Я несколько теряюсь.
– Что вы имеете в виду? – спрашиваю я.
– Одежда, – только и говорит она. – Мне все равно, как ты одета, но я не хочу, чтобы ты чувствовала себя некомфортно рядом с другими девушками и женщинами.
– Да все в порядке, – улыбаюсь я.
– Джонатан должен был позаботиться об этом, – хмурится Саманта, разглядывая меня. – Только не пойми превратно. Я действительно рада тебя видеть, Санни. Я всего лишь хочу, чтобы на нашей вечеринке ты чувствовала себя весело. Поверь, – она вдруг улыбается, но как-то странно, криво, – я знаю, что такое выделяться из толпы. Ты – солнышко. Ты должна выделяться иначе.
Я понимаю, о чем она. Ее кресло. Плед, укрывающий худые ноги. Сложенные на безжизненных коленях бледные руки.
Я сажусь на корточки – так, чтобы наши лица были на одном уровне.
– Вы такая сильная, – говорю я, глядя в ее спокойные глаза. – Я восхищена вами. Я восхищена тем, как вы и Джонатан сумели сохранить в своих отношениях столько тепла. И мне безумно нравится у вас. Мне даже кажется, что я оказалась дома. Вы не поверите, как я счастлива, что Джонатан позвал меня к вам, а вы разрешили остаться. Поэтому не говорите так. Мне плевать, в чем я буду, потому что мне тут нравится.
Она дотрагивается моей ладони и сжимает ее. Ее кисть теплая и сухая, но я чувствую в ней силу – внутреннюю силу.
– Ты и правда чудесная девочка. Глядя на тебя, я думаю о том, какой бы могла быть моя дочь. – Саманта рассеяно улыбается – словно далекому воспоминанию.
– Ваша дочь? – переспрашиваю я.
Она кивает.
– Когда я была беременна, я читала ей «Таинственный сад». И другие книги моей любимой Бернетт. «Маленький лорд Фаунтлерой», «Маленькая принцесса», «Исчезнувший принц». То, что мне самой читали все детство. К сожалению, я потеряла ребенка. И оказалась в инвалидном кресле.
Она медленно вздыхает – так, что опускается грудь.
И в этом вздохе – в одном только вздохе – вся ее трагедия. И боль. И страх. И потерянная надежда. И обретенная вера. И нерастраченная любовь.
Я крепче сжимаю ее ладонь. А она, найдя в себе силы отогнать воспоминание, тепло мне улыбается. И я улыбаюсь в ответ, ничего не говоря и не спрашивая. Просто держа за руку.
– Так о чем это я? – спохватывается Саманта. – Ты должна блистать. На нашей домашней вечеринке будет Мэтью Тревор – продюсер. Может быть, тебе удастся с ним пообщаться. Думаю, Джонатан не зря пригласил тебя, – она лукаво мне улыбается. – Он ужасный хитрец. Просто лис. Идем.
Она едет вперед, а я шагаю следом за ней – в гардеробную.
Это целый магазин одежды. Тут куча всего: и вещей, и аксессуаров, и обуви – несмотря на болезнь, Саманта одевается стильно и модно. Она несколько минут ищет что-то, а потом просит меня помочь ей достать платье. Оно чудесно: свободное, легкое, словно невесомое, струящееся. Сшито из тонкой летящей ткани нежнейшего молочно-лазурного цвета, приталеное и асимметричное – спереди многослойная юбка короче, сзади – длиннее. Легкое кружево – приятное дополнение, придающее легкость и толику романтики образу.
Я не слишком люблю платья, предпочитая удобные джинсы, но это меня впечатлило.
– Это платье сделала для меня когда-то моя подруга, Дженнифер Энок. Может быть, слышала что-то о ней? – спрашивает Саманта. – Дженни – дизайнер.
– Шутите? Конечно, слышала! Платье от Дженни Энок и туфли от Джимми Чу – мечта любой модной девушки, – с ухмылкой говорю я. Лилит мечтает о платье от Энок. Но не может позволить его себе.
Саманта улыбается и рассказывает историю этого наряда. Его сшила Дженни специально для какого-то праздника много лет назад, в те времена, когда жена Джонатана еще не была прикована к креслу.
Саманта легко и весело рассказывает об известном модельере, дом моды которой сейчас на пике популярности, и я слушаю ее с воодушевлением – обожаю рассказы об известных личностях. Это вдохновляет.
– Надень его, думаю, по размеру подойдет, – объявляет Саманта. – Оно слишком давно висит без дела. А я не могу выбросить. Храню. К вещам привязываюсь почти так же сильно, как и к людям.
Я переодеваюсь. По фасону платье от Дженни Энок похоже на то, что сейчас называют бохо. И носить эту воздушную вещь на себе – одно удовольствие. Оно подходит по размеру и по цвету, а невесомая ткань приятно льнет к телу.
– Тебе идет, – довольно кивает Саманта. – А вот обувь… Оставайся в кедах, – решает она. – Контрасты сейчас в моде.
Я смотрюсь на себя в зеркало с недоумением. Мне и правда нравится это платье, хотя и сшито оно было давным-давно. Мне нравится, как оно смотрится на мне. А еще мне нравится, что оно делает меня более изящной.
– Тебе идет! – восклицает Джонатан, увидев меня. – Рыжие волосы и голубой цвет…
– Светлая лазурь, – мягко поправляет его супруга.
– Ах, дорогая, для меня это все одно и то же, – отмахивается композитор. – В общем, тебе идет, Санни. Это из твоего гардероба? – спрашивает он у Саманты.
– Ты что, не помнишь? – смеется она. – Я несколько раз ходила в нем на свидания с тобой, когда мы только познакомились.
– Нет, – озадаченно отвечает Джонатан. – Я не помню, какие джинсы покупал в прошлом месяце, а ты хочешь, чтобы я помнил то, что ты надевала больше двадцати лет назад. О, женщины! – трагично объявляет он и убегает – кто-то из обслуживающего персонала зовет хозяина дома для решения какого-то важного вопроса.
Перед началом вечеринки мною – тоже по настоянию Саманты – занимаются визажист и парикмахер, которые, приехали специально для того, чтобы навести красоту для хозяйки дома. Я пытаюсь отказаться, но Саманта непреклонна. В итоге с моими волосами возится парикмахер. Она делает легкие небрежные волны, при этом болтая обо всем на свете.
– У вас замечательные волосы, – замечает она в процессе. – Густые. И оттенок редкий, такой яркий…. У вас в семье были ирландцы?
– Нет.
– А много ли рыжеволосых?
– Никого, я одна, – отвечаю я со смехом. – Сама не знаю, в кого пошла.
В конце парикмахер делает мне две тонкие косички из прядок на висках и сплетает их между собой сзади.
– Бохо-шик, – подмигивает она мне.
Визажист, в отличие от парикмахера, молчит, но делает свою работу так же хорошо. Когда я снова смотрюсь в зеркало, то долго вглядываюсь в отражение – мне странно видеть себя настолько… женственной. С такой гладкой и ровной кожей, длинными ресницами, высокими скулами и даже, кажется, новой формой бровей.
Это какая-то другая я. В платье, с прической, грамотным мейкапом.
И в кедах.
Золушка в кедах, которая вновь попала на бал. Но только теперь это бал ее крестной феи.
– Вы сделали меня слишком красивой, – задумчиво говорю я визажисту, изучая макияж. Он кажется совершено естественным, но я-то помню, сколько самых разных средств использовала визажист, чтобы добиться такого эффекта.
– Нет, мисс, просто вы не привыкли выделять то, что у вас и так красиво от природы. Научитесь делать это, и будете сиять, – с американским акцентом отвечает она и уходит к Саманте.
Вечеринка начинается тогда, когда на улицу опускается густая тьма, пробитая всюду огнями большого города. Терраса, где проходит основное веселье, украшена живыми цветами и нежной золотистой подсветкой, которая создает иллюзию волшебства. Играет легкая романтическая музыка. На круглых столиках стоят бокалы с розовым шампанским, украшенные разноцветной сладкой ватой, бокалы с игристы вином, смешанным с фруктовым сорбетом, бокалы с причудливыми коктейлями, края которых – в измельченных леденцах. Это выглядит так красиво и празднично, что я тайком делаю пару фотографий.
Гостей не очень много – не так много, как у Мунлайтов на их вилле, но с нетерпением я жду лишь одного из них – Элинор Фелпс, которая пока что запаздывает.
Джонатан и Саманта – милые хозяева, и их гости им под стать. Атмосфера на террасе легкая и непринужденная. Люди болтают, шутят, смеются, и я чувствую себя комфортно, несмотря на то, что среди гостей множество известных лиц. Меня представляют как друга семьи, что немного смущает, однако для гостей четы Тейджеров хватает этой пары слов, чтобы благосклонно улыбаться мне.
– Я помню его, – в какой-то момент слышу я за спиной незнакомый хрипловатый голос и оборачиваюсь. Передо мной стоит невысокая загорелая брюнетка с покатыми плечами. Она дотрагивается до моего платья и кивает.
– Я шила его для Сэм, – говорит незнакомка. И я понимаю, что это и есть Дженни Энок. – Универсальный небесный цвет. Идет и ей, и тебе, рыжеволосая мисс.
Я спешно благодарю ее.
– Я дала его Санни, – появляется рядом Саманта. – Удивительно подходит к ее волосам, правда?
– Правда, – соглашается Дженни. – Платья не должны висеть годами. Их нужно носить, иначе они тускнеют и умирают. Платья – они как люди.
– У Дженни своя концепция, – хмыкает Саманта.
– У каждой вещи есть душа, – пожимает покатыми плечами модельер.
Мы болтаем. И я пропускаю тот момент, когда на вечеринку заявляется Лестерс. Я даже не сразу понимаю, что он тут вообще делает, и сначала мне кажется, что это галлюцинация. Но нет. Мне не кажется. Это действительно Дастин.
Он, облаченный в элегантную светлую рубашку, пиджак и черные джинсы, смотрит на меня долгим странным взглядом, словно прицениваясь. А я смотрю на него, не понимая, почему даже музыка кажется тише.
Мне хочется, чтобы Дастин подошел, и я с трудом признаюсь себе в этом. А когда он действительно направляется ко мне, начинаю злиться. Совершенно иррационально.
Дастин берет со столика два бокала шампанского с розово-голубой сахарной ватой и подходит ко мне. На его лице – лукавая улыбка. Он осматривает меня сверху донизу, протягивает один из бокалов и говорит чуть хрипловато:
– Удивлен. Франки может быть девушкой. Красивой девушкой. Это слишком большое потрясение. Кажется, кружится голова, – касается он указательным пальцем виска. Клоун!
– Звучит как комплимент, но мне кажется, что это завуалированное оскорбление, – отвечаю я, пробуя вату на вкус. Приятно и сладко.
– Нет, что ты, Франки. Я искренен. Ты обворожительна. Это ради меня ты пробралась сюда такая красивая? – продолжает он.
– Притормози. Слишком самоуверенно, Луноход, – отвечаю я.
– Кто? – не сразу понимает он.
– Где потерял свою Лунную Сонату?
Дастин смеется.
– Ты такая забавная. Кстати, Франки, тебя не учили, что не стоит грубить по телефону, а на сообщения, наоборот, стоит отвечать? – спрашивает он вдруг тихо.
А тебя не учили, что неприлично вечером целоваться с одной девушкой, а утром приходить на свидание с другой?
Но я не говорю этого. Молчу. И залпом выпиваю шампанское. Оно чудесное.
– Ты переживал из-за меня? – выгибаю я бровь.
– Да, черт возьми, я переживал, – вдруг сообщает Лестерс. – Ты ушла с этим чокнутым Уилшером. Мало ли, что он…
Он не договаривает – к нам подходит Джонатан, который успевает побывать всюду и пообщаться со всеми гостями.
– Добрый вечер! – жмет он руку Дастину. – Приятно видеть тебя, старина. Вы уже познакомились? – смотрит он на нас и представляет друг другу. – Это Санни, друг нашей семьи, талантливая девочка. А это Дастин Лестерс, прекрасный актер, а еще наш сосед. Отличный парень!
– Я его фанатка, – тоненьким голоском сообщаю я. – Обожаю фильмы мистера Лестерса. Он такой талантливый.
Дастин кашляет от неожиданности.
– Правда? – озадачивается Джонатан, не чувствуя подвоха. Я усердно киваю – волосы тут же непослушной рыжей гривой рассыпаются по плечам.
– Конечно, – отвечаю я, насмешливо глядя на Лестерса. – Мистер Лестерс просто невероятный. Такой классный! Я от него тащусь. Смотрю его работы и плачу.
– Надеюсь, вы плачете не от того, что моя игра вызывает лишь жалость, – сухо говорит Дастин. Взгляд его не слишком довольный.
– Нет, что вы! – восклицаю я. – Вы играете замечательно! Потому на слезу и прошибает. Можно, я пожму вашу руку? Для меня это честь, сэр.
Он не успевает ответить – я хватаю его за теплую сухую ладонь и интенсивно трясу.
– Вы невероятный, замечательный, красивый, – скороговоркой произношу я. – Господи Иисусе, вы подарок этому миру, мистер Лестерс!
Дастин вырывает руку, хватает меня за запястье и подносит мою ладонь тыльной стороной к губам. А затем целует, как подобает джентльмену, встретившему благородную леди.
Но он-то не джентльмен, да и я совсем не леди!
– Вы такая чудесная, Санни, – воркует Дастин, перенимая мою игру. – У вас есть парень или муж?
– К сожалению, да, – отвечаю я, украдкой вытирая руку о платье.
– Как же жаль! Ведь я мог позвать вас на свидание.
– А у вас кто-то есть? – спрашиваю я. – Говорят, вы встречаетесь с Лунной Чаровницей?
– Неверно говорят. Сейчас я в поиске. Нашел вас, а у вас есть парни.
– Парень, – поправляю я его. Он хмыкает.
Джонатан наблюдает за нами с веселым недоумением. Кажется, он понимает, что мы давно знакомы.
– Как хорошо, когда поклонник встречает кумира, – замечает он. – Между прочим, вы забавно смотритесь вместе.
– А вы не могли бы нас сфотографировать? – спрашиваю я, продолжая играть роль типичной фанатки. И достаю телефон. Джонатан легко соглашается.
Я буквально вешаюсь на Дастина, улыбаясь при этом так, будто выиграла миллион. Возможно, я выгляжу глупо, но выводить Лестерса из себя доставляет мне удовольствие.
Вцепившись в руку Лестерса и жарко дыша ему в плечо, я трогательно приподнимаю ногу, как целующиеся девочки в аниме. Джонатан смеется, а гости оборачиваются на нас с улыбкой.
– Хватит, – шипит мне на ухо Лестерс, а я в ответ звонко чмокаю его в щеку, за что получаю тычок в ребра.
– Я так счастлива! – извещаю я его, позируя для камеры.
Едва отцепившись от меня, Дастин строит за спиной отвлекшегося на кого-то из гостей Джонатана весьма унылую физиономию. У него отлично получается показывать отвращение. В ответ я аккуратно высовываю кончик языка. Дастин недобро на меня смотрит и решает подразнить в ответ – показывает средний палец в лучших традициях классического плохого мальчика. Правда, ему не везет – в это время к нему оборачивается Джонатан.
– Старик, это ты мне? – спрашивает он с ухмылкой.
– Нет, – сердится Дастин.
– Санни? – еще больше веселится Джонатан.
– Гипотетическим критикам, – вмешиваюсь я. – Знаете, мало кто замечает истинный талант мистера Лестера. Многие критикуют его за якобы плохую актерскую игру. Но это не так!
Дастин морщится.
– А можно мне ваш автограф? – певуче спрашиваю я.
– К сожалению, нет с собой ручки и бумаги, – отвечает Лестерс.
– Я принесу! – сообщает Джонатан – мы явно его веселим. Он исчезает.
– Ты что несешь? – тут же меняется в лице актер. – С ума сошла, рыжий монстр? С каких это пор ты стала моей фанаткой?
– Ни с каких, – отвечаю я. – Просто ты так мило реагируешь, Доставка. А, прости, теперь ты Луноход.
– Так по-детски, – щурится он.
– А Франки и рыжий монстр – это так по-взрослому, – парирую я. – Кстати, почему Франкенштейн? Я что, похожа на создателя чудовищ?
Кажется, Дастин и сам не знает, почему так зовет меня.
– Ты такая же сумасшедшая, – выдает он, а я краду из его бокала вату. Мне весело.
– Я не могу понять тебя, Ховард, – задумчиво говорит Дастин. – Вчера ты просила, чтобы я тебя поцеловал – тебе же понравилось, да? Сегодня ты игнорировала мои сообщения и почти послала по телефону. Сейчас веселишься. Что с тобой?
– Не знаю, Луноход, – пожимаю плечами я, ловя себя на кощунственной мысли – хочу, чтобы Дастин обнял меня и снова поцеловал. То ли из-за шампанского, то ли из-за этого желания мои щеки начинаю гореть.
– Почему ты сегодня была с ним? – требовательно спрашивает вдруг Дастин.
Он про Кристиана?
– Уилшер попросил меня об одолжении. А что ты делал с Мунлайт?
– Ты не поверишь, Франки, но она тоже попросила меня об одолжении, – насмешливо заявляет Лестерс. И вдруг, склонив голову набок, говорит: – Ты ревнуешь.
– Кого? Тебя? Не слишком ли много самолюбования?
Я снова начинаю злиться. Но желание поцеловать его не проходит.