Желание завладеть хозяйством Анны появилось у Афанасия Мокану, известного больше как Бужор, после небольшого ДТП. Его черный джип поцеловал не менее черный фольксваген. Пока составляли протокол для страховщиков, Мокану обратил внимание на симпатичный двор, подергал калитку, обошел двор, улыбнулся, увидев качели, вернулся и поручил своему заму серьезно изучить вопрос. Это означало: найти способ и подготовить мероприятия по переводу объекта в другую собственность. Лучшим специалистом в подобных делах еще со старых времен считался уже немолодой внештатный сотрудник фирмы Ливиу. Он съездил к дому, изучил обстановку, поговорил с соседями, сходил в ЖЭК. В результате появились жалобы-сигналы. В Налоговую инспекцию – о сокрытии доходов при продаже кваса. В Министерство образования – о подрыве школьной дисциплины путем предоставления качелей для катания школьников в учебное время. В Министерство экологии – о порче зеленых насаждений: одно дерево использовалось в качестве стойки качелей, чем укорачивался его жизненный срок. Предстояли проверки. К письмам были приложены фотографии домов с качелями и магнитофонная запись разговора с соседями.
Виорика, посмотрела на металлическую табличку на углу дома, подошла к калитке, пробормотала: «Кажется, здесь». Заметив Василия, выходившего со двора, обратилась к нему:
– Привет! Вы здесь живете?
Взгляд Василия скользнул по фигуре Виорики:
– Салют, желаете составить компанию?
Виорике нравились мужские заигрывания. В ее больших глазах вспыхивали игривые искорки, которые воспламеняли собеседника. Наивно лукавое выражение лица, замечания: «Не может быть!», «Вам, конечно, я верю» – усиливали мужское возгорание. Она же с удовольствием наблюдала, как мужчины вовсю стараясь понравиться, выдают даже затаенную, нужную ей информацию. В результате, её публикации становились хлесткими, создавали впечатление, что автор знает проблему изнутри, вызывали доверие и повышали рейтинг газеты. На реплику Василия Виорика среагировала мгновенно:
– Это предложение?
Василий задал быстрый темп:
– Когда начнем?
– Через три часа двадцать минут, – Виорика приоткрыла капкан.
– Современный стиль. Это уж точно.
У Виорики появилась первая лукавая улыбка:
– Через три часа двадцать минут после начала свадьбы.
– И когда у вас свадьба?
– После нашей с вами свадьбы. Василий вздрогнул:
– Я человек серьезный, а вы что предлагаете? Вы забыли, что свадьбы играют? И потом, вы же меня не знаете?
– Зачем же жить предлагали?
– Я только спрашивал.
– Я только отвечала и почувствовала ваше желание услышать марш Мендельсона.
– Этот марш – реквием любви. Между прочим, я, Василий, – мужчина серьезный, есть справка, заверенная нотариусом.
– Я Виорика.
– Какое заманчивое имя, номер телефона наверняка не менее заманчив.
– О чем справка?
– О полной верноподданности государству и частичной – избраннице. Недостатков в себе не вижу, пусть их поищет будущая теща.
– Храбрый и открытый молодой человек!
– Готовлюсь в мусульмане. У них чем больше жен, тем лучше семьянин. По Корану имеют право на квартет: по одной жене для каждого сердечного клапана сердца. Облегчается нагрузка на сердце, укрепляется моральный климат в семье. Ни одна из жен не должна быть эгоисткой. Поощряется лишь стремление доказать мужу, что она – лучшая. Объявлен открытый конкурс. Можете подать заявку. Пришлите CV с фотографиями в платье и в купальнике. Жюри под моим председательством рассмотрит и сделает выводы.
Виорика не растерялась:
– Европеец-мусульманин, конкурс – это, конечно, круто. Только по мусульманским законам из того же Корана, выдержавшим проверку ни одно столетие, требуется выплатить калым за невесту. Потому докажите свою платежеспособность, кандидат в падишахи. Для начала верните родителям затраты на содержание за каждый год моей жизни – по среднемировым ценам, разумеется, в твердой, конвертируемой валюте. В крайнем случае, наличные деньги можете заменить гарантией первоклассного банка. Тогда и подам, с разрешения отца, заявление на конкурс.
От такого напора Василий опешил, но сопротивления не утратил:
– Вы финансовый менеджер? Финансистки в меня еще не влюблялись.
Виорика усмехнулась:
– Просто деловой подход. Ну как, слабо?
– Любовь, и за деньги? У меня сердце не кассовый аппарат. Посему оставляю мусульман их всевышнему, перехожу в католики. Концессия дает женщине гарантии брака до гроба. Развод – лишь с разрешения Папы Римского. Ну как, слабо?
– Шараханье не украшает мужчину. Завтра в индуисты захотите или в конфуцианцы.
– Как же завоевать ваше доверие?
– Как? Хорошей сенсацией.
– Не понял?
– Для почина найдите сенсацию. Сейчас в моде борьба с коррупцией. Вы где работаете?
Василий насторожился:
– Наша фирма, увы, на полного коррупционера пока не тянет, не доросла еще. Сами взятки даем, а нам пока никто.
Взгляд Василия метался с фигуры раскрепощенной Виорики на крышку гроба у дверей. Мысль искала, тело требовало, рот заговорил:
– Есть жесточайший факт стяжательства и коррупции. Как результат – преступление!
Василий еще не придумал факт, но чувствовал, что найдет. Природа на его стороне, и, как подтверждение, весенний ветерок – по определению, сторонник влюбленных – резко выдохнул. Виорикина юбочка вспорхнула, обнажив бедра и мини-трусики. Последний барьер осторожности пал. Василий набрал воздух и бросился в омут фантазии:
– Это дом Анны Георгиевны. В нем она родила двух сыновей, собиралась нянчить внуков, а теперь, видите? – он указал рукой на крышку гроба, – всё из-за этой проклятой собственности.
Виорика вынула из сумочки диктофон:
– Получается, верно редакции сообщили. Анна Сырбу обещала покончить с собой, если ее дом снесут. Вижу крышку гроба по адресу, что в письме. Значит, уже?
Василий почувствовал, ему начинает фартить:
– Сегодня поминки. Посмотрите, какие люди пришли, – он указал на появившихся из-за дома депутата и прокурора.
Виорика сразу узнала говорливого депутата. Включила микрофон, подбежала к нему:
– Господин депутат, ответьте вашей любимой газете, вы пришли на поминки Анны Сырбу?
Адвокату польстило, что его узнали. Он любил давать интервью, заковыристо комментировать любые вопросы, но сейчас удивился. Чего это вдруг, пусть и поминки необычные, но героиня всего лишь простая квасница – и такое внимание прессы? Видимо, имеются скрытые мотивы:
– Простите, запамятовал имя обаятельной журналистки.
– Газета «Капитал», спецкор Виорика Кодряну.
– Жизнерадостная Виорика, скажите, какие могут быть вопросы в такие печальные минуты? О виновнице подобного торжества – лишь добрые слова, а вам, газетчикам, нужны другие. Прошу извинить, я гуманист; обратитесь к прокурору города, у него сердце тверже и холоднее.
Виорика повернулась к прокурору:
– Господин прокурор, подмените вашего коллегу по юридическому цеху. Ведь не случайно сам прокурор города пришел сейчас сюда, тем более в выходной день?
Прокурор не жаловал закон о прессе и подчинялся ему с тоской:
– Депутат прав. Сегодня не до интервью. Анна Георгиевна Сырбу поистине народный человек, о ней говорить всуе негоже. Тем более что принятое ею решение вполне обоснованно. Люди ее поймут и поддержат. Извините, комментарии в другой раз. До свидания.
Сопоминальники развернулись и направились к беседке.
Раздосадованная неудачей Виорика взглянула на Василия:
– Разъясните ситуацию, католический мусульманин. Представители закона, и со стороны атаки, и со стороны защиты, на поминки пришли, а от комментариев уклонились. Почему? Довольный Василий усмехнулся. Официальный, тривиальный прием выйти на след желанной сенсации Виорике не помог. Значит, нужно придумать свой след, по нему журналистку направить и стать ее гидом. Тогда его оценят. Для Василия наступил час творения:
– Разве не ясно? Назначены поминки тети Анны в доме, который непонятно кому достанется.
– Наследникам, кому же еще? – пожала плечами Виорика.
– Не уверен, дорогой финансовый аналитик, – в глазах охотника появилась твердость. – Во сколько оцените два дома с двадцатью пятью сотками земли, почти в центре города. Это же готовый особняк-комплекс для солидной фирмы или даже посольства. Молчите? Отвечу. Цена не меньше миллиона. И не наших местных, – он поднял указательный палец, – и не долларов, а евро. Вот вам стартовая цена вопроса.
Виорика подошла вплотную к Василию, взялась за змейку его куртки:
– Я понимаю, что ты расстроен потерей близкого человека. Но во имя светлой памяти нужно рассказать о ней людям. Но чтобы в завтрашнем номере материал вышел, я должна до пяти вечера сдать его в редакцию.
Василий закурил, сделал несколько затяжек. Он чувствовал, что на коня вскочил, а вот куда скакать, не знает. Виорика продолжала дергать змейку. Куртка расстегнулась. Василий молчал, наконец выбросил сигарету и медленно заговорил:
– В Библии не зря замечено: красота суетна. Чего так суетишься? Серьезный материал скороговоркой не сделаешь. Проблему нужно изучить, вникнуть в нее, чтобы она вошла в тебя, как говорил Фредерик Жолио-Кюри своей коллеге-супруге Марии Склодовской, получая очередную дозу радиации до получения Нобелевской премии. Так что не спеши, должно наступить время Х.
Нравоучения лишь раззадорили Виорику:
– Да-да, но где его взять, это время, уважаемый гуру? Прессу ценят за оперативность. Завтра придут другие газетчики и телевизионщики, сенсация будет за ними.
– Если я вам помогу стать первыми, что взамен?
Виорика заметила, какие взгляды бросал на нее Василий, и мгновенно выбрала вид награды:
– Бартер устроит?
– Не понял?
– Баш на баш. Я тебя поцелую.
– То-то я смотрю, в воздухе носятся поцелуи. Не твои?
– Я тебя поцелую первого. Учти, п-е-р-в-о-г-о.
– Можно подумать, раньше ты не целовала, – Василий скептически улыбнулся.
– Как первая, кроме мамы и братишки, никого. И не смотри на меня так, любитель сравнений. Только в щечку. Я девушка не менее серьезная, чем ты.
– А если не сдержишь слово? Ведь как-никак, журналистика – вторая древнейшая профессия.
– Ошибаешься. Доказано: она первая! Почитай Священное Писание. Вначале было Слово.
Виорика верно выбрала манеру поведения. Василий не устоял.
А вы, храбрецы-мужчины, признайтесь, как на духу: устояли бы перед смеющимися, распахнутыми и прыгающими зрачками разного цвета, карим и голубым глазам, движущейся грудью без лифчика, под расстегнутой на одну лишнюю пуговицу обтягивающей блузкой, перед выпуклыми бедрами, намекающими угрозой заключить вас в объятья?
Василий перестал ставить условия:
– Ты хочешь сенсаций? Их есть у меня. Одна начинается прямо здесь. И, чтобы не потерять времени, дайте в газете анонс: «Срочные поминки народной умелицы. Снос дома несет смерть. Прокурор города и известный правозащитник прибыли на Фруктовую, 17. Но комментировать боятся. Газета начала журналистское расследование: «Почему молчит оппозиция? Куда смотрит мэрия? Или миллион требует тайны?».
Виорика остановила фонтан:
– Не понимаю, какие срочные поминки? Причем здесь оппозиция? Какие тайны?
Глаза Василия повеселели. Он убедился – Виорика весьма обеспокоена и заинтересована. Он снова поднял указательный палец и, после паузы, почесал им щеку. Виорика намек поняла. Быстро поцеловала Васю в щечку. Василий пошевелил плечами.
– Хорошо, прокомментирую, – сделав паузу добавил, – в следующий раз. Пока беги в редакцию. Успеешь до пяти задать вопросы, я их назвал, а поцелуй не засчитывается.
– Почему?
– Не в ту щеку.
Виорика засмеялась и стремительно застучала каблучками, чуть не сбив у калитки таксиста. Тот посмотрел вслед.
– Гаишника на тебя нет.
6. Несмертный грех
Поздоровавшись с вошедшим следом очкастым неуклюжим толстячком, пенсионером Куку, автомобильный ковбой получил укол:
– Да, Семен, дожил, от тебя уже девушки убегают, а хвастался: все пассажирки – твои поклонницы.
Гроссмейстер руля без труда отбился:
– Жизнь не остановилась. В детстве девочек интересуют куклы, мальчиков – машины, а сейчас девушек – машины, мужчин – куклы. Засмотрелся я.
Приблизившийся Василий, довольный первой маленькой победой над Виорикой, встал на защиту таксиста:
– У него сейчас пост, для профилактики, перед техосмотром. Верно, сосед?
Таксист засмеялся:
– Рад тебя видеть. Что скажешь за вчерашний пенальти? Если бы играли у нас, лично задавил бы судью. И уверен, присяжные – мужчины меня бы оправдали.
Василий, пожал протянутую руку:
– Я не долго, попейте пока кваску, – и обратился к пенсионеру: – Тебе особо полезен квас, зрение укрепляет и язык расслабляет. Видите, как юристы под него спорят, – показал на прокурора с адвокатом и поспешил к машине.
Вернулся он действительно довольно быстро: спорщики еще не успели утвердить меру наказания футбольному судье.
Василий с водителем занесли в дом два ящика с вином. По пути Василий, указав водителю на крышку гроба, что-то сказал, тот кивнул.
Вскоре приехал священник в сопровождении диакона с кадилом и служки. Анна пригласила их в дом. Войдя, отец Николай спросил, где можно переодеться. Анна отвела его в свою спальню. Священник оглядел комнату:
– Иди, дочь моя, мы подготовимся и позовем. Перекрестившись покойница вышла. Священник облачился в белые епитрахиль и фелонь, диакон – в стихарь и орарь. Диакон вложил фимиам в кадильницу и позвал хозяйку. Отец Николай взял у диакона кадило:
– Кого отпевать будем? Как зовут?
Анна покраснела и тихо, почти шепотом, вымолвила:
«Анна». Батюшка удивления не выказал:
– И ты Анна, и покойница Анна, бывает. Где она лежит?
– Она не лежит. Это одна и та же Анна. Это – я. Отец Николай оторопел. Диакон открыл рот:
– Дочь моя, ты что, в двух лицах? Или перебрала вместо поминальщиков.
Анна продолжала краснеть:
– Прости, батюшка, меня отпевать прошу.
– Дочь моя, ты же живая.
Отец Николай отдал кадило диакону. Анна бросилась священнику в ноги.
– Прости, батюшка, грешницу, Христом Богом прошу: прости! Никого у меня нет. Одна-одинешенька. И поминки будет некому справить. А уйти по-людски хочу.
– Дочь моя, добровольно уйти – это самоубийство. Грех большой. Если что не так в жизни, терпи. Господь терпел и нам велел.
Дочь внешне покорная, с детства отличалась упрямством:
– Батюшка, я терплю, но моя просьба – не смертный грех. В Библии в числе семи смертных грехов он не назван.
Священник с уважением посмотрел на чистенькую просительницу.
Анна Георгиевна продолжала:
– Считайте, батюшка, что это генеральная репетиция будущих поминок. Я слышала, такое можно. Прости, батюшка, и благослови грешную!
– На что благословлять? На смерть? Священник почесал бороду.
Анна запричитала:
– Когда на войну идут, на бой смертный, солдат же благословляют. Отпусти грехи, батюшка, отпусти! Жить буду на Земле, сколько душа выдержит. Господом Богом молю: отпусти грехи и благослови спокойно уйти в мир к Богу, когда он позовет. Какая разница, когда отпевать, сейчас или после? Главное, быть готовой. Поминальщики уже сидят в каса маре. Там даже гроб есть, голубцы наделала, маслины купила.
Священник снова почесал бороду. Дьявольская хитрость не понадобилась. Положил руку на голову плачущей:
– Ты когда родилась, дочь моя?
– Восьмого августа, батюшка.
– В день Анны по христианскому календарю. Это богоугодно. Ладно, раба Божия, не для честолюбия просишь, иди к своим поминальщикам. Мы сейчас придем.
Анна сквозь слезы улыбнулась, поцеловала батюшке руку и на цыпочках вышла.