И он спокойно ответил:
– За еврейский пацифизм.
– Разъясните, в чём он выражается?
– Нет, это вы разъясните, почему считаете, что на войне погибали лучшие?
– Потому что они вели за собой и были всегда впереди.
– А кто же, по-вашему, остался?
Я посмотрел на его кабинетно-верноподданное лицо и ответил:
– Посмотрите в зеркало!
И вышел из кабинета.
Было горько и больно: потрачено столько времени, и сил, и здоровья! И самое обидное: фильм даже в таком кастрированном виде всё равно многим нравился. Приведу цитату из интервью Глеба Стриженова, которое он дал через много лет, незадолго до смерти:
ЖУРНАЛИСТ: Вы снимались во многих фильмах – какой из них доставил вам самую большую радость?
ГЛЕБ: «Сорок минут до рассвета».
ЖУРНАЛИСТ: А какой – самое большое огорчение?
ГЛЕБ: «Сорок минут до рассвета».
На этом я заканчиваю своё вступление и предлагаю вам самим познакомиться с этим сценарием.
Сырая весенняя ночь. Быстро мчится курьерский поезд. В тамбуре купейного вагона с маленьким чемоданом в руке стоит Константин Метелёв, седеющий мужчина лет сорока. Поезд подходит к станции. Девушка-проводница с грохотом открывает вагонную дверь.
– К родным? – поворачивается она к Метелёву.
– Нет.
– Отдыхать?
Метелёв отрицательно качает головой.
– Значит, по делу, – заключает девушка. – А большой город Зареченск?
– Не знаю. Во время войны был просто «населённым пунктом».
Толчок. Поезд остановился. Станция. Мужской голос негромко поёт задушевную солдатскую песню:
На фоне песни идут титры. Переждав титры, паровоз даёт гудок и трогается. Поезд ушёл.
На пустынном перроне остался Метелёв.
Вот он уже у дверей небольшой гостиницы. Недовольный швейцар открывает не сразу. Заспанная дежурная спрашивает:
– Надолго?
– Не знаю, – отвечает приезжий. – Разбудите меня на рассвете.
Предрассветный сумрак. Пустыми улицами ещё не проснувшегося городка Метелёв выходит на окраину. Вот он у подножия холма, на вершине которого белеет маленький домик. Он что-то отыскивает по одному ему знакомым приметам. Кажется, нашел.
Он стоит у большого развесистого вяза. Закуривает и задумчиво рассматривает старую обвалившуюся траншею, заросшую высокой травой. Неожиданно его окликает далекий мужской голос:
– Костя!
Он закрывает глаза и улыбается. Другой голос зовёт его:
– Костя!
Он не отвечает. Тогда вслед за мужскими голосами его окликает женский голос:
– Костя!
Не открывая глаз, он улыбается своим далёким воспоминаниям.
Вот семнадцать лет назад, пригнувшись, он идёт по этой же траншее. Подходит к группе солдат, окружившей долговязого старшину Григория Бандуру. Не замечая Метелёва, тот продолжает увлечённо рассказывать:
– …Иду, значит, обратно… На краю села – баня. На лавке обмундирование, рядом часовой… Купаются, бисовы диты!.. Ну, я часового… – Бандура сделал выразительный жест, – автомат наперевес и в баню. А там шесть немцев друг дружке шею намыливают. Я их, значит, приветствую: «С лёгким паром! В колонну по два становись!..» Так тёпленькими и доставил. И шесть шаек в хозяйстве прибавилось!..
– А шайки при чём? – спросил кто-то.
– Стеснялись голыми топать, так я им разрешил шайками прикрыться…
Все рассмеялись.
– Что-то вы, товарищ старшина, того…
– Не веришь? Спроси у лейтенанта… Не даст сбрехать!
– Не дам!
Увидев Метелёва, Бандура не смутился.
– Вы же сами мне благодарность вынесли!..
– За одного языка.
– Одного? – протянул кто-то из солдат. – А где остальные пять?
Вместо Бандуры ответил Метелёв.
– Задержались у интенданта: шайки сдают.
Все расхохотались.
– Чего регочете? Хай один, зато генерал!
– Лейтенант! – поправил Метелёв.
– Смотри ты, – притворно изумился старшина. – А пузо як у генерала!
Посмеиваясь, солдаты разошлись. Рядом с Бандурой остались только Метелёв и связистка Нина Павлова, тоненькая девушка в непригнанной шинели.
– Орёл… Орёл… Я – Ласточка!.. Я – Ласточка!.. Прием… – настойчиво вызывала она кого-то по рации.
Появился пехотный капитан.
– Проход готов… Торопитесь… До рассвета сорок минут…
– Успеем!
Капитан кивнул на верхушку холма, где белел маленький домик.
– Крепкий орешек! – Он достал пачку махорки, собираясь закурить. Бандура молча взял у него из рук пачку, проделал над ней несколько сложных манипуляций, и махорка исчезла.
– Вот так и с тем снайпером!..
Забыв о махорке, капитан восхищённо хлопнул Бандуру по плечу.
– Настоящий Кио!..
В это время рядом грохнул снаряд.
– Она… неуловимая! – сказал капитан.
– Ничего, не долго! – Бандура проверил оружие, затем вытащил из вещмешка кусок кумача и спрятал за пазуху.
– Зачем? – спросил Метелёв.
– Это всегда со мной… Причеплю на главной немецкой хате… Ну, бувайте!.. Нинок, почуешь зозулю – тащи рацию…
В глубине траншеи кто-то вполголоса пел задушевную фронтовую песню.
Бандура положил руку на бруствер, собираясь вынырнуть из траншеи. В руке у него оказалась горсть земли.
– Сеять пора! – Он помял её в руках, осторожно вернул на место и перевалился через бруствер.
тихонько подхватил Метелёв.
Закачались над ним ветви вяза, зашумели в лад песне ветки деревьев, покрывавшиеся первыми почками.
закончил песню Метелёв. Только закончил её не в окопе, а за столом Бандуриной комнаты. А сам Бандура, на семнадцать лет постаревший, но такой же нескладный и размашистый, чуть не прослезился от фронтовых воспоминаний.
Перед Метелёвым бритвенный прибор. Уже давно остыла вода, а друзья всё никак не могут наговориться.
– Помнишь тревогу в Смоленске? – спрашивает Бандура.
Метелёв кивает.
– А як ты в Ирпене хаты перепутав? – Метелёв улыбается и снова кивает.
– А та банка сметаны? – Оба хохочут.
– Ну, брейся, брейся! – Бандура пододвигает Метелёву прибор, как бы показывая, что больше отвлекать его не будет, но не удерживается:
– Ну и чертяка! За семнадцать лет – ни одного письма!..
– Но ведь и ты ни строчки не черкнул!
– Найшов с кого пример брать! Ладно, ладно, брейся!
Намыливая кисточку, Метелёв спрашивает у друга:
– Расскажи все же, как сюда попал?.. Спасибо, в райкоме помогли, а то бы не нашёл…
– Ну, слухай…
– Только, чур… – Метелёв предостерегающе поднимает руку.
– Та що ты! – понял его предостережение Бандура. – Расскажу все по правде!.. Прибыл я сюда, як только снежок сходить начал… Грязюка – не пройти, не проехать!..
Голос Бандуры звучит уже за кадром. На экране – его рассказ.
Маленькая сельская чайная. Над прилавком во всю стену висит огромная картина, изображающая Ледовое побоище.
Шофёр Степан с приятелем, вёртким пареньком, сидят за столом. Угощает Степан, а его друг восхищённо следит за ловкими движениями шофёра, откупоривающего четвертушку.
– Поехали!..
Друзья чокнулись. В этот момент в чайную быстро вошёл Свирид Антонович. Подошёл к стойке, о чём-то попросил. Буфетчица удивлённо на него уставилась.
– Та вам же нельзя!
– Тебя не касается! Налей. – Старик опустил голову и тихо добавил: – Деньги из пенсии отдам.
Буфетчица обрадовалась поводу:
– Без денег не могу. Выручку сдавать надо.
– Свирид Антонович, – вмешался шофер, – могу подкинуть пятерку! – Он великодушно протянул старику смятую бумажку. Тот расправил её, посмотрел грустно и положил обратно.
– Какая-то она у тебя грязная! – и быстро пошёл к выходу.
В дверях он чуть не сбил с ног входящего Бандуру.
– Здравствуйте! – весело приветствовал всех Гриць Карпович. – Чайком напоите? – обратился он к буфетчице.
– Чай холодный. – Буфетчица сказала это, уже подавая ему стакан.
– У нас горячей, – заметил гостеприимно шофёр. – Присаживайтесь!
Даже если бы Бандура захотел, больше сесть было некуда. Очевидно, чайная закрывалась, и все столики уже были перевёрнуты кверху ножками. Степан снова подмигнул приятелю, и тот мгновенно доставил от стойки новую бутылку.
– Не одобряю, – сообщил Гриць Карпович. – Там, где я сижу, её не будет.
– Куда же она денется?
– Побачишь.
Бандура ловко накрыл бутылку своей широкополой шляпой, потом проделал над ней несколько непонятных движений, а когда поднял шляпу, водки там не оказалось.
– Вот и всё! Дело в шляпе!
Когда улеглось впечатление от фокуса, Степан поинтересовался:
– А как обратно?
– Обратно не умею.
Это не понравилось друзьям.
– Ты тут цирка не устраивай! Давай обратно!.. А то как двину!
– Степан дважды не повторяет! – предупредил вёрткий.
В это мгновение в чайную снова вскочил дед Свирид. Он держал в руках добытые где-то деньги.
– Налей! – обратился он к буфетчице.
– Отставить! – Не оборачиваясь, рявкнул Бандура.
– Это как? – растерялся старик.
– Хватит! Пили уже сегодня! Стыдно! За рюмкой совсем про совесть забыли!
– Это я-то забыл? Я?! – не на шутку разволновался дед.
– Да кто ты такой?! – возмутился Степан.
– Степа, двинь ему! – подлил масла в огонь вёрткий.
– Что?! – загремел Бандура.
Дальнейшие события сопровождаются его рассказом:
Голос Бандуры: «Держись, Гриць, держись, – говорю я себе. Но ты же меня знаешь! А тут еще «Ледовое побоище» перед глазами! Стукнул я по столу. Стол – вдребезги! Одного за дверь, другого – в окно, остальных расшвырял, як котят…»
Из дверей и окон чайной летят на улицу жертвы Бандуры, падают на землю… Их уже больше десятка…
В кадре Бандура и бреющийся Метелёв.
– Погоди, погоди, – смеётся Константин, – их же всего трое было!
– А остальные на шум прибежали! Но я их всех…
– Гриць!.. – Метелёв умоляюще прижал руку к груди. – Мы ж договорились!
– Ну ладно! Только не перебивай!.. На чем я остановился?
Все четверо стоят в воинственных позах.
– Да кто ты такой? – повторяет Степан.
– Новый председатель! – спокойно отвечает Гриць Карпович. – И первый мой наказ – спиртного в посевную не отпускать! – Он повернулся к буфетчице.
– Бо я такой фокус покажу, що вас тут больше не увидят! – И глядя на картину «Ледовое побоище», добавил:
– На том стояла и стоять будет… – не договорил и двинулся к выходу.
– Так разве ж я… – пробормотала буфетчица.
Но её перебил робкий голос вёрткого парня:
– А как же бутылка? Деньги ж заплачены!..
Бандура возвратился, снял шляпу, взмахнул ею, и перед изумлёнными глазами зрителей на столе появилась бутылка кефира.
Бандура широко шагает по утреннему селу, помахивая своей шляпой. Настроение у него бодрое, боевое… Возле одной хаты пацаны соревнуются в хождении на руках. Бандура посмотрел, усмехнулся.
– Дурный, шо ты ногами дрыгаешь? – Он сунул одному из мальчишек свою шляпу. – Вот как надо!
И оглянувшись сперва – нет ли поблизости взрослых, – нескладный Гриць Карпович неожиданно ловко стал на руки и лихо прошёл несколько шагов. Этим было завоевано полное уважение пацанов.
– А мостик?
– Пустяк-дело! – гордо ответил Бандура, отряхивая руки.
– А прыгнуть с крыши?
– Раз плюнуть!
– С этой не сможете.
– Поспорим?
– Она трухлявая – не выдержит… Как дождь, так хуже, чем на дворе…
– А батька почему не починит?
– У него нет батьки.
– А колхоз?
– А! – Мальчик по-взрослому махнул рукой. – Два года мамке обещают!
Бандура погрустнел. По улице к нему направлялся Сердюк. Гриць Карпович надел шляпу. Поздоровались.
– Дождь будет, – сказал заместитель, посмотрев на небо. – Я назначил на восемь совещание.
– Правильно…
– Значит, в восемь, в правлении.
– Добре. Только не в правлении, а в этой хате.
Сердюк удивился, хотел что-то возразить, но Бандура прервал его.
– Точка!
И свернул за угол.
У склада инструментов, под навесом, знакомый нам вёрткий парень развлекает трёх девчат, отставивших грабли и щёлкающих семечки.
– Почему не в поле? – спросил подошедший Бандура.
Девчата переглянулись и засмеялись.
– Тут парней больше, а там – хоть год ищи – ни одного не встретишь, – ответила самая бойкая из них. Бандура повернулся к парню:
– А ты?
Парень поманил председателя в сторону и доверительно сообщил ему на ухо:
– Туфли разнашиваю.
Парень явно издевался. На ногах у него красовались модные заграничные сандалеты с налипшими комьями грязи. Бандура взорвался.
– Обуть сапоги – и на работу!
– А я фокусы показывать не умею! Покупаю то, что есть!.. Вы в нашем магазине ещё не были?..
– …Прошу! – вертлявый нарочито предупредительно распахнул дверь в сельмаг.
– Заведующего! – рявкнул Бандура.
Толстая молодица ответила из-за прилавка:
– На заседании… А вам чего?
Бандура не ответил. Он с изумлением смотрел на полки, где красовались вещи, неведомой волей распределителей попавшие в село. Здесь были яркие японские халаты и нейлоновая шуба, наборы дорогих духов, залежи импортных сандалет и даже… водолазный костюм.
– А сапоги?
– Нема, – развела руками молодица. – Обещают забросить…
– С прошлого года… – ехидно добавил вёрткий.
– А завмаг чем занимается?!
– Достаёт морской велосипед и клетки для носорогов, – издевался парень.
– И достанет! – уверенно согласилась продавщица, не уловив иронии. – Он любой дефицит достать может!
Когда вышли из сельмага, вёрткий обратился к Бандуре:
– Может, всё-таки купим?
– Что?
– Скафандр. Полезная штука в хозяйстве!
Он без улыбки смотрел на нового председателя, но глаза его издевательски хохотали.
Бандура решительно шагнул к нему:
– Разувайся! – и добавил, видя испуганное лицо парня: – Быстро!
Сынишка хозяйки хаты, где идёт совещание, забрался на печь. Оттуда с любопытством наблюдает за происходящим. В небольшой комнате довольно тесновато. Мальчик видит лысину инженера, устроившегося под самой печкой. А вдоль стенки, на доске, перекинутой через две табуретки, сидят бригадиры, сидят напряженно, очевидно, не всё у них гладко. Колхозный бухгалтер держит на коленях школьную тетрадку, готовый зачитать оттуда необходимые цифры. За столом восседает Сердюк и толстым, с обеих сторон отточенным карандашом отстукивает в такт выступающему. На единственном стуле, прислонясь к книжному шкафу, сидит новый председатель и слушает ораторов.
– Слово имеет Карпенко, – объявил Сердюк и на ухо Бандуре пояснил:
– Завмаг.
– Добре! – обрадовался Гриць Карпович.
Взбодрённый улыбкой начальства, завмаг начал говорить, уже с места.
– Что я могу сказать? Могу сказать, что со своей задачей мы справились. Как мы обеспечили население? Население мы обеспечили хорошо. Что я могу пообещать? Могу пообещать, что мы и дальше будем обеспечивать покупателей всеми дефицитными и…