Дариор понимал, что ему не следовало бы вспоминать сейчас о маньяке, – этот вопрос был закрыт ещё в шато Варао. Но молодой историк ничего не мог с собой поделать. Дотошное любопытство снова и снова брало верх над здравомыслием. Поэтому голова Дариора оставалась полностью забитой. Он всеми силами пытался отыскать знак, недвусмысленно указывавший на мотив маньяка. Историк пытался найти закономерность в действиях преступника. Так или иначе, пришлось возвращаться к книге и разбирать её заново. Дариор аккуратно вытащил из саквояжа рукопись и разложил её на столе. Рядом обеспокоенно заёрзал Мортен, но так и не проснулся. По коридору пронеслись деловитые шаги проводника. Затем всё снова погрузилось в тишину. Надо же, какой разительный парадокс! Здесь, в купе, царили лёгкий полумрак и безмятежное спокойствие, а там, всего в метре за окном, безудержно металась снежная анархия, погружая воду, землю и воздух в ледяной хаос.
Дариор поспешно отогнал непрошеные мысли, склонился над столом и миниатюрным пинцетом подцепил страницу рукописи. На сморщенном древнем пергаменте начинались размашистые витиеватые строчки. Историк прибавил свету и приступил к своей кропотливой работе.
Где-то в этих строках должен скрываться секрет Парижского Демона…
Дариор читал долго, вникая в каждое слово. Книга повествовала о приключениях молодого французского рыцаря – между прочим, однофамильца Дариора. Впрочем, Рено – не такая уж редкая фамилия. Однако было в этом что-то уютное, родное…
Кстати, Дариор и имя взял от этого древнего рыцаря. Когда-то давно отец говорил Алексею Михайловичу, что Дариор де Рено – его далёкий предок. Впрочем, историк не верил в это ни тогда, ни сейчас. Но имя взял – ибо красивое и звучное.
По ходу сюжета рыцарь вместе с группой сподвижников двигался через леса средневековой Франции в поисках убийц своего отца. Надо же – даже здесь Алексей Михайлович и древний рыцарь оказались близки!
Ночь тем временем неминуемо приближалась к самому разгару. Её эпицентр накалился добела. Было слышно, как в соседнем купе уже вовсю разливают шампанское.
В купе заглянул проводник, и Дариор нехотя отвлёкся от чтения.
– Господин инженер, не желаете ли пройти в вагон-ресторан?
Дариор взглянул на часы: 22:30.
– Успею ещё, – ответил он.
Когда проводник удалился, Дариор вновь склонился над книгой. Какому глупцу вздумалось считать этот современный бульварный роман исторической хроникой XIV столетия?! Современный слог чувствовался уже с первых строчек. Ну, вот хотя бы в предисловии: «Чума – последний довод королей». Фраза «последний довод королей» выводилась на артиллерийских орудиях в более позднее время, не описанное в книге. Стало быть, и сама книга создана гораздо позже XIV столетия. Это же абсолютно очевидно!
Однако история требовала продолжения. Дариор перевернул очередную страницу и приступил к следующей главе.
Вскоре он покончил с первой частью рукописи. Ему не терпелось приступить ко второй, однако время приближалось к полуночи. Нужно было заглянуть в вагон-ресторан, дабы не вызывать подозрений. И Дариор нехотя поднялся.
– Вставайте, комиссар, – сказал он, деликатно взяв Мортена за плечо. Но тот лишь раздражённо перевернулся на другой бок и пробормотал что-то вроде: «Потом догоню».
Историк пожал плечами и вышел в коридор. В поезде было пустынно. За дверьми больше не бушевали голоса – очевидно, вся публика стянулась в вагон-ресторан. Дариору пришлось проследовать туда же. В отличие от безмолвного полумрака купе, вагон-ресторан показался историку вульгарно-светлым и переполненным. Здесь уже вовсю готовились к новогоднему торжеству. Повсюду слышались умиротворённые разговоры и плеск лившегося вина. Однако Банвиля здесь не было.
Внезапно поезд начал плавно сбавлять ход. Пассажиры явно это заметили и принялись обеспокоенно озираться. Через некоторое время в вагоне появился проводник.
– Не извольте беспокоиться, господа. Это техническая остановка. Поезд остановится не более чем на десять минут, а затем продолжит путь.
Пассажиры постепенно успокоились, и вплоть до остановки поезда всё оставалось в таком же умиротворённом спокойствии. Когда же тяжёлые колёса локомотива с грузным лязгом остановились, некоторые путники поспешили наружу, дабы вдохнуть воздуха и вновь узреть русскую зиму и русские просторы. Дариор снова поискал глазами Банвиля, но так и не обнаружил бывшего лейтенанта ни среди оставшихся, ни среди уходящих пассажиров. Раздражённо выругавшись, историк развернулся и направился в купе. Но там он вообще никого не обнаружил – комиссар тоже куда-то исчез. И Дариор не на шутку разозлился. Не хватало ещё бегать по всему поезду и искать друг друга! Мещанов ведь ясно велел не бросаться в глаза и тихо сидеть в своём купе! Так нет же – господа парижане, похоже, решили обследовать весь поезд от первого до последнего вагона!
Дариор яростно облачился в дорогую бобровую шубу (подарок Мещанова) и снова вышел из купе. Да уж, не бросаться в глаза оказалось непосильной задачей! Магистр ждал, что путники будут вести себя тихо, а они бродят по вагонам, будто неприкаянные души. Судя по всему, непоседливые французы уже выбрались из поезда на станцию. Смирившись с этой мыслью, Дариор быстрым шагом преодолел коридор и вышел в зимнюю стужу.
Стоило ему оказаться на станции, как всё тело сковал лютый мороз. Что и говорить: годы жизни во Франции дали свои результаты. Коренному русскому жителю эта стужа не показалась бы чрезмерно суровой. Однако Дариор едва ли мог вздохнуть при такой температуре воздуха. Сперва он даже устыдился своей слабости, но затем решил мыслить более рационально. «Не стоит отчаиваться, – решил он. – Привыкнуть можно ко всему. Главное – практика, практика и ещё раз практика!»
Осторожно, шаг за шагом, изнежившийся русский парижанин робко ступил на знакомую землю. Вот она, Русь – такая близкая и такая незнакомая! Как она встретит старого друга? Не сочтёт ли педантом? Наверняка те же чувства ощущал Чацкий, вернувшийся из долгих томительных странствий. Или Дубровский, так стремительно прибывший в родной край…
– Поезд стоит не больше десяти минут, – зычно напомнил проводник, бесцеремонно рассеивая грёзы задумавшегося историка. – Прошу не опаздывать.
Заботливая луна высоко стояла в небе. Её голубоватое сияние пронизывающей пеленой охватывало землю, не давая ей погрузиться в полную тьму. Облака молча и с незримым уважением обходили светило стороной. Дариор возвёл очи к небу. Вот они – русские небеса, и эта русская луна, и этот знакомый русский снег, назойливо сыплющийся на голову. Как долго он ждал этого, как долго врал себе, говоря, что не тоскует по дому! Разве можно было отвернуться от всего этого?
– Господин Одоевский? – глухой голос вновь вырвал историка из омута мыслей.
Новоявленный иоаннит обернулся и внимательно взглянул на нарушителя спокойствия. Это был довольно высокий мужчина, заросший чёрной бородой, в тёплом, в меру поношенном пальто. Его волосы, выбивавшиеся из-под меховой шапки, стремительно развевались на ветру. Губы сильно обветрились, что свидетельствовало о долгом нахождении на морозе. Можно было бы принять этого незнакомца за образец исконно русского жителя, если бы не чрезмерно умудрённое выражение лица. Казалось, что за кожаной оболочкой его головы так и переливаются великие думы.
– Nein! Ich bin Herr Krause, Ingenieur. Was wollen Sie? – настороженно отозвался Дариор, бездарно имитируя берлинский акцент. Что-то явно не понравилось ему в этом незнакомце. Быть может, излишние позывы предусмотрительности? Но откуда тогда этому умнику известно его имя? Для всех должен существовать инженер Гер Краузе, но никак не госпитальер Алексей Одоевский.
– Не волнуйтесь, Алексей Михайлович, – продолжал незнакомец, – разрешите представиться: Тимофей Стережецкий. Я адъютант при капитане Унглике. Рад знакомству.
Вот и загадка умного лица разъяснилась! Незнакомец тем временем дружелюбно кивнул и даже протянул руку. Дариор вяло пожал её. Кто такой капитан Унглик? Он решительно не знал, как действовать дальше.
– Очень приятно, – пробормотал историк, от волнения по-русски – но, должно быть, это какая-то ошибка. Я не этот ваш… как его… Алексей Одоевский, я…
– Оставьте конспирацию, друг мой! – улыбнулся Стережецкий. – Я агент его превосходительства Михаила Ивановича Мещанова. Я прибыл к вам с дальнейшими инструкциями. Неужели вас не предупредили?… Верблюд!
Дариор замер. Его пробил такой холод, с которым русской стуже никак не сравниться. Агент Мещанова? Но кто же тогда та девушка?..
Историк невольно оглядел безлюдную одинокую станцию. Пассажиры уже успели вернуться в поезд и занять места в вагоне-ресторане. Кажется, локомотив в ближайшее время собирался трогаться. Теперь Дариор остался наедине с таинственным адъютантом посреди глухого забытого края. Оставалось решить, кто соврал: Настаси, не сказавшая пароль, или Стережецкий? Дариору всей душой хотелось верить, что последний. Однако откуда тогда он знает пароль? И агент-мужчина укладывался в его понимании гораздо лучше, чем агент-женщина. В любом случае, историк решил не показывать своей растерянности.
– Ах да, припоминаю, – словно бы спохватился он. – Извините. Это моя вечная осторожность… Зебра.
– И правильно, – благодушно кивнул адъютант. – Лучше переусердствовать с осторожностью, чем злоупотребить беспечностью. Да-да, помяните моё слово.
Он вновь широко улыбнулся и осторожно спросил:
– Может быть, приступим к делу? Пройдёмте.
– В вагон?
– Нет, – Стережецкий строго качнул головой. – Информация секретная. Я не хочу, чтобы она стала достоянием многих ушей. Отойдём в лес. Тут есть небольшая прогалина – там и поговорим.
Дариор удивился:
– Но поезд…
– Успеете, – перебил адъютант. – Я не займу у вас много времени.
Он кивнул на узкую заснеженную тропинку, ведущую в лес. Дариору не хотелось оставлять подозрительного типа у себя за спиной, однако иного выхода не было. Историк ступил на тропинку и вскоре добрался до небольшой полянки. Поезд скрылся за деревьями, и теперь лишь звучно раздавалось его сердитое шипение. Дариор нервно огляделся. С поляны выхода не было, если не считать той тропинки, ведущей на станцию. Но и её уже оккупировал адъютант, встав прямо перед историком. Всё это очень напоминало западню. И если это агент Мещанова, то почему он появился не в людном городе, как Анастасия Николаевна, а вылез из каких-то дремучих сугробов? Излишняя осторожность? Вряд ли.
Тем временем Стережецкий совсем повеселел и впал в своеобразную эйфорию.
– Ну, вот мы и пришли! – усмехнулся он. – Теперь можем всё хорошенько обсудить.
– Давайте, – согласился Дариор и положил руку во внутренний карман шубы.
Стережецкий заметил этот манёвр и усмехнулся ещё больше.
– Что же вы, Алексей Михайлович, в такое опасное путешествие в одиночку собрались? Принцип или излишняя самоуверенность?
Если это и вправду агент, то почему Мещанов не осведомил его о численности группы? Странно, очень странно.
– Принцип, – ответил Дариор. – Всё всегда делаю один.
– Охотно верю, – кивнул Стережецкий. – Кстати, куда именно вы направляетесь? Где сейчас находится штаб-квартира московского приората госпитальеров?
Дариор нахмурился. Сомнений не оставалось: Анастасия Николаевна была агентом иоаннитов. А этот демонический адъютант – вообще непонятно кто. Почему-то от этой мысли на душе Дариора сразу потеплело.
– Насколько я понимаю, – с лёгкой улыбкой сказал он, – эти сведения должны были сообщить мне вы.
Стережецкий слегка напрягся, но не более чем на секунду.
– Я всего лишь адъютант, – скромно молвил он. – Многое мне неизвестно. Так же, как и цель вашей поездки. В чём она заключается, если не секрет?
На станции призывно прозвенел колокол. В ночи послышалось что-то вроде «отправление!». Дариор торопливо шагнул к тропе, но Стережецкий не отступил. Его холодные глаза сверкнули в свете луны.
– Вам придётся ответить на вопрос, господин Одоевский, – медленно произнёс он. – Иначе вы не сядете на этот поезд.
Дариор гневно взглянул на адъютанта и сделал ещё один шаг к тропе. Стережецкий не шелохнулся.
– Я ничего вам не скажу, – резко ответил Дариор и замер, изготовившись.
Стережецкий печально улыбнулся.
– Жаль, – тихо сказал он и так же тихо вздохнул.
С молниеносной скоростью адъютант выхватил нож и бросился в атаку. Историк, не мешкая, выдернул из-под шубы наган, но Стережецкий оказался быстрее. Коротким тычком он выбил из рук Дариора револьвер и занёс для удара клинок. К счастью, иоаннит вовремя перехватил его руку – и уже через несколько мгновений противники упали в снег, осыпая друг друга страшными ударами.
За рядом елей зычно загудел поезд. Его колёса с лязгом взвыли. Локомотив тронулся. Он уходил от Дариора, а вместе с ним исчезала и Москва. Она грустно махала историку платочком.
Стережецкий грубо опрокинул Дариора в сугроб, прижал ногой и заорал на весь лес:
– Сюда! Я схватил его!
Историк рванулся вперёд и умудрился-таки выбраться на свободу. В один миг он достиг своего нагана, но Стережецкий вновь накинулся сзади и опрокинул противника в снег. Дариор уже слышал, как из леса несётся топот множества ног. Враги оказались повсюду. Зимний лес безвозвратно превращался в могилу. К мнимому агенту прибывало подкрепление. Их голоса раздавались совсем рядом.
Стережецкий, успокоившись, слегка ослабил хватку – и Дариор что есть силы огрел его ногой. Лже-адъютант упал на спину и выругался. Со всех сторон к Дариору неслись новые противники. Историк схватил наган и бросился в просвет между кольцом врагов, словно рыцарь де Рено из летописи. Снег зашуршал под его ногами, когда он выскочил на станцию. Поезд тем временем стремительно разгонялся. Он уже не тащился по полотну, а грузно двигался набирая скорость. Последний его вагон проходил мимо. Москва уплывала, а взамен неё приближалась смерть. Дариор побежал ещё быстрее и в последний миг уцепился-таки за поручни уходящего вагона. И тут внезапно кто-то прыгнул вслед за ним. Дариор почувствовал, как этот «кто-то» стальной хваткой вцепился ему в ногу. Был ли то неугомонный Стережецкий или какой-нибудь другой враг, оставалось загадкой. Так или иначе, Дариор попытался стряхнуть его с себя, но руки из тьмы вцепились ещё сильнее и поползли вверх, цепляясь за шубу, подбираясь к поручням. Исчерпав возможности, иоаннит направил за спину револьвер и не глядя, спустил курок. Тяжёлый груз сразу исчез, Дариор почувствовал облегчение и свободу.
Задняя дверь вагона оказалось запертой, поэтому историку ничего не оставалось, кроме как лезть на крышу несущегося поезда. Лестница, ведущая наверх, оказалась скользкой и заледеневшей, но это было полбеды. Настоящая трудность образовалась на самой крыше вагона. Всё пространство от лестницы до пыхтевшего локомотива было заполнено толстым слоем искрящегося снега. А под снегом скрывалась корка льда. Крыши вагонов напоминали длинную заснеженную дорогу, неумолимо уходившую вдаль.
Дариор неуверенно пошатнулся. Ходить по крыше мчащегося поезда ему ещё не доводилось. В таком деле одной осторожности мало. Историк сделал робкий маленький шаг и едва не поскользнулся. Хорошо ещё, что предательский лёд накрывал плотный слой снега! Намного хуже было бы двигаться по голому льду. Но, надо сказать, и снег не сильно облегчал путь.
Внезапно сквозь рёв метели громыхнул выстрел – и Дариор, уже изготовившийся к новому шагу, чуть было не улетел вниз. Он упал лицом в снег и замер, пытаясь унять дрожь в сердце. Прижавшись к крыше вагона и стараясь не поднимать головы, он попробовал оглядеться.
По заснеженному полю в полусотне шагов от поезда во весь опор мчалась группа кавалеристов. Их взмыленные кони тонули в снегу, однако упорно не отставали от последнего вагона. Призрачный свет луны благосклонно освещал им путь. Всадников было не больше десятка. Многие из них держали наперевес винтовки, остальные размахивали револьверами. Впереди всех на мощном гнедом скакуне нёсся Стережецкий. Удара по шее ему явно не хватило. Сама кавалькада двигалась в отдалении, но стоило Дариору показать голову из укрытия, как ночь озарили яркие вспышки и по вагону забарабанили пули.