И всё же говорить в любой комнате об этом опасно, они могут знать, где я живу, и снимать звук с оконных стёкол. Поэтому я, сбросив верхнюю одежду в прихожей, я оглянулся на Лёлю, и мы ушли в ванную.
– Ты думаешь, что в квартире…
– Нет, – я включил воду. – Но мы не должны рисковать.
Лёля достала коробочку с микрофонами из кармана и отдала мне. Я посмотрел на неё:
– Где сказали прикрепить?
– Везде, где смогу.
– Испугалась? – я посмотрел на неё.
– Испугалась? – Лёля не поняла, похоже. Правда не боится? – Что они мне сделают? Я за тебя испугалась. Ты… ты всё расскажи мне. Всё подробно и до конца, тогда я смогу не проколоться, я сегодня только потому и не подвела тебя, что чуть-чуть в курсе твоих дел.
– Это опасно.
Но она смотрит так, будто я говорю несусветную глупость. Я понимаю, что она права. Удивительно, но в ситуации, когда я, кажется, должен был бы опасаться дать ей информацию в руки, я доверился ей полностью. Здесь, в ванной под шум воды я рассказал всё, всё, что я делаю сейчас, над чем работает и чего уже добилась моя команда. Чего стоит каждый офицер ФСБ, из принимающих решения. И что я ищу и найду, как подобраться к тому, кто сможет использовать собранную мной информацию и, может быть, ему я понадоблюсь, как был полезен когда-то Гаранину.
– Так вот почему… – проговорила Лёля, расширенными зрачками глядя на меня. – А… тебя не могли предать те, кто работает на тебя? Откуда узнали, за кем вы следите? – Лёля сидит на табурете, куда мы обычно кладём одежду, раздеваясь здесь. А я сижу на полу, подняв колени. Я посмотрел на неё снизу вверх, похоже ей и в голову не пришло «предать», как она выражается меня. Мы будто на фронте. Но разве это не так? Разве те, против кого я веду игру лучше тех же фашистов?..
– Почему ты… почему ты не сдала меня?
Лёля засмеялась:
– Как же я могу предать мою «Любку Шевцову»?
– Что, не пугали тебя?
– Пугали… – она опустила голову, мне не хочется думать о том, ЧЕМ её пугали. И она спросила: – Ты… убивал людей?
– Сказали, что убивал?
Она смотрит так, что солгать я не могу:
– Своими руками никогда, – сказал я, опуская голову. Я не хочу, об этом говорить, не хочу, чтобы она знала, что я всё же монстр… Но она должна всё знать, всё до конца, иначе, и тут она права, она не сможет помочь по-настоящему.
– Много? – Лёля бледнеет и глаза во всё лицо, громадные, чёрные от зрачков.
Это непросто – выдержать этот её взгляд.
– Разве важно сколько, если был хотя бы один? – я потёр лицо, будто меня щекочет что-то, будто нервная судорога сводит мои черты, опустил голову, не в силах выдержать её взгляд.
Я не боюсь, что она сдаст меня из-за этого. Я боюсь, что стану ей противен… Я вырвал её из её счастливой жизни с тем, кто ей походит, кого она любит, и привязал к себе, опасному во всех отношениях типу с руками, обагрёнными кровью… Правильно всё же, такие девочки как она не водятся с такими, как я…
Но она всё же… всё же подошла ко мне и опустилась рядом. Ладони на плечи. Уже тёплые, не ледяные как перед этим… И глаза не холодят.
– Почему ты… почему ты не сбежала ещё?
– Потому что ты доверяешь мне… – ответила Лёля.
Теперь наша с Игорем жизнь стала ещё более странной, чем раньше. Ко всем прежним конспиративным штучкам, добавилась ещё необходимость время от времени вести очень глупые разговоры.
Игорь купил комнату в квартире в том подъезде, куда мы входили с ним, оставляя охрану, все должны «знать», что мы здесь живём. И здесь мы разговаривали о том, что я купила сегодня, что я делала на работе, что мы будем делать вечером… спектакль становится частью нашей жизни.
Так проходят недели. Игорь говорит, что хотел бы, чтобы у меня появилась настоящая охрана.
– С ума сошёл? – испугалась я, ещё и правда вздумает приставить ко мне кого-нибудь, – и потом это лишние сведущие люди. Зачем это теперь?
– Я следил за тобой, – вдруг сказал Игорь.
– Что?
– Я следил за тобой, пока мы не жили вместе.
– Господи… Зачем?
– Я тосковал, мне было… было мало наших встреч…
Мы сидели с ним на кухне, ужин давно закончен, а поздний чай это то, что у нас осталось из вечерних развлечений, потому что в клубы мы не ходим больше, но всё же гуляем и ходим в кино, как школьники.
Игорь смотрит на меня как мальчик – не как всегда, как взрослый, намного более взрослый, чем я человек, сейчас он смотрит так, будто я старше и сильнее.
– После всего… Теперь… после всего, что ты узнала обо мне… ты ещё хочешь быть со мной?
– Я же здесь…
– Ты ещё хочешь меня?
Я засмеялась:
– Ну… в общем, да.
Я приезжала в Н-ск один раз за осень, бабушка Вера атаковала меня вопросами о том, что опять происходит с нами с Лёней.
– Мы разошлись. На этот раз насовсем.
Я смотрю на свою внучку, такую красивую, что глядя на неё кажется, что попадаешь в сказку, и ничего не могу понять. Этим летом они бывали в Н-ске с Алёшей несколько раз, всем нам казалось, что всё наладилось между ними, что всё выяснилось и уладилось между всеми троими с Кириллом. Я вообще решила уже, что ничего там не было, что разлад произошёл тогда из-за слухов, подобных тем, что ходили о Лёле и Валерии когда-то. Признаться, я так и думала.
Но почему они разошлись снова?! Ведь очевидно, что они друг друга любят. Они так друг друга любят, что мой дом будто заполнялся жизнью, теплом и светом в те дни, когда они бывали здесь. И как они могли разойтись?!
Дурная новость о наших детях дошла после дефолта. Это падение рубля сказалось на нашей семье особенно, потому что Валерий в начале лета купил новую машину, а деньги брал в долг в долларах… Так что сразу оказался в финансовой яме. К счастью занимал он не у тех, кто не стал бы ждать и поставил, как сейчас говорят «на счётчик», это были слова Валерия.
Но этого будто было мало, они с Юлей надумали сменить квартиру, и вложили деньги в строительство новой, а оно «замёрзло» и появились слухи, что деньги украли и прав у несостоявшихся собственников нет никаких. Всей семьёй они переехали жить ко мне…
Но это как ни странно только улучшило наши отношения. И я теперь лучше знала то, что происходит между Леночкой и Алёшей, потому что с Алёшей поддерживал очень тесную связь Валерий. Но я знала только факты. А что такое факты в любовных делах?
– Не понимаю… Валера сказал, ты вернулась к этому… к этому бандиту? С чего это?
– К осени стало холодно жить в «гараже», – усмехается Лена, при этом хмурясь.
– Вернулись бы к Кириллу. Ведь недоразумение с ним закончилось…
– Недоразумение?! – вдруг воскликнула Лена, разгоняясь будто, но тут же будто сбросила обороты своего истребителя и раздумала взлетать. – Да и… какая теперь разница?
– Как это?! – но я понимаю, что вопрос действительно глупый. – Ты любишь… любишь Алёшу, почему ты…
– Бабушка… Важно ведь ещё кого любит сам Лёня, верно? – Лена посмотрела на меня тёмно-серыми глазами, бездонными, бескрайними. – Лёня… У Лёни… У него будет… скоро… ребёнок скоро будет у Лёни, и ту девушку он любит. Вот так-то… Так что, пожалуйста, не спрашивай ничего больше.
– Не может этого быть, чтобы Алёша не любил тебя.
Но Лена рассмеялась, хотя мне и казалось, что на ресницах при этом у неё блеснули слёзы.
С Валерием об этом я заговорила, когда Лена уехала. Оказалось, он не знает о том, что Алёша нашёл новую девушку… и о ребёнке тем более.
– Среди всего ещё и это… – сказал Валера. Потом посмотрел на меня: – Вера Георгиевна, оставим их в покое? Им по двадцать пять… ей-Богу, сил нет пытаться понять, что они творят… Мне Алексей сказал, что Лёля ушла опять к Стерху из-за денег… дефолт этот и всё остальное… может и правда… деньги, знаете ли…
Бедный Валера, как он устал… Я отстала от него со своими печалями и заботами, разговорами, душевными терзаниями за Леночку. Он вынужден был теперь подрабатывать извозом, кроме того, что работал на заводе, где зарабатывал неплохо. Но теперь надо было отдавать долги… Я оставила его в покое, действительно, не до того ему сейчас, чтобы разбираться в любовных брожениях ещё и моей внучки…
Я пыталась поговорить с Ларисой об этом, но та выглядела смущённой и уходила от ответов, очевидно, считая виноватой Лену. Когда же я спросила о ребёнке, Лариса почти зло ответила:
– Я не знаю, Верочка, чем тебя утешить… Мне самой всё это не по душе, но они ведь нас не спрашивают…
Лёня явился всё же снова в Первую Градскую. Двадцать третьего декабря. В этот день выпал снег, после долгой оттепели, я спешила, потому что Кирилл ждал уже меня, а я никак не могла уйти сегодня, как рассчитывала, у меня оставалось совсем мало времени.
Очевидно, что Лёня выбрал этот день, потому что меня не встречал автомобиль с охраной… Я узнала Лёнин голос, окликнувший меня, вздрогнув и заполнившись жаром от этого голоса, я едва не упала на неверном слое пушистого снежка, покрывшего дорожки.
– Извини, мне недосуг говорить сейчас, у меня свидание! – я никогда не скажу Лёне, что встречаюсь с Кириллом, разбивать их опять этим – это последнее, чего я хочу.
Но Лёня идёт ко мне через дорожку.
– Лёля!
– Ты отвалил бы…
– Остановись, послушай!
– Я же сказала, меня ждут! – я не в силах смотреть на него, мне больно даже от его голоса… – Ты не ходи за мной, достал уже! – я ни с кем и никогда не говорила так грубо… Тем более с ЛЁНЕЙ! Будто целая планета приблизилась ко мне, я не глядя чувствую его…
– Лёля! – он попытался поймать меня за руку, – да послушай, что я скажу!
– Иди ты к чёрту, Легостаев! Я не хочу ни видеть тебя, ни слушать, меня ждёт человек, которого я люблю! И я опаздываю!
– Шлюха ты чёртова! Стой! – закричал Лёня, взрываясь.
– Да пошёл ты! – я убежала… ещё одно слово, один шаг, один мой взгляд ему в глаза, просто в лицо и – конец, я не сдвинулась бы с места. Осталась бы с Лёней. Но на что это Лёне? – О разводе по почте можешь уведомить! Я всё ещё в общежитии прописана, – крикнула я, не оборачиваясь.
– Вот дура-то! Остановись! – кричит он вслед…
Я убежала. Но на Арбат я не поехала. После этой встречи я не могла, как ни в чём ни бывало поехать к Кириллу… Поэтому я вышла из метро на Смоленской, как и намеревалась, но пошла не в сторону Арбата, где на середине улицы меня ждёт Кирилл, но я не могу сейчас увидеться с ним… Да вообще ни с кем. Только с Милой. Я знаю, что она любит гулять с Кирочкой в парке на Пресне, недалеко от своего дома. Как раз время около четырёх, пока дойду…
Я сразу нашла Милу. Какой-то долговязый молодой папаша кокетничал с ней, пока Кирочка в ярко-розовом комбинезончике с длинным белым мехом на капюшоне и ещё один малыш, очевидно, мальчик этого самого папаши, лопатками раскидывали свежий снежок с дорожки. Они примерно ровесники, эти малыши, вид у них совершенно очаровательный, просто загляденье.
Мила улыбалась, понятно, парень этот, с которым она гуляет, нравится ей… Похоже я некстати. Меня Мила заметила не сразу, кивнула своему приятелю и отошла ко мне:
– Лёлька, ты чего? Просто так? А мы тут…
– Я мешаю тебе?
– Нет, если Серёжке не скажешь, что видела нас с Олегом.
– Так серьёзно, целый Олег уже? – усмехнулась я.
– Симпатичный? – спросила Мила, глаза блестят.
– Симпатичный, – улыбнулась я, чтобы не злить подружку, хотя я вообще не разглядела этого её кавалера. До того мне, когда у меня свинец в коленях до сих пор от Лёниного «визита»… Это никогда не кончится…
– Ты как? – Мила посмотрела на меня. – Шубка новая опять, и сумочка, Игорёк, как я погляжу, парниша щедрый. Квартиру не покупает ещё тебе? Он тебе всё купит, что ни пожелаешь, втюрился крепко, – Мила усмехнулась. – Надо же, ещё с той моей первой свадьбы… А ты ещё бегала от него тогда, дурында. Кстати тот Серёга мой, совсем опустился, наркоманит…
– Ты видишь его?
– Нет, ребята-одноклассники говорили. Ты насчёт квартиры подумай, чё теряешься-то?
– На что мне квартира, Мил? Живём в его квартире и…
– Это детей пока нет, а будут, поймёшь, зачем квартира, назидательно проговорила Мила, как опытная дама. – Замуж пойдёшь за него? Или боишься, что он после свадьбы в Арвида превратится? Не волнуйся, Игорёк хоть и был оторвой всегда, но он добрый, кошек с деревьев снимал, собаку уличную один раз машина сбила, так он на руках в ветеринарку нёс, выходил потом, она жила у них, хромоногая, лет… пять, наверное. Так что замуж можно, он добрый, как Серёжка мой. Да! Кстати, диск-то у наших вышел, у тебя есть? – мне стало забавно, как она перескакивает с одного на другое.
Не было, конечно, у меня диска. И Мила полезла в сумку, висевшую под ручкой у коляски.
– Сейчас… Думала, послушаю, если Олег не придёт сегодня. Он парень хороший, жена стерва…
– Жёны всегда стервы, – усмехнулась я.
– Это точно. Кроме нас, правда?
– Да, мы суперстервы! – усмехнулась я.
А Мила тем временем достала плеер, вынула диск и переложила в плоскую коробочку:
– Держи, жаль, тебя не было на презентации, мы веселились отменно. Эта Лёнькина Оля, конечно… Но, как говорится, не мы выбираем девушек нашим друзьям, верно? Люське тоже не понравилась.
– Они… Они живут вместе? – дрогнув, спросила я, разглядывая обложку, на ней какая-то готическая горгулья и название альбома и группы. Альбом они назвали «Смерть – невеста»
– Кто? Лютер и эта Оля? Да кто знает? Спрашивать не будешь же… Она же не подружка мне как ты, это тебя я могу спросить обо всём, а эта девица… – Мила помолчала, подбирая слово: – Не нашего круга, как говорится.
«Теперь вашего…» – подумала я, но говорить не стала ничего, я не в силах продолжать разговор о Лёне. Поэтому я спрашиваю Милу о работе, с лета она проходит интернатуру по эндокринологии. Она шутит, что профессор Потёмкин не зря тройки ставил, научил уважению к предмету.
– Хотя ты знаешь, довольно скучно, высчитывай дозы и…
Дальше мы болтали об эндокринологии и акушерстве, смеялись над малышами, затеявшими неловкую возню-битву за лопатку. Звонок сотового прервал нашу беседу. Это Кирилл. Я ответила, отойдя на пару шагов:
– Ты куда пропала? Я тут… Господи… испугался, честно говоря…
– Прости, Кирюшенька, я… я сегодня опоздала, не приду. Извини, что не позвонила раньше. Давай завтра? В это же время?
Я вижу, что Милин кавалер мнётся, поглядывая на нас.
– Ладно, Милуша, я пойду, пожалуй?
– Приходи, я каждый день тут в это время.
Мы с Милой поцеловались, и я отправилась обратно на Садовое кольцо, чтобы меньше чем через час добраться до дома. Интересно, Игорь пришёл уже?..
Но не успела я подумать, что же купить и приготовить на ужин, как возле меня остановилась машина и меня, втолкнули в неё, грубо наклонив, почти пинком.
В затенённом салоне на заднем сиденье уже сидит какой-то здоровенный человек, а второй, что толкал сзади, притискивает меня с этой стороны. Наконец, я попробовала закричать, но мне зажали рот сзади, и стали лапать грубыми заскорузлыми руками, царапая шелка и кашемир моих одежд и белья, добираясь до кожи… Я взялась драться, размахивая руками, не позволяя хватать себя, хотя рук у них так много, но сейчас сильнее я. Я вывернулась и укусила ладонь, которая зажимала мне рот, громадная солёная жёсткая лапа…
Укушенный взвыл и схватил меня за волосы, отогнув назад так, что странно, что не оторвал голову:
– Порву, сука! – прорычал он мне в ухо.
– Успеешь ещё, Ковыль, – Захарчук повернулся с переднего сиденья.
И смотрит на меня всё с той же ухмылочкой, с какой приходил в прошлый раз.
– Добрый вечер, Елена Николаевна, – он мерзко улыбнулся. – Сейчас мои ребята потешаться с вами, чтобы вы стали попонятливее. Их трое, все крепыши… – и, меняя тон с елейно-тошнотворного на свистящий злобный продолжил: – Играть вздумала с нами, б… медицинская?! Почему мы ничего не слышим которую неделю?!
– Откуда… мне знать?.. – задушено проговорила я. – Я… на все пиджаки его… и в ма…в машине… в обеих, – я морщусь, волосы, вырываясь, по одному в пальцах пахнущего потом, гадким одеколоном и машинным маслом укушенного, причиняют боль…