– Слышите? – повернул голову к спутнице Бугров, занимавший кресло пилота. – Вам это ничего не напоминает?
– Синдром Порошенко, – усмехнулась Легрова.
– Что?
– Синдром неуверенности, часто переходящий в агрессию, испытываемый пациентами психиатрических клиник.
– Но ведь и наши парни, и эксперты прошли психологическую спецподготовку на совместимость…
– Возможно, Ваня прав, и в здешнем воздухе летают вирусы.
– Внутри Сферы нет воздуха.
– Это я образно говоря.
– Но все мы прошли дезактивацию и санобработку, никаких вирусов не обнаружили.
– Значит, тут какие-то особые вирусы.
– Ладно, будьте готовы к неприятным сюрпризам.
Шлюп нырнул к пирамиде, завис над ней.
Бугров открыл люк, активировал скафандровую систему защиты, включил антиграв и прыгнул в пролом.
Оба «броненосца» стояли, накренившись, опираясь друг на друга боками. Луч нашлемного фонаря выхватил из полутьмы ребристые стены помещения, покрытые зеркальной чешуей, какие-то длинные баки-трубы, прикрепленные к стенам, и квадратное отверстие в полу. Это был люк, причем люк, расстрелянный из лучемета.
Холодные коготки страха прошлись по спине. К ним прибавилось и некомфортное чувство угрозы.
Бугров прислушался к своим ощущениям.
Впечатление было такое, будто из люка била вверх струя ядовитого газа, который странным образом проникал в скафандр, минуя все уровни защиты, и вот-вот превратит его в труп или в зомби.
Передернув плечами, Бугров нагнулся над люком:
– Иван?!
Интуиция заставила его отшатнуться, и вовремя: из темноты нижнего помещения вырвался огненный шмель, вонзился в одно из ребер на стене и проделал в нем дымящийся шрам.
– Капитан! – раздался слабый голос Ломакина. – Не суйтесь! Парень стреляет на поражение!
Внизу засверкали сполохи: началась беззвучная при отсутствии воздуха стрельба из «универсалов», имеющих несколько режимов боевого применения: лазерный, обычный – пулями калибра девять миллиметров – и плазменный.
– Филипп! – крикнул Бугров. – Прекрати стрельбу! В чем дело?!
– Убью засранца! – прилетел приглушенный рык Каледина. – Мне никто не вправе приказать, что делать, а что нет! Даже вы!
Темноту в глубине люка снова прорезали всполохи плазменных разрядов.
– Иван!
– Я в порядке, – ответил Ломакин. – Он прострелил мне ногу. Я не даю ему сбежать.
– Пусть бежит, отступи.
– Во-первых, он в таком состоянии, что способен перестрелять всех! Во-вторых, отступать некуда, капитан. Это могильник, я предупреждал, только могильник особенный, судя по символике, не биологический, как мы думали.
– Какой символике?!
– Тут еще один бак, полусфера метров пяти в диаметре, опоясана барьером, а на стойке мерцает экранчик. Так вот, экранчик показывает серию картинок: шар в окружении решеточек, из шара вырывается корона синих лучиков, и решетки начинают оплывать капельками.
– Наша аппаратура радиации не фиксирует.
– Может быть, это какая-то другая радиация.
– Ладно, разберемся, выпусти его. Филипп, мы отступим, ты выйдешь. Если Иван прав, ты получил дозу какой-то лучевой хрени и рискуешь окончательно шизануться. На корабле тебе станет легче.
– Ага, вы меня сунете в бункер и усыпите, премного благодарен! Убирайтесь к черту, я приватизирую Сферу! Она моя!
– Не глупи, мы тебя не…
Из люка прилетел вопль, послышалась возня, хриплое рычание, ругань.
– Капитан, я его держу!
Не раздумывая, Бугров сиганул в люк.
На глубине примерно семи метров по полу помещения с куполом хранилища неизвестного вещества, для которого хозяевам Сферы пришлось строить систему защитных пирамид, катались два тела. Один борец держал другого за руки, не давая тому выстрелить из «универсала», а тот, рыча как зверь, пытался освободиться, выворачивая ствол в голову противника.
Бугров мог применить оружие, но не стал. Выбрав момент, он опустился на борющихся сверху и обрушил на шлем верхнего борца, с пистолетом, мощный удар кулака в броневой перчатке.
Каледин охнул и перестал сопротивляться.
Совещание всех пассажиров и членов экипажа, метко названное Альбертом Полонски консилиумом, протекало бурно.
«Дерзкий» стартовал с внешней поверхности Сферы Дайсона, оставив лагеря экспедиции снаружи и внутри, и теперь дрейфовал в тысяче километров от сооружения, построенного вокруг умирающей звезды неведомыми существами, чей облик пока так и оставался неизвестным.
Известно было лишь одно: строили Сферу не лемуры.
На вопрос, куда же делись сами строители, тоже не было однозначного ответа. Предположение Нурманна, что строители погубили сами себя, взорвав свою родную планету, потому и не отреагировали на появление землян, приняли далеко не все космонавты.
– Но они могли переселиться на внутреннюю поверхность Сферы, – сказал Шустов.
– Если бы переселились, нас засекли бы точно. На мой взгляд, они использовали Сферу не только как отражатель излучения звезды, но и как мусорную свалку.
– Но кто в таком случае поубивал лемуров? – спросил Полонски. – Если не строители?
– Они сами себя поубивали, – буркнул Ломакин.
Чувствовал он себя неважно, но ради совещания покинул медбокс корабля. В отличие от Филиппа, которого пришлось изолировать. Оператор получил серьезный психологический шок и нуждался в лечении.
– Есть идея, мальчики, – сказала Ирина Легрова тихим стеснительным голоском. – Можно, Виталий Семенович?
Бугров, на этот раз соизволивший присутствовать вживую, кивнул.
– Мы все согласились, что очень большая часть внутренней поверхности Сферы представляет собой мусорную свалку. Но это необычная свалка. Хозяева свозили сюда не только обычный мусор, отходы производства и жизнедеятельности, но еще и эмоционально-радиоактивный мусор! Понимаете? В пирамидах – отходы их психической деятельности, эмоциональная грязь: злоба, ненависть, агрессия, желание возвыситься, пренебречь моралью и так далее, от которой они хотели избавиться.
– Похоже, это им не помогло, – проворчал Нурманн.
– Лемуры не знали, с чем столкнулись, пробив ход на внутреннюю поверхность, и пси-радиация их погубила, превратила в агрессивных отморозков, не способных объективно оценивать ситуацию. И мы тоже едва не пошли по этому пути.
Шустов покашлял.
– Признаюсь, я вел себя… не по-джентльменски… прошу прощения… м-да… Слов нет, идея хорошая, Ирина Николаевна. Столько работы! А мы вынуждены отступить.
– Капитан, может быть, найдем какой-нибудь выход? – с надеждой посмотрел на Бугрова Полонски. – Поищем защиту от этой пси-радиации? Ведь нельзя же возвращаться не солено евши, как говорят русские.
– Они говорят – не солоно хлебавши, – поправил навигатора Ломакин.
– Один черт.
– Всем отдыхать! – встал Бугров. – На Землю отправлена депеша, будем ждать ответ. А пока Сферой будут заниматься беспилотники.
Он поманил рукой Ломакина, оба вышли. Дверь отрезала за их спинами гул голосов.
Прооперированная нога Ивана была в специальном чехле, и он уже мог ходить, прихрамывая.
– Не бросай его, – сказал Бугров.
– Кого? – не сразу понял Иван. Потом сообразил, кивнул, дернул себя за вихор. – Да Фил ни в чем в общем-то не виноват, просто горяч больно. Навещу, поговорим… Значит, мы остаемся? Или нет? Игорь Ильич прав, здесь уйма интересного, жаль уходить.
Бугров пошел прочь по коридору, пробурчал себе под нос:
– А то я не понимаю… Пока не найдем противоядия от пси-излучения, из корабля ни шагу!
Ломакин вскинул вверх сжатый кулак, резко опустил:
– Йес!
Бугров оглянулся, и Иван поспешно сделал непроницаемое лицо.
– Найдем, Виталий Семенович!
Бугров скрылся в рубке.
Он лучше всех знал, что корабль не покинет Сферу Дайсона. Она ждала своих исследователей…
Антон Первушин
Песнь самозверя
Решение созрело. Серж не стал дожидаться, когда возьмут верх посторонние доводы, и повесил три восклицательных эмодзи в чате миссии, тем самым нарушив внутренний сетевой устав. На его выходку откликнулись почти сразу – через полминуты зазеленел индикатор прямого контакта с топ-менеджером Авани, причем почтенная сударыня требовала визуализации. Серж не возражал, сомкнув пальцы в кулак. Перед глазами немедленно появилось смуглое остроносое лицо в обрамлении развевающихся ярко-рыжих волос.
– Почтенный сударь Серж Ивановских?
– Почтенная сударыня Авани Гопал?
– Переходим к проблеме, – деловито сказала топ-менеджер. – Что вызвало тревогу?
– Нет тревоги, почтенная сударыня, – успокоил Серж. – Я собираюсь остаться в системе Саган.
Авани не выказала удивления. Возможно, ей приходилось выслушивать и более экзотические пожелания.
– Основания, почтенный сударь? Напоминаю, что регламент вашей деятельности внутри миссии определяет Академия планетологии.
– Я помню, почтенная сударыня. Однако мой куратор по научно-исследовательской работе, почтенный сударь Крамских, предоставил мне возможность произвольного выбора темы по прибытии.
– По прибытии в систему Гринч-восемьдесят-шесть, почтенный сударь.
– Да, безусловно. Но исключение для промежуточных систем в контракте не предусмотрено. А что не запрещено, то разрешено. Не так ли, почтенная сударыня?
Авани подвисла. Справа от изображения ее застывшего лица появился бегунок в виде условной птички, подсказывающий, что топ-менеджер на связи, но занята общением с внешним миром.
– Подтверждаю, почтенный сударь, – заявила Авани, прерывая возникшую паузу. – Что не запрещено, то разрешено. Вы можете остаться в планетной системе Гринч-шестнадцать в соответствии с вашими конституционными правами. В таком случае я обязана действовать по протоколу дополнений к целям миссии. Вы знакомы с протоколом?
– Разумеется, я знаком с протоколом, – сказал Серж, улыбаясь. – Оставим формальности, почтенная сударыня. Запишем так. Мне показалась любопытной одна из гипотез, связанных с биотическим кризисом на Сагане-два. Я берусь проверить ее на практике. Все остальное является авторской тайной Академии планетологии, поэтому обсуждать детали я могу только со своим куратором.
Авани ответ не понравился, но она не смела возражать: хотя доставка Сержа на Хокинг-4 и была оплачена по категории «эконом» со всеми возможными скидками, он оставался дееспособным гражданином-избирателем, дипломантом Академии, и мог себе позволить любые причуды в пределах кодексов, уставов и конституции. Даже если сейчас по неким причинам он решил бы воспользоваться, например, второй поправкой, то Авани как топ-менеджер миссии была обязана обеспечить его всем необходимым для совершения узаконенного самоубийства.
– Согласно протоколу, – продолжила Авани, – я обязана предупредить вас, почтенный сударь, о возможных последствиях вашего решения при внесении изменений в план миссии.
– Спасибо, почтенная сударыня, я ознакомился с информацией о системе… – Серж попытался избежать бюрократической волокиты.
– Я настаиваю, почтенный сударь. – В голосе топ-менеджера звякнула сталь. – Вы, по доброй воле и пользуясь вашими конституционными правами, приняли решение остаться в системе Гринч-шестнадцать на неопределенный срок, вплоть до истечения вашей жизни. В системе Гринч-шестнадцать находится долговременная база «Саган-орбитальный», ресурсы которой способны обеспечить ваше существование на неопределенный срок, вплоть до истечения вашей жизни. Ресурсы долговременной базы «Саган-орбитальный» выше нормативного жизнеобеспечения и предоставляются по предоплате согласно прейскуранту. Если вы пожелаете покинуть долговременную базу «Саган-орбитальный» с помощью транспортных средств до истечения срока вашей жизни, вам надлежит произвести предоплату согласно прейскуранту. Ответственность за вашу жизнь, здоровье и статус вы принимаете на себя лично, без исключений. Подтвердите, что вы усвоили информацию и не имеете претензий к вышеизложенному.
– Да, – отозвался Серж. – Я усвоил и не имею.
– Пожалуйста, подтвердите жестом, почтенный сударь.
Серж сплел пальцы рук в замок, демонстрируя согласие с «вышеизложенным». Авани опять подвисла, и целую минуту Серж наблюдал за птичкой, машущей нарисованными крылышками. Он прислушался к себе: не появились ли сомнения в правильности решения? Нет, не появились. Если он прав, то впереди ждет открытие, о котором никто из кандидатов-аспирантов Академии не мог и мечтать. До сих пор Серж думал, будто бы начисто лишен честолюбия, но выяснилось, что это не так. К новому ощущению требовалось привыкнуть.
– Протокол дополнений к целям миссии закрыт, – сообщила топ-менеджер. – Исправления не принимаются.
Когда с формальностями было покончено, взгляд и голос Авани смягчились.
– Почтенный сударь, могу ли я дать совет? – спросила она.
– Да, почтенная сударыня. Слушаю вас с полным вниманием.
– Серж, я не знаю, что вы собираетесь делать на Сагане-два. Но учтите: будут сложности. Хотя база автоматизирована, на ней есть тест-смотритель. Без права транспортировки. Фигурант Опра. Фамилия ей не положена по статусу. Есть только номер – шестнадцать-восемь-тридцать. Расшифровывается просто. Шестнадцать – место заключения по каталогу Гринчевского. Восемь – статья кодекса наказаний. Тридцать – срок заключения в геогодах. К досье Опры у меня доступа нет, но статья и срок говорят сами за себя. Преступление в области Tutela Sacrum. Вам наверняка захочется установить контакт с Опрой. И ей наверняка захочется установить контакт с вами. Я хочу предостеречь вас: постарайтесь избежать любых вариантов контакта. На базе самоизоляция включена в норматив. Воспользуйтесь!
– Не вижу повода для опасений, Авани. – Серж тоже перешел на доверительный тон. – Если Опра осуждена по восьмой статье, то она – ученый, дипломант. Ученые всегда найдут общий язык друг с другом.
– И все же не забывайте, Серж, что вы с ней в разных статусах. Ее статус вам не повысить, зато ваш она способна понизить очень легко. Вы ведь не хотите остаться на базе еще одним осужденным тест-смотрителем?
– Нет, это не входит в мои планы, – ответил Серж с показным безразличием.
Авани кивнула, учтиво улыбнулась:
– Я предупредила вас, Серж. Шаттл активизирован, стартовое окно откроется ровно в девять по месту. Чистого пути!
– Чистого пути!
Окно топ-менеджера миссии свернулось, но Серж еще какое-то время сидел неподвижно, обдумывая последние слова Авани. Ему показалось, что она знает больше, чем говорит.
В компоновке межорбитального шаттла не был предусмотрен обзорный купол, поэтому Сержу пришлось подключиться к внутренней сети, авторизовавшись как пользователь-пассажир, затем – как пользователь-наблюдатель. Большего, в общем-то, и не требовалось: хотя такие шаттлы пошли в серийное производство пятьдесят лет назад, то есть задолго до рождения Сержа, и с тех пор мало модернизировались, они обладали достаточно развитым нейроядром – по индексу осознания примерно на уровне обученной овчарки, – чтобы принимать самостоятельные тактические решения. Конечно, если бы все вокруг горело и взрывалось, а векторов угроз насчитывалось больше десятка, то пришлось бы присвоить себе статус инструктора, но в системе GR-16 все было спокойно – старый увядающий мир, растративший свою космологическую активность миллионы геолет назад.
Пройдя авторизацию и небрежным взмахом отключив служебную тарабарщину, Серж выбрал коммуникационный канал для своего виртуала: визуализация в оптическом диапазоне. Сам шаттл традиционно пользовался ик-диапазоном, иногда для радиолокации прибегая к икс-диапазону, поэтому наблюдатель и нейроядро не мешали друг другу. Стены обитаемой капсулы исчезли, и Серж оказался как бы подвешенным в пустоте под одним из направляющих пилонов «Косберга» – спиной к светилу Сагана, закрытому щитом энергонакопителя, и лицом к бескрайнему пространству, которое здесь, на низкой астроцентрической орбите, выглядело наполненным ярким, словно неоновым, светом, болезненным для глаз. Серж поиграл настройками фильтра, делая яркость приемлемой. В то же время нейроядро услужливо подключило программу астрономической идентификации – на видимой полусфере появились значки ближайших звезд и планет. Саган-1, очевидно, скрывался за светилом; зато Саган-2 с зеленой пометкой обитаемости красовался прямо по центру, в оппозиции. Серж вытянул к нему руку, развел пальцы, увеличивая изображение. Вторая планета системы казалась сплошь темно-синей, как ягода спелой черники, но Серж знал, что если еще увеличить и детализировать картинку, то станут различимы бесчисленные и весьма причудливые архипелаги, нарушающие ровную поверхность великого океана, и, конечно, желтое с коричневыми затемнениями пятно пангеи – единственного и очень древнего континента. Зрелище завораживало. Кандидат-аспирант еще никогда не бывал так далеко от Земли. И уж тем более ему ни разу не приходилось собираться на планету, где люди появлялись лишь эпизодически: три раза за всю историю, согласно подсказке локализованной Вики. Посему зрелище не только завораживало, но и тревожило, волновало, вызывало предчувствия. Серж понимал, что это душевное состояние вряд ли повторится, и наслаждался им, запоминая каждое мгновение.