже и закрутился последний роман Крестелевского "на всю катушку". Грузная, разлапистая конструкция Эйфелевой башни, по сравнению со стройным, роскошным телом Кати показалась ему похожей на клушу. Это прошлогоднее путешествие, вызвало небывалый прилив страсти и обожания к совсем малознакомой актриске.
С помощью сообразительной Катерины шумно и красиво проматывавшей его доллары, он по-настоящему смог насладиться плодами своих многолетних, опасных трудов. Катя помогла ему избавиться он комплекса ущербности вечно таящегося теневика. А этот комплекс крепко портил ему настроение при виде с каким вкусом упивались своим богатством настоящие буржуи. Только в тот раз в Париже он распробовал по-настоящему, – как хорошо, как приятно быть богатым и щедрым рядом с юным благодарным созданием, обожающим изысканные блага жизни.
Какими же пресными казались теперь его тщеславные подпольные труды. Расточительство выглядело куда более красивым, чем накопительство. Вполне возможно, он так бы зачах в сетях страсти к накопительству, если бы не рискнул раскрутить свою юную пассию. Прекрасное тело юной женщины оросило его одиночество живительным соком молодой жизни, жаждущей первого зачатия… И одиночество в замешательстве уступило Катюше свое законное место в его сердце. Это было чудо возрождения. Впервые, без всяких "но", Крестелевский почувствовал себя счастливым. Настоящим, не купленным счастьем взаимной любви.
Казалось, именно благодаря Катерине очарование счастливого путешествия, продлится на многие годы… Несомненно, продлится, если обычная, купленная на время, нахлебница холостяка превратится в законную супругу. Само собой, она посвятит оставшуюся жизнь сбережению в домашнем очаге негасимого огня Счастья своего мужа. Так мнилось… И появилась мечта о семейном уютном уголке…
Измена Кати, казалось, окончательно должна была убедить Константин Валериановича в том, что природа не создала и не могла создать для него такую женщину, о которой мечтала его Душа. Именно так! Он должен примириться с нерадивостью природы. Довольствоваться тем, что подсовывает ему реальная жизнь… Принимать женщин такими, какими создал их Господь бог. Давно пора оставить нелепые попытки приспособить реальную женщину к своей самонадеянной мечте.
Да не тут-то было. Крестелевский не был настолько глуп, чтобы не подозревать в своей Мечте о женщине жене и матери его детей, бесполое, недееспособное порождение упрямого, самонадеянного воображения. Да, Катя – это было наваждение. Но это наваждение теперь одно освещало его внутренний потрясенный изменой мир, мир трудоголика полупрозрачного бизнеса. Одно теплило веру, почти мистическую веру, что жизнь имеет смысл более привлекательный, чем соблазн оголтелого накопительства капиталов, которому он отдал лучшие годы своей жизни. Взять хотя бы мечту о том же пресловутом Первом Миллионе, мечту идиотов. Оказалось – это вовсе не мечта, так – преходящая задача начала карьеры для молодого скряги.
Женившись в первый раз в тридцать три года, Константин Валерианович был еще полностью во власти расхожих стереотипов представлений о девушке-невесте. Взял в жены разбитную, но порядочную третьекурсницу педагогического института, Светлану Березину. Из простых девок, неизбалованных, еще, потребностями. Действительно "блюдущих" для первой брачной ночи патриархальную девственность. Как будто целкость гарантировала счастье на все время замужества.
Крестелевский повел Светлану под венец вовсе не по душевной или физиологической потребности в семейной мороке, но под давлением раздраженного самолюбия. Ему надоели игривые подначки женатых мужиков. Эти кобели воспринимали его затянувшийся холостяцкий период жизни как некую, тайную неполноценность. А как же! они считали, что женитьба – это веха на жизненном пути и он им поверил, доверился… И, конечно же, совершил ошибку… Не объяснять же каждому встречному поперечному, что веха в жизни настоящего мужчины – это первый миллион! пусть деревянными, но миллион! потом – еще миллион…. потом лимон уже зелеными…