– На наше бракосочетание папа дарит машину, ты будешь ездить на новой, а я на этой, но сюда надо поставить климат-контроль.
– Ты сначала экзамен сдай, – ухмыльнулся он. – Я пальцем не пошевелю, чтобы облегчить твою участь. Ну, зачем тебе руль, София? На наших дорогах столько дураков… Нет, я против. Согласен, общественный транспорт неудобен, но есть же я, Вовка, мой рабочий автомобиль и водитель к нему, мы будем тебя возить, куда скажешь.
Гладя его по щеке тыльной стороной ладони, она приговаривала:
– Милый, не нервничай, это решенный вопрос. Не надо стонать, рычать, стучать ладонями о руль, – перечисляла София его действия. – Современная женщина не должна лежать камнем на плечах мужа.
– Я разрешаю: лежи камнем на моих плечах хоть всю жизнь.
Она рассмеялась, поставила локоть на край окна и, подперев голову ладонью, смотрела на этого замечательного человека. Приятно, черт возьми, когда о тебе заботятся, Артем пылинки с нее сдувает – она ведь ребенка ждет, а раньше София сдувала пылинки с неблагодарного Борьки, но ей в конце концов надоело работать сквозняком. Нет, она будет благодарной и постарается продлить состояние счастья до глубокой старости.
– А что там с охраной? – вспомнила София.
– Охранников убийца вырубил, потом пришел к ним, спокойно стер видео и… Извини! – Артем вытащил мобильник, нажал на кнопку и через несколько секунд разговаривал с Володей. – Вова, ты еще там?.. Отлично. А криминалист?.. Скажи ему, пусть срочно проверит систему видеонаблюдения, если не разбирается, пригласите спецов из охранной фирмы… Молодец, правильно. Убийца может оказаться в памяти компа фирмы или другого сервера, куда поступает сигнал видеонаблюдения. Ну, все, пока. Что ты спросила, София?
– Что с охраной.
– Ага. Понимаешь, самая надежная охрана – человек, с ним никакая техника не сравнится, во всяком случае, в наше время. Может, когда-то сделают роботов-суперменов, которые на лету будут хватать пули стальными пальцами, а пока… только человек. Он видит, чувствует, угадывает. Он должен предвидеть опасность, вовремя прикрыть собой клиента или спрятать его, помочь ему, если того ранят. Но человек уязвим и смертен, как и его клиент, это огромный минус. Наши охранники то ли выпили, то ли съели еду с дозой снотворного и крепко спали, даже выстрелов не слышали.
– Жалко старика Бубнова, он просто убит горем…
– Жалко? Есть одно «но», и очень весомое: Ирака от нормальных людей отделяет его прошлое, далеко не почетное. В свою бытность он никого не жалел. Бубнов вор, грабитель, все, что ты видела в его доме, – за чужой счет. Я уверен, что и жизни он крал, может, сам и не марался, но приказы убить отдавал. А нам устроил какое шоу! Нельзя было у ЗАГСа все объяснить и попросить о помощи? Что ты! Это был бы не Амиран-Ирак, он привык заставлять, подчинять, указывая на дистанцию: он властелин, остальные – вассалы. Так что, София, не стоит Бубен твоей жалости.
– И твоего кипения, – заметила она, улыбаясь.
В сущности, профессия Артема исключает жалостливость, потому что никогда он не бывает уверен, кто именно стоит перед ним: ангел во плоти или дьявольское отродье. На то он и фанат своего дела, профессионал с большой буквы и ее муж – второй по счету, но других больше не будет. София громко поцеловала свои пальцы и приложила их к щеке Артема, он мгновенно перехватил ее руку, в ответ поцеловал пальцы и отпустил. Реакция у него, конечно, на уровне скорости света.
– Слушай, Артем, ты не заметил… наш Вовка какой-то не такой.
– В смысле? Что значит – не такой?
– Не знаю, как объяснить… Глаза у него грустные.
– Не-а, не заметил. Не переживай, если у него что-то не так, я первый узнаю. Ты голодная, давай заедем по дороге и поедим? – предложил Артем.
– Я два банана съела, а вот ты наверняка голоден как волк.
– Ну, я-то потерплю, мама там наготовила на полк.
– И я потерплю. Короче, шеф, гони в деревню.
Устроившись поудобней – полулежа, но чтобы ветер попадал в лицо, София вернулась…
– Ваше сиятельство… – сладко закурлыкал Зыбин, извергая белые паровые клубы, будто Змей Горыныч, к счастью, не огненные.
– Добрый день, Виссарион Фомич, – бросила Марго, обойдя его и остановившись в двух шагах от проруби. В данную минуту ее занимал не начальник следственных дел, а страшное зрелище. – Что это тут у вас? Боже мой… Женщина… вмерзла в прорубь… В ее спине нож!
– Мы как раз собирались извлекать даму, – сказал Кирсанов.
Он не предложил Марго отойти в сторонку (или вернуться в экипаж) – лишь бы не смотреть на извлечение несчастной из проруби, от этого дамы умереть могут, а не только в обморок упасть. Нет, Кирсанов знал графиню, у которой не было привычки экзальтированно заламывать руки и падать в глупые обмороки, он указал ее сиятельству на одну деталь, вторично присев на корточки возле трупа:
– Взгляните, ваше сиятельство, на ребре ладони у нее шрам.
Графиня тоже присела – ей было глубоко безразлично, что ее поведение слишком вольно. Вынув руку в лайковой перчатке из меховой муфты, она провела указательным пальцем по воздуху вдоль ребра ладони мертвой дамы от мизинца до запястья, одновременно произнеся:
– Какой ровный разрез… аккуратный… тонкий… ни одного изгиба…
– Совершенно верно вы заметили, – сказал Кирсанов. – Она поранилась весьма острым предметом с тончайшим лезвием. Однако рану получила давно. Очень давно. Не два, не пять и не десять лет назад, а значительно больше.
Он выпрямился и протянул руку Марго.
– Неужели? – поднялась и она, опираясь на его руку.
Разумеется, в ранах, особенно давнишних, графиня ничего не понимала, Кирсанов посчитал своим долгом просветить светскую даму:
– Раны, нанесенные тонко заточенными предметами, например бритвой, заживают долго, шрамы остаются на всю жизнь. Но в данном случае…
Почему-то он не закончил мысль, и Марго, охочая до всякого рода непонятностей, которые край как надо сделать понятными, сжала его руку, возвращая молодого человека из задумчивости:
– Что? Что не так, господин Кирсанов? Скажите же!
– Простите, я покуда не могу объяснить, надобно подумать.
– А знаете ли, господа, – подал голос Зыбин, – преступников было не менее двух. Согласитесь, даме нечего делать у проруби, тем паче ночью. Вряд ли пришла она сюда по собственному почину – что ей тут делать, вдали от берега? Кстати, мужики говорили – вчерась ввечеру трупа не было, стало быть, кинули даму в прорубь ночью-с.
– Эй, любезные! – обратился к мужикам Кирсанов. – Начинайте.
Ему, Марго и Зыбину пришлось попятиться на несколько шагов, так как трое мужиков окружили тело и ударили железными кольями в замерзшую полынью. В разные стороны полетели осколки льда, а вскоре – и брызги.
– Итак, раз женщину привезли насильно… – наблюдая за работой мужиков, произнесла Марго. – Отчего ж не связали? Чтобы не сопротивлялась?
– Ее вначале зарезали, ваше сиятельство, опосля привезли сюда, – сказал Зыбин. – На льду имеются пятна крови, однако совсем немного, что и дает право предположить: ее несли с ножом в спине. Преступники думали, она мертва, а мертвую-то зачем связывать? Да и с ножом в спине далеко не убежишь.
Довольно скоро мужики освободили прорубь от льда, вычерпывая его ковшом, но не так-то просто оказалось вытянуть женщину.
– Примерзла-с, – сообразил сыщик Пискунов, препротивнейшая рожа на тонкой шее, но усерден и потому необходим Зыбину. – Оне-с мокрой были, а ночью морозец знатный… Надобно-с поддеть трупик-с… ломиком, ломиком…
Виссарион Фомич кинул в него красноречивый взгляд, запрещающий лезть с советами. Пискунов срочно ретировался за спины благородных особ и более не проронил ни слова, лишь поглаживал тонкие усики с загнутыми по-дурацки кверху концами да поглядывал маленькими глазенками на говоривших. Он очень дорожил местом в следствии, посему два правила соблюдал неукоснительно: усердие и преданность начальству. Тем временем Зыбин посоветовал мужикам:
– Подрубите лед под мадамой, перевезем в участок прямо со льдом – дольше протянет в мертвецкой. Полагаю, ее уж родственники ищут. Господин Кирсанов, дайте-ка объявление в газеты…
И вдруг замер, выпятив толстые губы и поглаживая выступающий живот. Все ждали конца его фразы, а Виссарион Фомич лишь хмурил лоб, впечатление такое, будто забыл, как произносятся слова, и вспоминал их. Даже Марго уже знала, что Зыбин не просто так обрывает фразу, главное – сейчас не мешать ему расспросами. Однако он так же внезапно, как только что впал в ступор, вышел из него, прикрикнув на мужиков:
– Не так шибко бейте лед! Не пораньте даму!
– Да ничего вашей мадаме не сдеется, – проговорил мужик с бородой, наклонившись к трупу и орудуя ломом. – Ей все едино, не живая ведь.
Женщину откололи от поверхности вместе с плоской глыбой, переложили на носилки и отнесли в сани, соблюдая осторожность. А Виссарион Фомич немножко неуклюже предложил руку Марго, оттопырив локоть. К берегу шли неспешно, было время переговорить, Зыбин и поинтересовался:
– За какой надобностью, ваше сиятельство, приехали на реку? Вы ведь мою персону искали, не так ли?
– О, вы догадливы! – вспомнила Марго свою цель. – Мой крестный… князь Соколинский Гаврила Платонович…
– Как же, как же, знаем-с. В нашем городе сиятельнейших особ не столь много, пожалуй, он один и будет…
– Верно. Фамилия Соколинский древнейшая, род происходит от князя Бабичева, владевшего сокольней, потомка великого князя Рюрика.
– Ммм! – одобрительно промычал Зыбин. – Мало осталось именитых древних родов… Так что там с его светлостью?
Марго вкратце рассказала о странностях в доме князя, его просьбе и своих опасениях, попросила помочь, но не знала – чем. Графиня премного удивила начальника следственных дел: за время их знакомства ему не приходилось видеть графиню столь потерянной и огорченной – сама на себя не похожа! От дам света ее отличали живость, любознательность, отсутствие спеси, да и вообще – ее сиятельство отзывчива, милосердна, что большая редкость среди знати. Идеал, да? Вовсе нет, она упряма, напориста, взбалмошна, не без капризностей… то есть все женские повадки, которые не терпят мужчины, графиня Ростовцева успешно выпестовала в себе, доведя до идеала. Вскоре они очутились на берегу, поднимаясь на пригорок по протоптанной в снегу дорожке, шли туда, где стояли повозки, сани и экипаж графини. Зная, как Зыбин любит удобства, Марго сделала ему предложение не без корысти:
– Виссарион Фомич, не соблаговолите ли воспользоваться моим экипажем? В нем теплей и… и… Да попросту ваша коляска не хороша! Ну и… должны же вы дать совет, как мне быть с крестным!
Вот она, истинная графиня: чуть что не по ней – она нервно топает ножкой, капризно поджимает губы, хмурит изогнутые бровки, при этом хороша, чертовка!
– Премного благодарен, – согласился он, не сдержав улыбки.
Разумеется, в карете сиденья мягкие, есть подушки, тулупом можно укрыть ноги – в таких условиях хоть по всей России-матушке путешествуй. Устроившись на холодных подушках, Виссарион Фомич не стал тянуть с советом, так как успел обдумать сведения графини:
– В Петербург на поиски семейства князя мы отправим Кирсанова, а в помощь ему… да того же Пискунова. Первый сойдет за родственника его светлости, Кирсанова не отличишь от аристократа, а Пискунов – за его слугу. Надеюсь, Гаврила Платонович даст соответствующие письма, чтоб уж никаких сомнений ни у кого не вызвать?
– Разумеется, даст, коль я о том попрошу, – заверила Марго. – И денег в достатке выдаст на дорогу, об этом не беспокойтесь. А что делать князю? Не ровен час – отравят крестного.
– А его светлость, ваше сиятельство, спасать придется вам.
– Мне? – растерянно распахнула она глаза. – А вы?
– Буду направлять вас. Бросать одного его ни в коем разе нельзя, на Карпа надежа мала, верного слугу ведь тоже могут отравить. Некто наверняка прознал, что по ночам Карп кормит хозяина, он ведь зорко следит за изменениями состояния князя. И этот некто из близких ему людей…
– Из нахлебников! – поправила она. – Никто из них не удосужился пойти на службу! Принести хоть какую-то пользу себе и людям! Все сидят на шее князя, тем не менее кому-то пришла в голову идея пораньше отправить его на тот свет!
С досадой Марго ударила муфтой, в которой грела руки, по своим коленям и уставилась в окно, пряча глаза, наполнившиеся слезами. Зыбин только с виду казался грубым и неотесанным, на самом деле он тонко чувствовал кипящие страсти в людях, улавливал в них перемены, что помогало в деле. В то же время не умел он утешать и успокаивать, а иногда так и вовсе проявлял солдафонскую бесчувственность, как на сей раз – хотел участием поддержать графиню, на деле же отчитал:
– Будет вам, ваше сиятельство! Что это вы удумали расклеиться? Не похоже на вас.
– Простите, Виссарион Фомич, – смутилась Марго, но лица к нему не повернула. – Крестный мне дорог, правда-правда. Иной раз он бывал мне ближе отца с матерью, у него я находила сочувствие…
– Помилуйте, да разве ж вам надобно сочувствие?
– Как и всем людям, – дрогнувшим голосом произнесла она. – Крестный всегда был добр ко мне, понимал, как родную дочь. Сейчас я думаю, что в моем лице он… как бы это сказать… извинялся за сына, с которым поступил жестоко.
– На месте князя так поступил бы любой отец, – категорично заявил Зыбин, известный хранитель порядков Домостроя. – Негоже идти супротив родительской воли.
– Что значит – родительская воля? – разошлась она. – Сделать несчастным человека? Оттого свет у нас и бесчувственный, что однажды всех подавила родительская воля, которая не считалась с желаниями и чувствами своих же детей. Много ли даст любви человек другому, когда с ним обошлись жестоко? Подчинившись, он уже учится не любви к ближнему, а изворотливости, чтобы теперь тайком получить удовольствия, насладиться своей хитростью и обманом. Но при этом он все дальше уходит от того человека, каким его задумал Господь.
Графиня неисправима, ей бы все наперекор сделать. В других Зыбин терпеть не мог эту скверную черту, разрушающую устои и приветствующую распущенность, черту, отрицающую правила. А правила, полагал он, издревле созданы для удобства проживания людей друг с другом, отмени их – наступит хаос. Однако Марго он прощал слабости, так как не раз видел, что ее заблуждения продиктованы искренностью, она не только болтала языком, она еще и следовала своему уставу.
– Оставим спор, ваше сиятельство, а то поссоримся, – мягко предложил Зыбин. – Совершено покушение на убийство! Об этом надобно думать и поразмыслить: каким образом действовать, чтобы не допустить жертв. На вас налагается ответственность за жизнь князя, на одну вас.
– Почему на меня одну? – недовольно проворчала Марго.
Она вправе рассчитывать на помощь человека, в обязанность которого входит выявлять преступников, каким бы статусом они ни обладали. И с подозрением покосилась на Зыбина с застывшим вопросом в глазах: мол, неужто вы боитесь скандала? Но Марго поторопилась с выводами, впрочем, это с ней часто происходит, а Виссарион Фомич спокойно объяснил, что имел в виду:
– Потому как я не могу пожаловать к его светлости запросто и в любое время, а вы – другое дело. Готовы ли рискнуть, сударыня? Ну же! Мы с вами имеем опыт.
– Разумеется, готова. А в чем риск?
– Надобно слух пустить, будто князь желает сделать наследницей вас. Однако не сразу, попозже.
– Помилуйте, эдак меня убьют, – не обрадовалась Марго.
Но Виссарион Фомич оставил без внимания ее страхи, ибо уже выстраивал в уме путь к тому, кто решился стать преступником, потому его интересовали некоторые подробности:
– А кто первейший наследник князя, его любимчик? Кому достанется львиная доля состояния, а кому крохи?
– Мне неизвестно, – ответила она со вздохом сожаления.
– А вы полюбопытствуйте, кому и что князь намеревался оставить опосля смерти своей. И надобно узнать, известны ли родственникам условия завещания.