Не снижая набранных в кабинете децибел, и продолжая глядеть Ивану прямо в глаза, Евгений Алексеевич оглушительно проорал:
– Самый умный, урод?! Самый хитрый?! Думал, мразь, всех обведешь вокруг пальца и спокойненько смоешься?!
Иван похолодел быстрее, чем, если бы на него вылили бочку жидкого азота. Скованный от ужаса, он не мог выдавить из себя ни звука.
– Я тебе, сука, устрою! Будешь у меня кишками сморкаться и кровью рыдать! – продолжал Шестаков, ввинчиваясь глазами в Ивана.
– Гражданин начальник, да не я это, клянусь! Я еще раз вам говорю, я не делал ничего… – зазвучал снова странный плаксивый голос. Поскольку дверь теперь была открыта, вполне членораздельный. – У меня семья, у меня дети… У меня родственники, у меня работа… Гражданин начальник…
– Закрой пасть, тварь! Ты, падла, все равно у меня во всем сознаешься! – Шестаков переместил взгляд с Ивана вглубь кабинета, откуда вышел. Стало понятно, что Ивана он просто рассматривал, а говорил не с ним, а с «побирушкой». – Мразота! Гниль!…
Шестаков вернулся глазами к покрытому инеем Черешнину.
– Понятой? Сейчас Гуляра протокол вынесет.
– Гражданин начальник, не делал я ничего! Отпустите, пожалуйста… – снова занудил голос. И совсем уже смело заявил: – Я жаловаться буду!
– Чтооо?! – Шестаков округлил глаза до размера шаров в русском бильярде и кинулся обратно в кабинет со сжатыми в ярости кулаками. Через хлопнувшую, как атомный взрыв, дверь до Ивана донеслось: «Я тебе глазные яблоки сейчас, знаешь, через что вырву?!…».
Иван зажмурился и закрыл ладонями уши. Как же ему хотелось стряхнуть с себя всю эту историю, словно дурное наваждение. Сделать так, чтобы всего этого в его и так не особо богатой на радости жизни программиста-неудачника не было.
«Прекрасный план! Обмануть такое чудовище, как Шестаков, и иметь наглость заявиться после этого к нему, в самое его логово. Чтобы что-то там выведать! Идиот!». Маугли называл это «дергать смерть за усы». Иван прямо увидел себя, держащимся за усы разъяренного тигра с чертами лица Евгения Алексеевича Шестакова.
«Вот что мне сегодня приснится. Вместо одноклассницы…», – подумал Черешнин. И чуть не слетел со стула на пол, поскольку кто-то осторожно, но все равно неожиданно, тронул его за плечо.
– Ваня, заснул? Все в порядке? – над ним стояла улыбающаяся Гуляра, с неподписанными страницами протокола. И добавила заботливо: – Ты скулил. Все хорошо?
– Да-да, все нормально. Действительно сморило, ничего – поспешил взять себя в руки Иван.
– Вот тут подпиши и Евгению Алексеевичу отдай. Хорошо? –попросила Гуляра, показывая Ивану бумаги. – И извини, что подождать пришлось. Но у него очень важный допрос.
– Да, я только что видел. Ничего страшного, – натянуто соврал Иван про «ничего страшного». Заметил, что на Гуляре верхняя одежда, а в руках сумочка. – А ты что, убегаешь? Сама?
– Да, очень спешу. До свидания, Вань! Еще раз спасибо большое!
Лучезарная Гуляра сунула в руки Ивана документы, ждущие его подписи, и полетела по коридору легким степным ветерком.
Иван кисло проводил ее глазами. Кричать вдогонку «А как там с убийством? Нашли кто?» было нелепо даже для бывшего одноклассника.
Спустя мгновение Гуляра скрылась за коридорным поворотом, а охотник за тигриными усами постарался прикинуть, как бы ему извлечь из сложившейся ситуации хоть что-то. Прочитать потщательнее протокол? Почему бы и нет? В конце концов, это его святая, как понятого, обязанность. Пока Шестаков там сам кого-то на допросе убивает, вдруг обнаружатся новые детали.
Однако не вышло даже этого. Двери кабинета снова распахнулись и оттуда вышел конвойный полицейский. Заняв положенную по служебным канонам позицию в пространстве, он буркнул «На выход!» и пропустил вперед себя невысокого понурого человека в наручниках. Им оказался примерно 45-тилетнего возраста невзрачный азиат. Щуплый и тщедушный, заросший щетиной, одетый в висевшую мешком оранжевую дворницкую куртку.
– К стене! – скомандовал конвоир.
Азиат послушно ткнулся лбом в стену. Иван прочитал надпись на спине куртки: «Парк им. Матросова».
– Я не делал ничего, гражданин начальник… Отпустите… – хлюпнув носом, жалостливо, но как-то уже совсем без надежды, проныл в стену арестант.
«Вот что у него с голосом, – понял Иван.– Акцент!»
– Да, да, прям сейчас. Отпущу и такси до дома вызову, – зло, но уже без крика, ответил появившийся на пороге своего кабинета Шестаков. – Увести.
– Вперед – буркнул конвойный.
Шаркая одетыми в неудобные кирзовые сапоги ногами, дворник-побирушка обреченно поплелся по коридору, уводя за собой и конвойного полисмена.
Ивану стало жаль «побирушку» автоматически. Не важно, что он там такого натворил. Ни один человек в мире не заслуживает того страха, который способен нагнать старший следователь прокураторы Евгений Алексеевич Шестаков.
– Калмык? – зачем-то спросил у него Иван про дворника.
– Он? Нет, киргиз, – ответил Шестаков.
– Украл что-то?
– Ха! Украл! – следователь неприятно рассмеялся. – Он девять женщин убил! И пятерых полицейских.
– Кто?!
Удивление Ивана было на сто процентов искренним. По внешнему виду киргиз на душегуба не тянул никак. Максимально агрессивная ситуация, в которой его можно было представить, это, как он повышает голос на жену, а потом тут же в страхе приседает, закрывая руками голову.
– Он, он. Кожу с них снимал, изверг. С поличным взяли Заплаточника! – Шестаков жестко ударил кулаком в ладонь. – За каждую смерть мне этот урод ответит. Я из него позвоночник через пупок выдерну! Подписал?
Иван, в очередной раз пораженный анатомическими экспериментами работников внутренних органов, мгновенно решил, что на сегодня с него подобных эмоций хватит. Маугли, сидевший перед Шерханом, с усами в руках, дернуть за них так и не решился. Быстро подписав бумаги, Иван передал их Шестакову и, так и не задав ни единого вопроса об убийстве детектива Филиппа, поспешил выбежать вон.
Глава 9. Размышления в кафе
Выбравшись из прокуратуры на свежий воздух, Иван вспомнил, что ничего еще сегодня не ел. Возможно, в животе крутило, в том числе и от этого, а не только из-за недавнего общения с Евгением Алексеевичем. Иван поежился. «Я тебе переносицу в гипоталамус впечатаю». «Желудок выверну и на скулы натяну». «Яйца с гландами поменяю местами». По теме «анатомическое строение человеческого тела» у школьника Шестакова определенно была пятерка.
Но съесть что-нибудь все-таки действительно было пора. Кафе напротив прокуратуры примерно соответствовало финансовым возможностям Ивана. То есть, питаться в нем по умолчанию было опасно. Но Иван Черешнин рассудил так: «Кто ж прямо под носом у ментов посмеет торговать некачественными шницелями? Не враги же они сами себе – травить того, кто способен «зубами набить аппендикс»? Но не угадал. Купленный кофе был мерзким, сосиски бумажными, пюре ждало наступления холодов, чтобы продолжить жизнь в качестве оконного утеплителя. Возможно, не первый сезон подряд.
Набухав в кофе как можно больше сахара, Иван ограничился только им. Свободный от процесса пищеварения аналитический мозг программиста, попытался собрать мысли вместе. Их было немного и собирались они хреново. Сосед в бегах, сам он без денег и работы. Про убийцу Филиппа ничего узнать не получилось. Личной жизни тоже нет, а на периферии обозримого будущего вновь маячит вынужденный звонок родившей его женщине. Тоска.
Коснувшись краем мысли своих отношений с противоположным полом, Иван непроизвольно вспомнил о девушке с той стороны ноутбука. «Симпатичная, наверное… – подумалось ему. – Голос красивый. Даже, когда заплаканный».
Голос, по мнению Черешнина, был одним из самых важных женских параметров. Иван придерживался правила: чтобы понять, нужна ли тебе эта женщина, представь, как она на тебя орет. Плохую фигуру можно исправить аэробикой. Можно заставить похудеть задницу, утянуть живот. Волосы можно подкрасить или спрятать под шляпкой. Можно применить маскирующий природу макияж, наконец. Но вот с голосом никаких особенных манипуляций не произведешь. Простуда да гелий из воздушных шаров – вот и все доступные инструменты. Да и жить вместе с неидеальной внешне подругой тоже гораздо легче, чем с такой. Глаза ведь закрыть куда проще, чем уши, верно?
«Что-то между ней и Филиппом было, наверное. Кто она ему? Жена? Любовница?» – продолжал размышлять Иван. Хотя он видел убитого лишь мельком, но запомнил, что никаких колец на руках у тела не было. Иван вспомнил так же обстановку ванной и комнаты-кабинета. «Нет, вряд ли. Женского присутствия там не ощущалось, в этой квартире она с ним не жила. Подруга? Сестра? Заказчица? Нет, точно не заказчица. Похоже, там все-таки любовь».
Иван с тоскою вздохнул. Ему вдруг захотелось, чтобы по нему тоже когда-нибудь заплакали таким красивым и любящим голосом. Он даже представил, что именно тем, о котором только что думал. Принадлежащим именно ей -безымянной незнакомке с неисправной веб-камерой.
«Хорошо бы она была такая же красивая, как… как… – фантазия Ивана подбирала подходящий образ. – Как Гуляра, например! – ответ нашелся быстро. – Да! Точно. Как Гуляра!».
В полицейской стажерке ему нравилось все. Фирменные восточные, полные темного огня глаза. Улыбка яркая, ослепительная, вспыхивающая, словно мгновенно распускающийся цветок. Фигура, которую так чудно подчеркивает во всех нужных местах на удивление идущая ей полицейская форма. А еще Гуляра прекрасно выглядит, когда сердится. Этот параметр Иван тоже мог оценить по достоинству. И девушек, и более взрослых женщин, типа, матери с ее подругами, он позлил предостаточно, и вполне имел право судить, умеет женщина сердиться привлекательно или становится при этом монстром. Так вот: Гуляра в сердитом состоянии, по его экспертной оценке, была совершенно бесподобна.
Поначалу Иван и сам не понял, откуда ему это про нее известно. Но спустя мгновение до него дошло, что прямо сейчас он пристально пялится на бывшую одноклассницу через витрину кафе. Очаровательная помощница следователя Шестакова была действительно прекрасна: в данный момент она яростно пинала дверцу своего красного «хюндая».
Залпом допив кофе, Иван выбежал на улицу.
– Привет! Снова, как бы, – обнаружил он себя для Гуляры. – Что-то случилось?
– Ой, Ваня, ты! – действительно, по скорости срабатывания Гулярина улыбка могла дать фору стробоскопу. – Да вот, дура. Потеряла брелок от машины, теперь не уехать.
– Да, неприятность, – посочувствовал Иван. – А запасной? Существует?
– Существует – засмеялась полицейская практикантка. – Дома лежит. Но я пока туда съезжу, все – день, считай, потерян.
– Ну, если дома кто-то есть, то ехать не обязательно.
– Бабушка дома. Но она сюда еще дольше ехать будет.
– И ей не надо, – улыбнулся Черешнин. – Бабушка сможет понять, что брелок это брелок?
– Надеюсь – прыснула Гуляра. – Он на видном месте лежит, я ей объясню.
– Звони! – уверенно сказал Иван, непонятно для чего одновременно закатывая рукава.
Глава 10. Помощь Гуляре
Для женщины нет ничего привлекательнее, чем мужчина, на ее глазах справившийся с созданной ею же проблемой. Женские глаза в таких случаях светятся счастьем, уважением и вожделением одновременно. И не очень важно, что именно зажгло этот огонь. Это может быть замена колеса, положенный в рис утопленный телефон или пойманное среди ночи в чистом поле такси.
Ивану выпала редкая удача – решить проблему женщине, на которую ему к тому же было нужно произвести впечатление. Мало того, разрешить ее получилось легко и непринужденно, в лучших традициях бронебойного мачизма – одним звонком. Телефонная трубка передаёт сигнал автомобильного брелока – все автохакеры знают этот приём. Все, что нужно было сделать бабушке, это найти ключи и пропищать ими в телефон.
Однако «потеряшливость» в семье Гуляры оказалась династической. Бабушка запросто нашла бы брелок, если бы перед этим не потеряла очки. Все, что она видела вокруг себя без них, это дверные проемы и мебель крупнее тираннозавра.
Устроив недолгий телефонный совет Гуляра, Иван и бабушка решили, что этого может оказаться достаточно. Бабушкиным перемещением по квартире руководили по мобильному телефону. Словно персонажа в компьютерной игре-бродилке Гуляра вела ее по квартире до запасного брелока. Бабушка описывала, что видит, а чего нет, и на этом основании получала указания.
– Шкаф сейчас где, бабуля? За спиной? Хорошо! Теперь семь, примерно, шагов прямо. Что видишь? Оранжевое пятно? Блин, это занавеска в ванной. Бабуль, задний ход…
В телефоне было слышно, как старушка задевает стулья, натыкается на стол, дребезжит сервантом и другими предметами мебели. Бабушка ругалась по-татарски, Гуляра хохотала, а Иван с интересом следил за тем, чем все это кончится. Когда уже решили, что ничего не выйдет, бабушка нашла, наконец, на то, что искала – футляр с очками. Надела их и осмотрелась. Оказалось, что она находится в совершенно другой части квартиры, чем они с Гулярой думали. Костеря хохочущую внучку, она вновь пересекла жилище, уже в зрячем состоянии, и обнаружила брелок там, где и предполагалось. На все про все ушло минут восемь.
Сигнал, посланный по телефонной связи, пролетел через полгорода и разблокировал центральный замок Гуляриного авто. Бабушку поблагодарили и отправили к Малахову. Гуляра тихонько сияла, с восхищением взирая на Ивана.
– А я уже думала, что никуда не успею. Даже расстроиться успела, – сказала она. – Вань, чем я могу тебя отблагодарить?
– Да… что там! – широко улыбнулся Иван. – Какие благодарности!
– Ну, тогда так! – сказала Гуляра и неожиданно чмокнула его в щеку.
Иван опешил. Но все же попытался придумать что-то, что ясно бы указало, что к такому развитию отношений он всегда готов.
– И еще кофе! – бодро заявил он, одновременно краснея.
Гуляра рассмеялась и, взяв Ивана под руку, пошла с ним в смелое, не боящееся ни бога, ни санэпидемстанции, ни работников МВД и прокуратуры, кафе.
Глава 11. Дело Заплаточника
Второй раз Иван такой кофе пить не стал, лишь угостил им Гуляру.
– Ну, а теперь ты меня узнал? Вспомнил? – задала вопрос Гуляра, дуя на горячий бумажный стаканчик.
– Э… Конечно! – разочаровывать объект ценной информации Ивану не хотелось.
– Не вспомнил, – легко раскусила его помощница следователя. – Ну же! Я в классе перед тобой сидела, ты мне записки писал.
Гуляра оказалась той еще болтушкой и следующие минут десять не умолкала, вспоминая общие школьные дни. Если верить рассказанному, Иван был обязан помнить ее с четвертого класса и до гробовой доски. Поскольку втюрился в нее с первого взгляда. Все перемены таскался за ней преданным псом и терзался от ревности к пятиклашкам. И лишь переезд семьи «любимой» в другой московский микрорайон и, последовавшая за ним смена школы, спасли его от страшных мук любви, которым все красавицы планеты подвергают всех четвероклассников мира.
– А! Ну, конечно! Гуляра! – шлепнув ладонью по лбу, симулировал воспоминание Иван. Несколько озадаченный. Все, что на самом деле помнил он, это Гуляриного брата. Старшего на пару лет детину, который как-то накостылял ему по шее. По детскому незапоминающемуся поводу – не разошлись в школьном коридоре. А еще в памяти всплыла темноглазая девочка, в огромных бантах. Оказывающая первую помощь его разбитому носу сложенным аккуратным белым квадратиком платочком. Девочка была маленькой и смелой. «Тебе не больно?» – спрашивала она Ивана, и смешно ругалась на непонятном языке на драчливого родственника.
– Как брат поживает? – спросил Иван на всякий случай.
– Брат? Что ему сделается? Женился, уехал.
Возникла пауза. Иван не знал, что сказать. Гуляра молча вертела в руках стаканчик с кофе. Они посмотрели друга на друга и вместе улыбнулись симпатичной неловкости. Иван рискнул.
– Я вообще рад, что мы встретились. При таких, правда, обстоятельствах… Жуть! – осторожно направил он беседу в нужное русло.
– Да уж, обстоятельства те еще! – согласилась Гуляра. – Мое первое убийство, я уже говорила.
– А что с убийцей, кстати? Поймали его? – в лоб спросил Иван главное, что его интересовало.