Он стал пить еще сильнее, и наконец допился до такой степени, что, окончательно всем надоевши и устроивши как-то раз в сельце крупный очередной скандал с последствиями, он затем проснулся утром от того, что многие из жителей сельца били его палками и силились схватить, и что даже называли его детоубийцей. Берестов ничего не понял и, кое-как вырвавшись из цепких рук дворян и их крепостных, убежал в лес, ничего не понимая из сказанного, но проклиная всех и грозя им страшною местью.
Случилось же под такое очередное его пьянство странное событие, весьма зловещее и куда более жестокое чем то, которое он однажды уже совершил. Двое детей помещика Ореховского были найдены мертвыми и сильно изрубленные топором, а жена же его также была зарезана и опорочена. Никто ничего не видел и не знал, а только и было известно, что все они втроем проводили время поздним летним вечером в саду, в уютной беседке и пили чай. Такое зверское преступление никак не могло более содержаться в негласности и вскоре мигом было доставлено прямо самому губернатору и прочим чиновникам.
В сельцо была даже откомандирована группа солдат с целью найти злоумышленника и предать его суду, но все поиски в окрестностях леса были тщетны, а сам же отец Берестова клялся и божился что не знает где его сын, но что он дескать искренно молит его превосходительство и Бога смягчить участь его сына и не казнить его, а только сослать в каторгу. Но не успела эта искренняя молитва дойти до его превосходительства и Бога, как вдруг случилось новое убийство. Было зарезано в поле и на реке еще несколько женщин крепостных, которые отправлялись туда свершать свои хозяйственные дела. Это ужасное событие пронеслось как вихрь по всей губернии. Вопрос поднялся не на шутку и важность в поимки Берестова состояла теперь же на первом месте у уездной полиции и капитана-исправника. Все вдруг вспомнили его недавние угрозы и месть, которую он обещался свершить. Но никто также не понимал и мотивацию таких жестоких убийств, ибо по найденным телам нельзя было сказать чтобы над ними надругались.
Вскоре свершилось еще одно убийство какого-то родственника дворянина Сонина, а после того еще двое детей пропали без какой-либо вести. Жуть и ужас распространились по всей округе. Из Москвы был выписан особый следователь для проведения дела и вести об страшных и таинственных последствиях дошли даже до самого Петербурга. Была также создана некая особая комиссия для расследования, но ей также не удалось дознаться хоть каких бы то ни было причин. Все места убийств рассматривались самым тщательнейшим образом, но не помогло и это. Был наконец выслан специальный отряд гвардии и несколько гарнизонных отрядов для прочищения всех прилегающих лесов, мшаников и болот, но ничего не оказалось найденным и там.
А между тем поиски Берестова затягивались, а убийства и все новые и новые похищения продолжались. Люди стали покидать сельцо и оно заметно обезлюдило; везде была сбивчивость, сутолока, страх, подозрение, междоусобные распри и крестьянские мятежи, кражи и обыски. Хозяйства у всех расстроились в высшей степени, а между тем поиски шли и шли, а люди пропадали и пропадали.
Наконец это уже перешло все границы, и вот однажды, когда московский следователь, в присутствии еще двух полицейских и гарнизонного офицера находились в доме одного из тамошних помещиков, где присутствовали также и сам помещик со своею женой, то есть именно там, где был учинен штаб по всему расследованию, вдруг в комнату вбегает ужасно перепуганная прачка и падает на колени перед московским следователем, излагая:
– Государь мой, помилуйте-с меня! Спасите душу мою, а я за вас вечно Богу-с буду…
– Что? Что? Кого? – Вдруг заволновался следователь и встал, после чего встал и офицер и все прочие.
– Помилуйте, государь мой-с. – Кричала прачка, стоя на коленях и изливаясь слезами. – Все видела я, все знаю и была там, Господи Боже упаси меня окаянную-с.
– Да что же случилось?! – Кричали в волнении офицеры. – Что вы видели?!
– Все видела! Господи Владыка… В лес пошла-с на погост к покойнику своему и его там видела…
– Беростова?! – Ошеломленно спросил следователь.
– Нет государь мой, кузнеца их, Кузьму Архиповича, помешанного-с.
– Как кузнеца?! Это что же?! Какого кузнеца Кузьму Архиповича?! Где?! А ну не тараторь и расскажи обстоятельно!
Поднялся вдруг такой шум, такая суета, что все стало жутко и в то же время все что ни было порывалось теперь же на погост, ибо обнаружилась теперь же хоть какая-либо новая зацепка.
– Государь ты мой, – продолжала прачка Акулька, захлебываясь истерикой. – Вот-с пошла я, барин, на погост наш, что там-с, за мшаниками стоит, за болотцем, к покойнику-с. Да вот иду то я по темноте, по тропам то тамошним, и вдруг вижу как бы свечка горит в темноте то-с, далеко; пошла я туда и слышу вдруг, как какой-то мужчина в землянку речь свою обращает, погоди мол, сейчас я тебе ручонки то выбелю-с, барич. Чу, смотрю, да как ни есть сам Кузьма Архипович, его то я узнала, стоны и жуткие стенания из землянки доносились, да я взяла и в страхе как побежала домой во весь опор. Господи, помилуй меня-с.
Ну, как вы думаете, стоит ли уточнять мне, каковы были шум и паника после сказанного? В тот же миг отрядили четыре отряда, окружили болотник с погостом, куда доныне не додумались заглянуть, схватили помешанного кузнеца то того, да он взял сам себя и запорол. В землянке восемь тел нашли, девятым был самый Берестов, только недавно умерший. Экспертиза постановила, что он около месяца был в плену у Минина и был истязаем и бит каждый день, самого же его нашли также зарезанного, еще с горячею кровью.
Вот, господа, до чего оказывается может отчаяние дойти, ведь был такой исправный человек, и ведь никогда не подумаешь, что из-за смерти своей жены можно сойти сума, да причем стать таким маниакальным убийцей. До сих пор зловещая история ходит по тем краям, а в самом сельце уж подавно никто не живет.
Все мы молчали потрясенные и переваривали историю, рассказанную Запрудиным. Но вдруг Назаров, насыщенный таким рассказом, спросил нас всех как бы в пандан всеобщему настроению.
– А про курильню-то Петербургскую не слышали историю-то?
Все мы тут же уставились на него.
– Это про какую такую курильню? – Спросил его Запрудин с интересом.
– Как же, да вот что была на Невском, где дом то там стоял вдоль Невы, длинный дом такой в два этажа. Там и была она в подвале, а заведовал ею Лев Борисович Тенетников, не слыхали разве? Иван Андреевич, не слыхал ты? Ведь вот тоже про похищения; жуткая история.
– Ах, как не слыхал! – Воскликнул Запрудин. – Слышал краем уха, что-то там про утопленников, да только вот сути дела так и не понял. Расскажи ка нам всем обстоятельней.
– С удовольствием расскажу, итак…..
Мы с Запрудиным в предвкушении приготовились слушать историю, но, к нашему изумлению, Гаврилов вдруг запротестовал и стал склонять Назарова к тому, чтобы тот не стал оглашать ее.
– А нечего нам рассказывать такие страшные истории, поскольку к добру это не приведет, а ты, Василий Васильевич, давай ка лучше не совращай их молодые умы, а то сманишь их на гиблое дело; много уж людей понесло от этого Тенетникова.
– Позвольте, – отвечал я. – Да разве эти истории могут нанести нам какой-то действительный вред? Я вот очень хотел бы послушать историю, тем более что торопиться еще некуда, а за свою молодую рассудительность я сам могу отвечать.
– Право, Архип Савельевич, – говорил Назаров ободрено. – Нет тут вовсе никакой серьезности, тем более что это было уже давно, а господам рассказанная история не принесет никакого вреда.
– И впрямь, – говорил уже и самый Запрудин. – Никакого горя от того не последует. Конечно же пусть рассказывает.
– Добро, – согласился в итоге Гаврилов. – Да только вот потом я посмотрю, как никаких последствий из того не случится. Иван Андреевич то вон совсем еще молод, глядишь, потом будет еще жаловаться на тяжелую участь свою, мол, Архип Савельевич, помогите, а вот тогда и посмотрим. Никогда я еще не давал дурных советов, но коли уж так, так и делайте что хотите, а у меня ничего не спрашивайте.
Сказавши это, он, подперев голову под локоть, кажется, задремал. А Назаров тем временем уж начал рассказывать историю про загадочную курильню:
Как я уже и говорил, история эта случилась здесь, В Петербурге, на Невском проспекте, именно там, где сейчас находится один большой склад каботажных приборов. По времени это произошло… дай Бог памяти, кажется года три назад, но зловещий след и последствия, оставленные этим событием, сохранились и по сей день.
Итак, речь идет об Льве Борисовиче Тенетникове, управителе одной курильни, ставшей запрещенной и некогда устроенной в том самом складе, об котором я только теперь же упомянул. Как-то раз мне удалось повидать его, а потому смогу вам кратко описать его.
На вид ему может лет сорок пять, ростом он не столь низок, но и не высок, но зато весьма плечист и широк; носил всегда черную как смоль бороду, усы, баки и курчавые вихры, а лоб же его, помню, также был широк, что было несоразмерно с маленькими глазенками, так, что всю его физиономию можно назвать глумливой и насмешливой. Разговор у него деловой, деликатный, речь ведет плавно и обращается вежливо, любит курнуть трубку, а во всех его телодвижениях видна дарованная самим Богом харизма и красноречие. Он весьма умен, но самая ученость и прочие сферы просвещения его мало интересуют. Интересны же ему были море, флот и все что связанно с ним, ибо он бывал когда-то простым, но задорным матросом, который дослужиться до офицера все же не смог, но однако ж почти пятнадцать лет провел в море. Слыл в экспедициях отличным плотником иочень часто путешествовал в островную Европу и Голландию. Когда-то он покинул флот и перебрался жить в Стокгольм, а оттуда и в Петербург, вместе с Бог знает откуда взявшимся капиталом.
Прошло несколько времени и он выкупил большое помещение у самых берегов Невы (этот же склад), и учредил в нем обычную курильню опия, где собирались как и простые люди, так и бывалые в этом деле любители, настоящие курильщики, причем собирались там так, словно курильня эта стояла там всю жизнь, а не месяц с небольшим, и пользовалась славой одной из лучших в мире.
Но прежде чем я приступлю к самой сути истории, уточню несколько сведений об тот самом товаре, который сбывался в этой курильне по весьма завышенной цене, и кой также доставлялся Тенетникову Контрабандой(если верить тем, кто и сам курил его и был там, то есть именно те, заядлые тамошние посидельцы, кто лично рассказывал мне об том, и кто уж давно упокоился). Самый же этот товар имел на себе некое клеймо таинства, осмотрительности и воспрещения.
Говорят даже, что он водил знакомство с предельно лихими и морально разложившимися элементами преступного мира, но точно этого подтвердить не может никто.
Так вот, самый товар есть по сути обычный опий, но, как говорят, обладающий повышенной степенью ощутимости и воздействия на человеческий организм. Казалось бы, дело обычное, да как ни так! Опий этой имел в себе некоторые алхимические добавки, ставшие запретными еще даже в средневековые времена: эти добавки были сами по себе экстрактами древних растений, которыми пользовались еще, согласно летописи, воинственные кельты для волхования, и обладали дурманными свойствами, а помимо этого еще и целебными.
Раствор и примеси, соки и прочие экстракты, выпаренные и выделенные из этих растений и преобразованные весьма тайным способом в некое снадобье или зелье, могли заставить человека уверовать в то, чего не было и в помине. Они извращали его рассудок и давали ему увидеть все то, чего быть не может, и то, что здравый мозг его никак не мог возжелать, а вот зато все низменные и подлые глубины его сознания еще как могли.
Они наделяли человека ощущением полного осознания над окружающей его средой, но в то же время усыпляли его бдительность и внимание; они давали ему плоды и фабулы таких желанных реалий, что человек, находясь в действительности всего то во сне, забывал об том и начинал верить в действенность происходящий с ним событий; он чувствовал вкус и телесные наслаждения, страх, боль, радость и все прочие чувства; он уставал но был бодр, он был силен но изнывал от усталости.
Одним словом эти алхимические ингредиенты испокон веком считались таинственными и дьявольскими, а за их использованиетогдашние вассалы объявляли человека нечистым, признавали его колдуном и и отлучали от церкви, после чего сжигали на кострах. То есть даже еще во времена писания «Молота ведьм» у многих травниц находили все те же отравляющие экстракты.
Но тем не менее, окончательно в нашем мире ничего не может пропасть, так как не смогли окончательно исчезнуть и эти травы. Поэтому и теперь, как полагают многие, эти рецепты и экстракты попали в руки к тем самым контрабандистам и крупным поставщикам опия, находящимся в Голландии, и сбываются лично в руки Тенетникову по морю, сюда, в Петербург.
Вот, пожалуй, что можно сказать об этом товаре.
– И полно! – Вмешался вдруг Гаврилов, как бы проснувшись. – Вишь как они на тебя то уставились, им этот опий сейчас дай с запретными травами, да ведь они и не откажутся.
– Нет, Архип Савельевич, ужели так делается? Уж позвольте мне досказать. – Отвечал ему Назаров и тут же продолжил историю.
Так вот, появился этот Тенетников теперь у нас в Петербурге и учредил курильню по вышесказанному адресу, и, знаете что, вот если бы сейчас наш этот самый автократ объявил бы на весь Петербург, что готов принять к себе на прием любого желающего, то и тогда бы было очереди меньше, чем она бывала у Тенетникова. Да, невероятно актуальным стал его опий: люди, позабыв обо всем, сломя голову бежали в курильню продавали и отдавали все, чтобы хоть разок успеть и попробовать одну такую дозу опия, чтобы хоть раз в жизни то испытать то счастье, познать силу мысли и величие духа. А те, кто уже пристрастился к этому опию, то мало об нем упоминал да и вообще начинал вести себя странно.
Все потребители этого опия становились подозрительными и какими-тотихими, уходили из дома в курильню и много дней их нигде не было видно; они становились замкнутыми и обособленными, а их рассудок мешался и они переставали быть похожими на сами себя; все их жены и родственники проклинали владельца курильни и мало-помалу в городе начинался ропот и недовольства, и даже были кое-какие покушения на личность Тенетникова.
Но курильня стояло железно и работала исправно, несмотря на непомерный доход, который она приносила. Сам же Лев Борисович платил хорошие налоги и пользовался многочисленной протекцией и никак более не беспокоил государство, покамест люди, то есть потребители опия, не начали пропадать и наконец находиться утопленными и совсем сгнившими в Фонтанке. То есть именно те, кто еще вчера только продавал последние вещи в ломбард за ломанный грош и отправлялся на Невский в курильню Тенетникова.
Опухших и разложившихся трупов по несколькоштук сряду вытаскивали из воды и удостоверялись в несомненном наличии насилия и убийственного умысла, ибо все они были в мешках, всюду связанные и с привязанными камнями.
Вскоре поднялся шум небывалый и многочисленные родственники писали жалобы и искали покровительства у многих чиновников и привилегированных особ, что якобы нанятые Тенетниковым люди тайно убивали их мужей и детей, с целью ограбить их и скрытно ночью выбрасывали их в реку. Проводились обыски и осмотры курильни, устанавливались следствия и слежки за ночным передвижением всех входящих и выходящих в курильню со всех ее сторон, но никак нельзя было узнать и понять: почему пропадают люди. То есть просто было видно, что вошел туда человек, и больше не вышел. Искали даже подземные ходы, но ничего не нашли.
Появились целые комиссии и инспекции в это помещение; поднимались многие толки весьма сомнительного характера и даже поступали жалобы самому императору, заканчивавшиеся просьбами и мольбами об закрытии курильни и взятия Тенетникова под арест в острог. Много проистекло тяжб и неприятных последствий. но вскоре государство убедилось в разумности народного волнения и прикрыло курильню Тенетникова, и даже чуть его самого не прикрыли.