– А что стало с Правдиным?
– Большевики почти сразу же обнаружили пропажу двух тел, а установить причину сего казуса было несложно. Правдина расстреляли на месте, а вместе с ним – его старшую дочь и сына, чтобы заменить их телами пропавшие тела княжны и цесаревича. И, дабы не получить затрещину от правящей власти, в Москву было доложено о расстреле всех заключённых без исключения. В ЦК так и не узнали о судьбе двух потомков Петра Великого.
Со стороны Белокаменного во двор хлынул порыв холодного ветра, и полковник Смоленцев зябко поёжился.
– Погодите-погодите, – на Дариора словно сошло озарение, – вы сказали «цесаревич»? Алексей? То есть тот мальчик…
– Он уже не мальчик. Вы, Алексей Михайлович, попали в хаос войны в ещё более раннем возрасте. Да, вы всё правильно поняли: у нас, в штаб-квартире московского приората ордена, проживает Алексей Романов – цесаревич, наследник российского престола.
Признаться, даже оказавшись в прошлом, Дариор удивился не настолько сильно. Тогда он всё ещё надеялся на подвох, а теперь ясно осознавал, что Михаил Андреевич врать не будет.
– Но вы же сказали….
– Помню, – перебил Смоленцев, словно подслушав мысли историка, – что это сын одного именитого человека, расстрелянного большевиками? Я не соврал. Укажите мне хоть на слово моей лжи.
А ведь и правда: полковник ни разу не соврал Дариору, лишь недоговаривал. Так что нерадивый сыщик мог винить только свою слепоту.
– Что происходило в стране дальше, вы в курсе, – продолжал Смоленцев. – В те времена было столько грязи и крови, что нам не хотелось окунать в эту зловонную кашу наследников российского престола. Но теперь – другое дело. Прошло достаточно времени. Как я говорил, народ – тупое животное, и чтобы оно сдвинулось в твою сторону, надо накормить его, потом избить до полусмерти, потом снова накормить. Но прежде всего необходимо дать ему надежду на светлое будущее. Предоставить людям символ честной и беззаботной жизни. Таким символом может стать наш Алексей Романов. Он подходит по всем показателям. Он поведает народу историю о своём чудесном спасении и пообещает людям новую, светлую жизнь. Алексей – бесспорный лидер, люди пойдут за ним. Кроме того, когда придёт время, мы сделаем широкий жест для народа, а именно – женим его на Анне Правдиной.
– На нашей Ане?
– Да, она дочь человека, спасшего цесаревича, единственная выжившая среди всех Правдиных. Она характерная представительница народа, образец простого русского человека. Заключив этот брак, мы не просто выкуем из двух родов один, мы крепкими, неразрывными узами соединим монархию и народ. Так мы покажем людям, что зреет новое государство, где не будет ни знати, ни большевиков. В России будут править два человека: государь, представитель самодержавной власти, и его супруга – представительница народных масс. Такой союз вызовет в людях не только сочувствие, но и активную поддержку. Подкрепляя свою позицию трагичным и красивым прошлым, молодые Романовы разбудят людской омут, который опомнится и сам смоет ненавистных большевиков. Без поддержки народа не удаётся ни одна революция, но мы, видит Бог, получим эту поддержку! Народ поверит в новую форму правления, которая впитает в себя самое лучшее, а именно – силу и стойкость монархии и мудрость народной воли. Верьте: на таком устойчивом плацдарме мы построим государство, которому не страшны ни революции, ни диктатуры!
– И вы действительно верите в это? – не без скептицизма спросил Дариор, выслушав все эти фантазии. – Больно сложный получается план. Утопия.
– Сложность задуманного нас не останавливает. Мы расчищаем плацдарм для восхождения Алексея Романова на престол: устраняем противников, ведём агитационную работу в народе, настраивая его против нынешней власти, и постепенно движемся к великой цели.
– И когда вы собираетесь раскрыть правду о Романовых перед всем миром?
– Большинство ключевых фигур нами уже ликвидировано. Агитационная работа также на стадии завершения. Большинство монархических контрреволюционных организаций докладывают о полной готовности к перевороту. Подготовлена операция по одновременному устранению всей большевистской верхушки. И, как только мы предъявим России Алексея Романова, участь нынешней власти будет решена. Но необходимо уничтожить группу «Серые». Они неустанно нас преследуют. Им известно о цесаревиче, им известно о наших планах, и они всячески стремятся этому помешать, ведь новая монархия положит конец господству Братства в России. Как только мы покончим с нашими врагами, весть о воскрешении цесаревича Алексея разойдётся по всему миру. И весь мир поддержит нас! Но пока существуют «Серые», жизнь цесаревича в опасности и нельзя рисковать последним, что осталось у России! Поэтому действовать надо быстро. Зато после свершения переворота мы окружим Алексея Николаевича лучшей охраной в мире.
– А как же Анастасия? Что будет с ней?
– После расстрела своей семьи она отказалась от всех прав на престолонаследие и пожелала вступить в орден рядовым членом. Это её право. В конце концов, на престол всегда лучше усадить представителя мужского пола, да и вообще, нам немало льстит одна мысль о том, что в наших рядах имеется представительница столь знатной фамилии. Со всем остальным справится цесаревич Алексей: он станет лицом новой революции, он поведёт в бой войска, он сядет на престол, он будет править, он поведёт Россию в великое будущее. А великая княжна Анастасия пусть лучше для всех останется мёртвой.
От этих слов Дариору стало грустно. Ещё час назад он препирался с Анастасией Николаевной, но сейчас, после этого прочувственного рассказа, понимал, что она достойна лучшей участи. Вероятно, его эмоции отразились на лице, ибо Смоленцев встал и крепко взял историка за плечи.
– Она сама выбрала жизненный путь, – сказал он, серьёзно глядя в глаза Дариора, – да, она не станет императрицей. К её двору не будут приезжать посольства далёких государств и чванные посланники со всего мира. Но за ней не будут охотиться наёмные убийцы, ей не придётся жить за тремя рядами охраны, гулять в саду под тщательным присмотром императорских стрелков, ездить в бронированном автомобиле и даже засыпать в присутствии телохранителей. Поверьте: будь я на её месте – я бы сделал тот же выбор.
Смоленцев привычно задымил сигарой и продолжал шамкающим голосом:
– Расстрел семьи – трагедия всей её жизни. Глупо винить в этом лишь вашего отца, но она недолго искала виновных. Видите ли, люди, нажавшие на курок, лишь выполняли приказ. А Миша мог спасти жизни её родных, но не сумел. Каждый человек на своём пути совершает ошибки. Но у человека есть честь и достоинство. Так что и вы не осуждайте своего отца заранее. Он был великим человеком, но умер слишком рано. И поэтому Анастасия Николаевна переложила его вину на вас. Вы скажете, это глупо, опрометчиво? Безусловно. Но не судите и её. Что ж, теперь вы знаете правду. Что с вами, Алексей Михайлович?! – Дариор открыл глаза и увидел, что Смоленцев трясёт его за плечо. – Как вы себя чувствуете?
– Уже хорошо, – слабо отозвался Дариор. Голова кружилась, кровь стучала в висках. Похоже, рано историк решил подняться на ноги.
– Ну хватит разговоров! Сейчас вам пора отдыхать, и не смейте больше падать в обморок, как припадочная барышня! Начинается ключевой момент нашей чёртовой эпопеи, и у меня каждый боец на счету! Вы обязаны быть в строю, понятно?
– Так точно, – вяло ответил Дариор.
– Ну и славно, – уже мягче сказал Смоленцев, – а теперь, с вашего позволения, давайте вернёмся домой. Время ужина, однако. А Венцеславич как раз раздобыл для нас превосходной астраханской икорки. Всё-таки и от этого прохвоста порой бывает прок.
Глава 2, в которой иоанниты вынашивают грандиозные планы
Слава Всевышнему, Дариору стало гораздо лучше. Он больше не лежал в полуобморочном состоянии, ел за четверых и даже мог пройтись по комнате. В его организме явно происходили кардинальные изменения в лучшую сторону. А что самое главное – его уже не тянуло в XIV век, и он всё меньше вспоминал об Элизе. Собрав волю в кулак, он запретил себе даже думать о ней и отгонял любые воспоминания о своих трагических приключениях в ином мире. Слова Ани Правдиной заметно помогали. Дариор стремительно поправлялся.
Вероятно, его внезапно ускорившемуся выздоровлению также способствовал разговор с полковником. Теперь у Дариора появился долгожданный стимул, цель в жизни – защищать и оберегать наследников царского престола. Ему немало льстило, что он не только живёт под одной крышей с Романовыми, но и имеет возможность беседовать с каждым из них. Было нечто романтичное в его новой должности: теперь он был не просто историк и не просто госпитальер, а защитник великой княжны и российского цесаревича. Есть чем гордиться.
Наступило первое марта. Оно было примечательно тем, что новоявленный защитник престола, наконец, выбрался из своей караульной и на полных правах госпитальера присоединился к товарищам за обеденным столом. Все были безмерно рады окончательному возвращению историка. Даже Анастасия Николаевна мило улыбнулась, ну а про восторг Мортена и Банвиля даже говорить нечего. Лейтенант крепко пожал руку товарища и пожелал ему скорейшего выздоровления, а комиссар так и вовсе сжал Дариора в своих медвежьих объятиях, да так крепко, что тот чуть было вновь не потерял сознание.
И вот пока Семён хлопотал над столом, пока Смоленцев, Василевский и Унглик что-то хмуро обсуждали, склонившись над картой, Банвиль и Мортен взахлёб рассказывали Дариору о своих приключениях. Оказалось, пока историк отстраивал крепостные бастионы, французы тоже времени даром не теряли. Теперь их, наконец, полноценно допустили к делу. Они вместе с госпитальерами развозили еду для раздачи нуждающимся, ночью забирали агитационные плакаты из типографии и участвовали в диверсиях. За последнее время контрреволюционерами было перехвачено несколько красных курьеров, ликвидирован большевистский провокатор, а также уничтожено ещё двое бойцов из числа «Серых». Их вместе с Василевским даже командировали в Тверь, где они подорвали какого-то важного комиссара.
Заливаясь детским смехом, лейтенант рассказывал, как Мортен, запутавшись в поясе с пироксилином, чуть не подорвал сам себя, а комиссар отчаянно возражал и норовил пнуть Банвиля мыском штиблета. Глядя на их радостное возбуждение, Дариор понимал, что его приятели неплохо провели время. Как бы он хотел поведать им во всех красках о своих приключениях, с которыми их гимназическая беготня не шла ни в какое сравнение! Но россказни о средневековых битвах вызвали ли бы у слушателей удивление и его запихнули бы обратно в комнату и заботливо приковали к койке. А потому Дариор благоразумно молчал, ибо своим героическим товарищам он мог поведать лишь о количестве трещин на потолке своей комнаты, кои он тщательно изучил за время своего продолжительного лежания в кровати.
Дариор отныне просто плыл по течению и наслаждался передышкой. Впервые за последние полгода он не вспоминал о Бист Вилахе. Где он? Разумеется, забрал архивы и теперь строит свои сатанинские козни. Он переиграл Дариора. Да и чёрт с ним! Порой надо просто смириться с поражением. Дариор провалил задание Мещанова – не только не нашёл архивы, но и фактически отдал их врагу. Да, с таким противником в одиночку не справиться. Взятки гладки. Теперь, впервые за последнее время, ему было сравнительно спокойно. Его кости ломило, голова кружилась, а ноги подкашивались при ходьбе, и это не считая того, что в радиусе нескольких километров нашлось бы немало людей, желающих его убить. Но всё это обыкновенные физические неудобства, а человеку комфортно лишь тогда, когда душа погружается в нирвану. И вот сейчас Дариор был близок к этому чудесному состоянию как никогда.
– Алексей Михайлович, вы меня слышите? – послышался настойчивый голос Смоленцева, и историк, наконец, вынырнул из мира грёз.
Унглик, Василевский и полковник смотрели куда-то в сторону, и, проследовав за их взглядом, Дариор увидел подходящего к столу Алексея Николаевича в сопровождении «личного агента Мещанова».
– Доброе утро, ваше высочество, – сказал полковник, вставая. – Теперь Алексей Михайлович тоже осведомлён о вашем истинном положении.
Михаил Андреевич говорил по-русски, и французы, не зная, о чём речь, спокойно беседовали меж собой.
Анастасия Николаевна и Алексей Николаевич сели в свои кресла. Теперь Дариор совсем по-новому смотрел на этого спокойного и уверенного юношу. В его лице начало проступать свойство, имеющееся лишь у двух типов людей: картёжников и правителей – непроницаемость. Глядя в глаза «будущему России», Дариор не мог понять, о чём тот думает.
– Итак, теперь мы все снова в сборе, и пора переходить к активным действиям. Настаёт тот… Семён, да не мельтеши ты! Сядь! Нам всего хватает, – прикрикнул Смоленцев, и Семён, в очередной раз наполнявший стаканы господ, покорно сел. Тогда полковник продолжил: – Настаёт тот момент, когда пора переходить к решительной атаке.
– А не проще ли посвятить наших французских друзей в истинные планы контрреволюции? – спросил Дариор по-русски.
Смоленцев недовольно поглядел на баламута и покачал головой:
– Не думаю, что им нужно это знать. Они не члены ордена, и я не доверяю им в полной мере.
– Мне вы тоже не доверяли? – резко спросил Дариор.
– Мещанов просил вам первое время не рассказывать о цесаревиче. Вы и так были перегружены новой информацией. А это вредно для здоровья.
– Надо же, сколько заботы! – усмехнулся Дариор.
– Не пытайтесь повсюду искать подвох, – сказал Смоленцев, назидательно подняв палец. – Да, мы не святые угодники, но вера в Бога и в справедливость нас объединяет.
– Вы не очень похожи на истинно верующего человека, – осторожно произнёс Дариор.
– Да, я не хожу в церковь, моя вера ограничивается другими деяниями. По-вашему, любой православный человек обязан ходить в храмы и упиваться в молитвах? О, нет, ошибаетесь. Вот, например, я. Прямо скажем, не святой, но весьма и весьма верующий. В далёком детстве матушка очень часто водила меня в церковь. Разумеется, мне это не нравилось. Скучно, неинтересно, темно. Меня больше тянуло во двор – накостылять приятелям по шее. Правда, обычно костыляли мне. – Смоленцев в унисон с Василевским и Унгликом рассмеялись. Правда, последние сразу же замолчали и неприязненно уставились друг на друга.
– Но вот прошло время, – продолжал Смоленцев, – я вырос, и походы в церковь стали для меня излюбленным делом, отдушиной, защитой от всего мирского. Здесь я забывал о невзгодах и мог спокойно остаться наедине со своими мыслями. Но время неумолимо шло и я понял одну истину: нет хуже греха, чем каждый день таскаться в церковь. Те люди, что с утра до ночи молят бога, ничуть не лучше уличных попрошаек, только просят они не у людей. Они думают, что своими ежедневными посещениями церкви постепенно выкраивают себе тёплое место в раю. Но это не так. Одними мольбами не умилостивить Господа. Плохо тебе? Терпи! Справляйся сам. Не отвлекай Господа! Если посчитает нужным, Он сам поможет тебе. Посещать церковь нужно, но не часто. И по зову души. Ну, вот представьте, что к вам в дом ежедневно ломились бы люди и умоляли впустить их к себе, дать им хлеба, денег и так далее. Вам бы было приятно?
– Выгнал бы взашей, – сказал Василевский и добавил: – А если жиды, так и подстрелил бы.
Унглик отвернулся, а Смоленцев сокрушённо покачал головой:
– Я это к тому, что не надо напрашиваться к Господу, не нужно лезть к нему в обитель, надоедать и без устали произносить его имя, молиться. Сказано: «не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно». Бога не пронять молитвами – он взвешивает сердца. Глупо полагать, что его можно задобрить, валяясь на коленях и целуя образа. Сказано: «Господь смотрит не так, как смотрит человек; ибо человек смотрит на лицо, а Господь смотрит на сердце». Бог взвешивает поступки. В сущности, что есть Бог? Ведь по сути, это не Повелитель, сидящий где-то на облаке на личном троне. Прежде всего, это добро, это справедливость. Какая ему польза от ваших молитв? Ты хоть живи в церкви, но никому лучше от этого не станет. Нужны поступки, настоящие поступки. Только добрые деяния приблизят человека к желанному раю.