Да, это была буря, двенадцатибалльная штормовая компенсация за последние годы тягостного штиля с Черри. Скандалы, страдания, обиды, бесконечные выяснения отношений – бурлящий поток энергии. В пылу ссоры Айрис не желала знать никаких запретов, никакой красной черты – лишь бы настоять на своем, уязвить здесь и сейчас. Их еще не сложившаяся семья напоминала государство, где за переход улицы в неположенном месте можно запросто получить двадцать лет каторги.
Айрис годилась ему в дочери – правда, в очень взрослые дочери. Однажды, благодаря многолетней привычке засекать время, Дин обнаружил, что во время одной из перепалок она отрыдала четыре часа подряд. Рекорд, восхитился контактер. Но только с Айрис он мог говорить о мучающих его кошмарах, депрессиях и видениях. Заводить об этом разговор с Черри ему бы и в голову не пришло. Впоследствии Диноэл так сказал Олбэни Корнуольскому:
– Да, она растравила мои болячки, но, прах дери, мне впервые не надо было делать вид, будто их нет.
Что ж, он любил ее – любил так, как никогда не любил Черри: увлеченно переживал, ссорился, мирился, оправдывался, доказывал. К тому же тоска и уныние наконец-то покинули его постель. И все же воспринять их отношения до конца серьезно Диноэл не мог. Серьезно было с Черри. Да, буйство страсти, да, возможно, надолго, но все равно не то. Трон Черри оставался свободным, свою корону она унесла вместе с обручальным кольцом. Дин поймал себя на том, что во время очередного скандала был готов с недоумением сказать: как ты можешь чего-то от меня требовать? Ты не Черри! Он испытывал странную смесь вины и оскорбленности, даже когда Айрис брала в руки вещь, которой прежде касалась Черри.
Возможно, со временем это и прошло бы, бог весть, Диноэл потом еще долго терзал себя сомнениями, но ясно было одно: времени, отпущенного им судьбой, оказалось явно недостаточно. Айрис готовилась к их совместной жизни очень серьезно – если эпоха Черри была эпохой путешествий, то эпоха Айрис – это эра магазинов и торговых центров. Едва Дин возвращался из очередной командировки, они мчались покупать посуду, столовое серебро, всевозможные принадлежности для кухни, вовсю шла подготовка к ремонту (все, с таким весельем сделанное в доме под руководством Черри, вызывало у Айрис презрение с изрядной долей отвращения), шло обсуждение, надо ли покупать вторую машину и кто за кем будет заезжать – но запас горючего в баке их отношений подходил к нулю.
Да, ссоры и скандалы. Они неизбежно оставляют осадок, который копится, копится и в какой-то момент достигает критической массы. Мятежный просит бури, но даже самый мятежный однажды скажет, что хорошенького понемножку. Дину хватало неприятностей на службе, дела спектров шли все хуже и хуже, а тут личная жизнь превратилась в кадриль на минном поле. Нельзя не иметь возможности расслабиться, никакие, даже самые прекрасные чувства не вынесут атмосферы вечного напряжения. Где и когда Айрис прорвет на истерику, бессмысленно даже гадать, а ситуация такая, что и без этого есть над чем поломать голову. Кроме того, положение вечного обвиняемого, вечно виноватого утомляет и нагоняет ипохондрию.
Короче, еще даже толком не наступившая семейная жизнь вымотала Дина до предела. Почему он вообще так долго терпел? Потому что любил, потому что надеялся – вот доругаемся, окончательно разберемся, и вот тут-то… Потому что, пока не было ссор, отношения были такие, что большего Диноэл и желать не смел – какими-то зубчиками, псевдоподиями, вибриссами и еще незнамо чем их с Айрис непростые натуры совпадали почти идеально.
Была, впрочем, еще одна веская причина, которую он скрывал сам от себя. Терпеть выходки Айрис его заставляло жгучее чувство вины перед Черри, желание сделать как можно серьезнее и весомее одну из причин их расставания, доказать кому-то, бог знает кому, что эта новая любовь в чем-то стоила развала его многолетней семейной жизни.
Но вот однажды ударил час. Обсуждали наступающий сезон отдыха, подгонку сроков, и Дин, отодвинув пиццу и пиво, в который раз осторожно предложил договориться по-хорошему и на время отпуска заключить пакт о ненападении – не пожалеем усилий и попробуем прожить две недели мирно. В ответ он получил стандартные вопли и обвинения, понял, что впереди еще одни загубленные каникулы, что все идет по кругу, и в приступе минутного просветления до него дошло, что характер Айрис не изменится уже никогда. Вслед за известным Хосе из новеллы Мериме Дин признал, что его подруга ни в чем не виновата, просто она такая, ее так воспитали, есть, видимо, такие семьи, где скандал – это не событие, а норма общения. Невольно вспоминаются дикие племена, живущие у водопада, – в любом случае, чтобы услышать друг друга, приходится орать. В это же вещее мгновение он ясно ощутил, что резервы исчерпаны и сил для смягчения, удержания обстановки и компромиссов больше нет. Точка. Керосин выбран досуха, пропеллеры остановились в воздухе.
Все для себя решив, Дин не стал звонить с обычными извинениями и расшаркиваниями, и Айрис уже меньше чем через сутки забила тревогу. Не получив ответа на первые вопли, она сообразила, что на сей раз перегнула палку и напрасно посчитала еще не состоявшийся очаг такой уж неприступной крепостью. Ко всему прочему, любила она по-настоящему и наверняка даже сквозь красную пелену гнева различала, где кончается ее власть и начинаются уступки Диноэла. Оценив масштаб угрозы и не жалея телефонных аккумуляторов, она каялась, говорила «бедный ты мой, бедный», клялась, что осознала, обещала стать другой и предлагала начать сначала. До нее стал доходить размер потери. Но Диноэл уже сидел в кабинете у Айвена. Он не представлял себе, как можно что-то начинать заново на том месте, где все вокруг – вода, земля, самый воздух – безнадежно отравлены на много десятилетий вперед. В итоге осталась лишь боль, и еще – два неразделимо перемешанных чувства: страшнейшая злость и досада; двое искренне любящих людей потратили три года, чтобы мучить друг друга, не жалея сил, и еще – нездоровое облегчение от того, что кошмар наконец закончился.
Об Айрис и связанных с ней проблемах Айвен мог лишь догадываться, он думал, что по-прежнему имеет дело с эхом от развода с Черри, но ситуацию понял правильно. Бедняга и не подозревал, каким неприятностям открывает дорогу.
– Траверс, – сказал Айвен. – Самое подходящее место для тебя и твоих бармоглотов.
Да, не раз он потом проклинал свое скоропалительно-недальновидное решение. Вольные шерифы «Спектра» среди анархии Траверса обернулись страшной головной болью для Института. Но все по порядку.
Дин поворочался в ванне, на полминуты завис в водной толще, опираясь на большие пальцы рук, потом добавил горячей воды. Именно после развода пришла конечная, ужасающая самостоятельность и еще более ужасающее одиночество – Черри была последней женщиной в его жизни, с которой он мог чем-то всерьез поделиться, посоветоваться, просто высказаться. Дальше он уже четко и безнадежно разделял женщину и человека.
Сказать, что Траверс – это такой район космоса, значит не сказать ничего. Штука в том, что район космоса на карте и в голове какого-нибудь пилота или просто путешественника и то, что физически присутствует в реальности, – это очень и очень разные вещи, зачастую парадоксально разные.
В космосе прямая – вовсе не кратчайшее расстояние между двумя точками, летать напрямую в космосе невозможно, он сложен и неоднороден, даже луч света здесь идет по многосложной кривой, много от чего зависящей, а всякие подпространства и нуль-переходы и вовсе выписывают вензеля, от которых ум заходит за разум. Порой, чтобы попасть на соседнюю планету, которую в соловьиную ночь можно различить невооруженным глазом, приходится проделывать крюк на полгалактики через всевозможные переходы и ретрансляторы, и наоборот – попробуй пойми, почему минутный гиперпроход запросто соединяет две, скажем, станции, удаленные друг от друга на расстояние, которое и вообразить-то трудно. Кстати, такое положение вещей, когда карта-схема и астрономическая реальность вопиющим образом не совпадают, никого не смущало – масштабы Вселенной таковы, что понятия «близко – далеко» в человеческом понимании этих терминов теряют свой смысл.
Тем не менее Траверс – это еще и район в физическом смысле слова сложно перекрученный, с этажами и длиннющими отростками, но совершенно целостный, даже без инородных диффузий. Возник он курьезно-аварийным образом: в этом месте происходили загадочные схождения кораблей с трасс, так называемые «осыпания», природа этого феномена не слишком понятна и по сию пору. Надо сказать, что ничего особенно страшного при таком выкидыше из гиперпространства не происходило: ну, слетели, ну очутились черте-те где, досадно, но никто не пострадал, да и дело поправимое, причем множеством способов. Гораздо более подозрительной странностью Траверса было то, что «осыпаться» в него и, следовательно, внезапно очутиться в буквальном смысле слова за тридевять земель можно было с трасс, никакого отношения к этому району не имеющих. Выходило, что едва ли не через весь Космос проходят необъяснимые, неведомые проходы-каналы, почему-то сбегающиеся именно в это заколдованное место.
Однако нашлись люди – и в немалом количестве, – которые эти малопонятные неприятности на дальних транспортных линиях восприняли как манну небесную. Ведь это только в кино крейсера Республики и Империи с волшебной легкостью вываливаются из гиперпространства где им в голову стрельнет – в реальной жизни сойти с трассы между порталами, в каком-то произвольном месте космоса – задача до крайности трудновыполнимая и во многом рискованная. А ведь такой трюк порой – единственная надежда, если и на станции прибытия, и на станции отправления тебя ждут не дождутся и трассовая охрана, и линейный контроль, и полиция, как родная, так и международная, и еще бог весть кто, и все сгорают от нетерпения задать пару вопросов, в самой неделикатной форме, о декларированном и недекларированном грузе и его происхождении. Причем у них уже наготове самые убедительные аргументы на заранее расчехленных турелях.
Вот тут самое время добежать до любой из линий Траверса и исчезнуть неведомо куда, словно подброшенный пятак под выстрелом снайпера – «осыпаться» в одной, никем не угаданной точке, и потом «высыпаться» в другой, где искать тебя тоже никому в голову не придет. Еще лучше, если на диких, никем не освоенных просторах поджидают в надежном месте верные товарищи с запасным разгонным кольцом и подготовленной баржей, куда без проблем можно перенести так всех интересующий груз. Вокруг десятки неизученных солнечных систем – ищи-свищи!
По той самой иронии, на которую так горазда судьба, Траверс открылся в начальный послевоенный период, когда бум контрабанды оружия и вовсе подскочил до небес. Никем не контролируемый район мгновенно пророс, во-первых, пиратскими базами, а во-вторых – всевозможными логовищами разноплеменных военных частей, в разное время и по разным обстоятельствам досрочно выскочившими из военной заварухи. Уже тогда искоренить эту разбойную вольницу было непростой задачей даже чисто технически, а про необходимые для такой цели международные соглашения в ту пору и речи не шло – союзные державы были готовы без всякого антракта перейти от Второй мировой войны к Третьей, междоусобной, так что Траверс еще многие годы цвел пышным цветом.
Диноэл одним из первых оценил важность этих мест. Во-первых, криминальные рынки всегда были очень чутким индикатором Контактной активности – расхитители гробниц всю жизнь опережали археологов, а во-вторых, его безошибочное слиперское чутье сразу подсказало, что с Траверсом дело нечисто.
Дин угадал по обоим пунктам. Артефакты с Траверса привели бы в ужас динозавров из КомКона – здешние находки прямо и недвусмысленно утверждали, что Институт контролирует, мягко выражаясь, далеко не весь объем отношений с нереестровыми цивилизациями, и неизвестные группировки активно экспериментируют как в области информационного, так и палеоконтакта. О большем и задуматься было страшно – призрак неведомой мощи, рожденной тайнами инопланетной технологии, бродил по Траверсу без стеснения, и было ясно, что в сети, которой опутали мир специалисты из Аугсбурга, где-то зияет изрядная дыра.
А дальше все пошло еще интереснее.
В начале пятидесятых по Траверсу прокатилась волна смены власти – большинство главарей преступных кланов военного разлива и закалки – кто с дыркой в голове, кто и вовсе по частям – за необычайно короткий срок сошли с политической сцены, а им на смену пришли совершенно новые лица. Эти новые боссы, действуя на удивление скоординированно, потребовали государственности и суверенитета для своих разбойничьих баз, и юридическое основание этих претензий оказалось неожиданно солидным и профессионально грамотным.
Из каких-то источников сюда просачивались секретные военные технологии, например, такое чудо фортификации, как защитный жилой комплекс «Таблетка» – этими бронекуполами Траверс засыпало, как луг одуванчиками по весне. В разы упала эффективность средств радиоэлектронной борьбы и разведки – все хакерские атаки на бандитские системы с некоторых пор успешно отбивались, спутники-шпионы внезапно слепли и глохли. И так далее. Разгадка всех этих чудес была очевидна: некие влиятельные люди были весьма заинтересованы в том, чтобы Дикое Поле продолжало существовать.
Любопытно то, что главное противодействие оказывалось именно Контактным службам. Побывав на Траверсе во второй, третий, пятый раз, Диноэл отчетливо уловил, какие ветры тут задули, и насторожился окончательно – перед ним явственно проступал отпечаток раздвоенного копыта. Некая сила, явно вхожая в высшие эшелоны Контактной власти, эту же власть с Траверса, очевидно, вытесняла, заготавливая плацдарм для, судя по всему, очень и очень серьезных целей. Диноэл сообразил, к чему идет дело, и, хотя изменить ничего не мог, все же успел подготовить и вывести из-под удара многих из своих людей. И все же, несмотря на ожидаемость, радикальный приказ свернуть всю деятельность оказался тяжелым ударом. Даже еще позавчера Дин надеялся хоть что-то спасти. Нет. Не получилось.
На Траверсе и началась история, которая, возможно, когда он вылезет из этой ванны, оставит от него лишь золотую строчку в Херефордском Зале славы. Дело в том, что в какой-то – поди теперь, вспомни какой – момент Диноэл понял, что все мафиозно-политические перестановки на Траверсе – вовсе не продукт закономерной эволюции преступного мира, не бывает таких эволюций, и не козни английских контактных служб – англичане сами страдали от таинственной интервенции. В обозначившихся переменах власти, независимо от их уровня и географии, явственно читалась, во-первых, строгая целенаправленность, а во-вторых – один и тот же почерк.
Наука утверждает, что особенности почерка уникальны и могут принадлежать лишь одной-единственной руке. А рука, в свою очередь, может принадлежать только одному человеку. Другими словами, интуиция более чем определенно заявила Диноэлу, что за спинами главарей Траверса появился конкретный и могущественный лидер. Кто он? Землянин, англичанин, леонидянин или, что очень вероятно, гестианец? Неведомо, вычислить оказалось совершенно нереально, и это было вторым, что объявила Диноэлу интуиция: «Он знает о тебе». Действительно, таинственный Джон Доу, как без всякой оригинальности окрестил его Дин, держался, словно в старинной буддистской сказке, на расстоянии «девяти воплощений», превосходя все доныне известные меры конспирации. Вторые и третьи руки в каналах передачи денег, технологий и информации определить еще было можно, а вот дальше требовались мощности, намного превосходящие возможности «Джадж Спектра». Но соответствующие службы разных царств-государств отнюдь не рвались помогать контактерам – спектры пользовались дурной славой диких рейнджеров, не склонных к взаимовыгодным компромиссам, а Джон Доу явно был вхож в самые высокие кабинеты транснациональных корпораций, представители которых правили бал в правительствах и всевозможных комитетах.
Непонятно было и другое. Речь шла о власти, но к какой же именно власти стремился Джон Доу? Добиться государственного признания Траверса и стать вождем пиратской республики, новой «Либерталии»? Водрузить на Фобосе черный флаг с черепом… Да что за чепуха. Занять трон владыки олигархата свободной экономической зоны? Тоже сомнительно, уж больно чревато, да и не похоже. Наконец, Диноэла осенило – кстати, здесь же, в этой же ванне. Джон Доу вовсе не собирается захватывать власть. Он собирается сам стать властью – сесть в кресло начальника спецслужб, отвечающих за Траверс, и начать играть в старинную, веками освященную игру, где правая рука якобы не знает, что творит левая, – ловить и отпускать, брать и давать, короче, под прикрытием казенного надзора делать свои дела. И дела, судя по всему, масштабов несказанных. Вот для чего он рассаживает верных людей, оснащает по последнему слову и отлаживает каналы, дальше остается только подключить контакты, вставить штекеры – и вперед. И произойдет это (Господи, может быть, уже произошло? Но нет, нет) в самое ближайшее время, потому что подобного рода подготовка – продукт скоропортящийся.