Дело в том, что Надежда Николаевна была по природе своей женщиной любопытной. Она не подслушивала под соседской дверью и на даче не наблюдала за соседями в бинокль, не вела учет, кто из сотрудников с кем вышел попить кофе или покурить. Любопытство Надежды было иного рода. Она обожала всякие детективные истории. Всегда старалась в них разобраться, даже если, как говаривал ее муж ехидно, ее никто об этом не просил.
В данном случае все происходящее нельзя было объяснить простой ошибкой. Ну, допустим, по поводу похорон обзванивала всех секретарша из Союза писателей. Но откуда у нее могли взяться координаты Надежды? В жизни не знакома она была ни с одним писателем! И если даже оказалась у них в Союзе другая Надежда Лебедева (всякое в жизни случается), то уж телефон-то Надеждин откуда взялся? Нет, тут что-то не то.
И опять же, эта странная парочка на похоронах – те, что пасли неизвестную женщину. Мужчина, хоть и одет вроде бы прилично, все равно видно, что с криминальным душком, а уж тетке-то только в гестапо и работать. Определенно, следует в этом деле разобраться. И как можно скорее.
– В самом деле, почему бы мне не побывать в этом музее? – проговорила Надежда вслух.
Кот посмотрел на нее с неодобрением и только что не повертел лапой у виска.
– А тебя это совершенно не касается! – строго проговорила Надежда и отправилась одеваться.
Она надела новое светлое пальто, потому что на улице была сегодня удивительно хорошая погода для осени, повязала легкий шарф и осталась вполне довольна своей внешностью.
Музей она нашла без труда.
Здание бывшего завода из красного кирпича стояло позади известного в советские времена Дома культуры, в котором в семидесятые годы прошлого века ленинградская интеллигенция смотрела старые европейские и американские фильмы. На небольшой площади перед музеем красовалась статуя, представлявшая собой огромный поношенный башмак, водруженный на гранитный постамент. По фасаду здания была выведена надпись из сверкающего металла:
«Арт Нуво».
Перед входом было припарковано множество машин, от потертых «Жигулей» до роскошных «Лексусов» и «Мерседесов», имелся даже один золотистый «Бентли».
«Как, однако, тянется народ к современному искусству!» – подумала Надежда, оглядев эту выставку автопрома.
Она подошла к дверям музея и хотела было войти, но неожиданно у нее на пути возник молодой человек в черном костюме, с непроницаемым лицом, и строго осведомился:
– Вы приглашены?
– Приглашена? – удивленно переспросила Надежда. – А что – сюда нужно какое-то специальное приглашение? А просто купить билет и войти нельзя?
– Сегодня нельзя, – холодно ответил привратник. – Сегодня у нас закрытое мероприятие, вернисаж для узкого круга, вход только по приглашениям.
– Ну надо же! – разочарованно протянула Надежда. – Выходит, я зря тащилась сюда через весь город?
– Выходит, зря.
– Ну вот, хотела приобщиться к современному искусству, и ничего из этого не вышло…
Молодой человек ее уже не слушал: он повернулся к толстому бородачу в старомодной замшевой куртке, на локте которого висела юная блондинка, по виду – продвинутая старшеклассница.
– Здравствуйте, Никтаполеон Строфокамилович! – с почтением проговорил привратник и распахнул двери перед бородачом.
– А ему, значит, можно без приглашения? – проговорила Надежда обиженным голосом.
– Вы что – не знаете, кто это? – Привратник взглянул на нее с плохо скрытым неодобрением.
Вдруг за спиной Надежды раздался удивительно знакомый голос:
– Надька, и ты сюда приехала? Вот молодец!
Надежда удивленно обернулась и увидела своего старого знакомого Игоря Боровикова. Игорь был художник, и довольно известный, а в последнее время стал очень модным. Они знакомы были ужас сколько лет. Раньше дружили, до тех пор, пока его жена Галка, по его же собственному выражению, не сошла с катушек и не возомнила себя светской дамой. Она стала проводить время на тусовках и общаться исключительно с нужными людьми. Надежда к этому кругу не относилась. Но на Игоря она не обижалась, он был хороший человек, талантливый художник и Галкины выверты очень не одобрял.
В данный момент встреча с ним была очень кстати.
– Да вот приехала, – проговорила Надежда жалобно. – А молодой человек меня не пускает, требует какое-то приглашение… – Она покосилась на строгого привратника.
– Игорь Александрович, я же не знал, что дама с вами! – виновато забубнил тот.
– То-то, не знал! – Игорь строго насупился. – А теперь знаешь! – Он сделал руку калачиком, Надежда поспешно вцепилась в его локоть и гордо проследовала мимо посрамленного стража.
– А я тут, представляешь, первый раз! – щебетала она, с интересом оглядываясь по сторонам. – Услышала по радио об этом музее и решила посмотреть… знаешь ведь, как говорят – лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать…
Не успев договорить эту фразу, Надежда растерянно замолчала. Потому что она увидела посреди холла, в который вошли они с Игорем, огромный унитаз. Самый настоящий унитаз, только раз в десять больше обычного, рассчитанный на какого-то великана.
– Что это?! – испуганно проговорила она, вцепившись в локоть Игоря.
– Это, Надя, памятник самому важному произведению современного искусства! – важно ответил ей Игорь. – Французский художник-авангардист Морис Дюшан в тысяча девятьсот семнадцатом году выставил в одном из парижских залов такой унитаз, и с этого все и началось! Ведущие искусствоведы нашего времени признали именно унитаз Дюшана самым значительным произведением современного искусства!
– Да? – робко произнесла Надежда, искоса поглядывая на унитаз. – А я думала, Пикассо…
– Ну, искусствоведам виднее! – Тут Игорь выпустил Надежду и бросился навстречу толстому бородачу: – Ника! Ты тоже здесь? Из Барселоны давно вернулся?
Надежда не слишком расстроилась, потеряв своего спутника: теперь у нее были развязаны руки, и она могла осмотреть музей.
Она, как уже сказано, находилась в холле первого этажа, в центре которого возвышался огромный унитаз, а в стороны от него расходились двери залов. В простенках между этими дверями были выведены золотыми буквами изречения деятелей культуры.
«Жизнь коротка, искусство вечно», – прочитала Надежда первое изречение, под которым стояла подпись Гиппократа.
С этим изречением Надежда согласилась, удивившись только тому, что автором его был не художник или композитор, а знаменитый врач древности.
На другой стене она увидела совершенно другое высказывание:
«Искусство – ничто, творчество – все! З. Адорно».
Кто такой З. Адорно, Надежда не знала, но фраза показалась ей сомнительной.
Но еще больше удивило ее третье изречение:
«Творчество – значить, туфта, главное, чтобы в душе все кипело, как в чайнике».
Под этой фразой стояла подпись Н. Собакин. Почему-то Надежда подумала, что это – тот самый бородатый толстяк, с которым сейчас увлеченно разговаривал Игорь. Она удивилась тому, что такое сомнительное и малограмотное высказывание выполнено золотыми буквами на полированном мраморе стен, но решила, что ничего не понимает в современном искусстве, и сунулась в дверь, рядом с которой красовалось изречение Собакина.
За этой дверью оказалось просторное, но очень плохо убранное помещение. Пол в этом помещении был покрыт слоем мусора. Здесь валялись использованные трамвайные билеты, окурки, конфетные фантики, обертки от мороженого и прочие неаппетитные следы человеческой деятельности.
– Безобразие! – проговорила Надежда Николаевна в пространство. – Приличное место, музей, а прибрать не могут! Главное ведь, назначили вернисаж и совершенно не подготовились! Тоже мне, музей, храм культуры!
Она наклонилась, чтобы подобрать какую-то засаленную бумажку, в которую, должно быть, заворачивали жареный пирожок… но тут на нее с визгом налетела рыжеволосая особа средних лет в зеленом форменном пиджаке.
– Женщина! – воскликнула эта особа, оттащив Надежду от груды мусора. – Вы что же это устраиваете? Вы на что подняли руку?
– Руку? – Надежда растерянно уставилась на свою руку. – Да я хотела тут мусор прибрать, раз уж у вас руки не дошли! Вы меня поблагодарить должны…
– Мусор?!! – завизжала рыжеволосая особа на грани истерики. – Это выдающееся произведение искусства! Это композиция Никтополиона Собакина под названием «Когда б вы знали, из какого сора…»! Мастер трудился над ней несколько месяцев, эта композиция – одно из главных сокровищ нашей коллекции, гвоздь сегодняшнего вернисажа, а вы кощунственно подняли на нее руку! Страшно подумать, что случилось бы, если бы я не успела вас остановить!
– Думаю, что ничего не случилось бы, и сам Собакин не заметил бы никаких перемен! – пробормотала Надежда Николаевна и поскорее покинула злополучную комнату, пока ей не предъявили еще какое-нибудь обвинение.
После контакта с неаппетитной композицией ей захотелось вымыть руки. В дальнем конце холла она заметила дверь с женским силуэтом и направилась к ней.
За этой дверью все сверкало хромом и кафелем и, к счастью, не было никаких произведений актуального искусства. Надежда привела себя в порядок и хотела вернуться в зал, но в это время дверь открылась, и в дамскую комнату ворвались две женщины. Трудно было представить двух более разных представительниц прекрасного пола. Одна из них была под два метра ростом, с широкими плечами спортсменки и коротко стриженными бесцветными волосами, вторая – на две головы ниже, тощая, как скелет, с курчавыми черными волосами, напоминающими героиню недавнего прошлого Анджелу Дэвис.
Две эти столь разные особы влетели в туалет, сцепившись, как два разодравшихся мартовских кота. Правда, маленькая брюнетка была более шустрой, и пока рослая дама безуспешно пыталась причинить урон ее густой шевелюре, она успела нанести ей несколько чувствительных ударов в разные части тела.
– Будешь знать, стерва, как отбивать у меня мужиков! – визжала брюнетка, молотя соперницу маленькими твердыми кулачками. – Будешь знать!
– Да нужен мне был твой Сорокопятов! – отругивалась гренадерша. – Он сам ко мне липнет, как муха на мед!
– Тоже мне, сладкая ты наша! – выкрикнула брюнетка и пнула соперницу под колено.
– Девушки, успокойтесь! – попыталась Надежда призвать их к порядку. – Мы, женщины, должны…
– А ты вообще отвянь, бабуля! – огрызнулась брюнетка. – Твое мнение тут никого не интересует!
Она отвлеклась на долю секунды, и рослая соперница, воспользовавшись этим промахом, умудрилась вырвать у нее клок волос.
– Ах, так! – Брюнетка позеленела, вцепилась в юбку гренадерши, дернула…
И случилось страшное: юбка разорвалась или расстегнулась и осталась в руках торжествующей брюнетки. Та радостно подняла юбку над головой, как знамя разбитого противника, и с победным криком бросилась к двери туалета.
– Отдай! – закричала блондинка и бросилась было в погоню… но перед дверью остановилась, как будто налетела на стену: она осознала, что осталась в сиреневой кофточке и в розовых трусиках в мелкий бордовый горошек. Появиться в таком пикантном виде в зале, полном известных художников и представителей прессы, – это не смерти подобно, это гораздо хуже смерти.
Она опустила руки, развернулась и зарыдала. Слезы лились обильно, как вода с потолка от соседей-алкоголиков.
Надежда Николаевна всегда отличалась способностью принимать близко к сердцу чужое горе. Даже горе совершенно незнакомых людей. Кроме того, внимательно приглядевшись к полураздетой блондинке, она поняла, что где-то уже ее видела, то есть ее нельзя считать совершенно незнакомой.
– Ну, не переживай так! – попыталась она утешить блондинку. – Ты жива, здорова, а все остальное как-нибудь наладится…
– Да, вам легко говорить! – прорыдала несчастная блондинка. – Вы вон в костюме, хоть и в плохоньком, а я без ю-убки! – И она снова залилась слезами.
– Ну почему плохоньком? – обиделась Надежда. – Хороший костюм, немецкий… почти новый…
Блондинка, однако, не слушала ее, она рыдала.
– Подожди, что-нибудь придумаем… – пробормотала Надежда, хотя ее несколько задело то, как эта блондинка высказалась о ее любимом костюмчике.
– Что тут можно приду-умать… – рыдала блондинка. – Повеситься и то не на чем… разве что утопиться… – И она выразительно посмотрела на унитаз.
– Ну, это уж ты чересчур… да и не влезешь ты в него, рост велик. Вот твоя соперница бы вошла…
При этом блондинка, осознав, что зловредная брюнетка где-то там, в зале, охмуряет предмет их спора, какого-то Сорокопятова, зарыдала еще сильнее.
– Да не реви ты! – Надежда Николаевна огляделась по сторонам, не нашла ничего подходящего и, пробормотав: – Подожди немножко, – выскользнула из туалета.
Выскочив в зал, Надежда огляделась по сторонам.
За время ее отсутствия зал наполнился гостями. Тут и там клубились группы модных художников со спутницами и столь же модных искусствоведов, между ними шныряли акулы пера, надеясь подслушать или подглядеть какую-нибудь сенсационную новость.
Отличить эти три группы посетителей не составляло труда даже такому дилетанту, как Надежда Николаевна: художники были одеты нарочито просто, в какие-нибудь живописные свитера и кофты ирландской ручной вязки, искусствоведы – гораздо аккуратнее и скучнее, в основном они щеголяли в костюмах и пиджаках, вышедших из моды лет десять назад, журналисты же, а особенно журналистки, красовались в обновках, купленных в Милане на последней Неделе высокой моды (разумеется, не в бутиках знаменитых дизайнеров, а в маленьких окраинных лавочках, где за гроши можно приобрести копии дизайнерских нарядов, почти неотличимые от оригинала).
Среди всей этой разношерстной публики с невозмутимым видом прохаживались официантки с подносами, на которых стояли бокалы шампанского и других напитков. Официантки были все как одна чернокожие, и одеты они были, как когда-то одевались их предки на своей исторической родине – в коротенькие юбочки из пальмовых листьев и в цветочные гирлянды.
Надежда протискивалась среди этой разношерстной публики, мучительно раздумывая, где раздобыть юбку для несчастной блондинки, оплакивающей свою участь в туалете. Проблема осложнялась еще тем, что блондинка была высокого роста и крупного телосложения, так что ей подошла бы далеко не всякая юбка…
Внезапно раздумья Надежды Николаевны были прерваны громким окликом:
– Надюха, ты куда пропала?
Она вздрогнула от неожиданности, обернулась и увидела Игоря, который пробирался к ней, держа в каждой руке по бокалу.
– Ты куда пропала? – повторил он, протягивая один из бокалов Надежде. – А я тебя всюду ищу… понимаешь, хотел тебя познакомить с одним интересным человеком. Представляешь, он работает в необычной области и, когда я ему рассказал про твои детективные способности, очень заинтересовался…
– Ну уж, ты скажешь! – смутилась Надежда. – Какие там способности! Так, инженерская привычка сводить концы с концами… И вообще, Игорь, мы же договорились, что ты не будешь об этом болтать! – Она нахмурила брови: – Дойдет до мужа, и мне будет очень плохо!
– Пойдем, я тебя с ним познакомлю, вам будет о чем поговорить, – не сдавался Игорь и уже потащил Надежду в другой конец зала.
Надежда ни с кем не собиралась знакомиться, кроме того, она помнила, что в туалете ее дожидается несчастная жертва ревности, и беспокоилась, как бы та от отчаяния не совершила чего-нибудь непоправимого. Она пыталась выдумать какой-нибудь благовидный повод, чтобы отделаться от Игоря, но тут он сам внезапно отпустил ее.
Дело в том, что навстречу ему шел высоченный детина, до самых глаз заросший черной бородой. Даже на фоне здешней колоритной публики он выглядел необычно: вместо пиджака или свитера на нем была надета рубаха из грубо выделанной оленьей кожи, расшитая бисером и украшенная ожерельем из волчьих зубов.
– Здорово, Игореша! – завопил этот детина и обнял Игоря, едва не задушив его.