Она захлопнула ноутбук, дождавшись, пока погаснет экран. Затем взяла кипу листов, лежащих рядом с компьютером, и сложила их в аккуратную стопку. Краем глаза она заметила какое-то движение за окном, это был Бернард, который отпирал ворота; он возвращался домой к своему прекрасному бойфренду, неся в руках оранжевые цветы, но Франческа не смогла разглядеть, какие именно.
Она положила стопку бумаг обратно на стол и прошла по комнате, направляясь к своему коврику для йоги, чтобы восстановить душевные силы, израсходованные за день. Она расстегнула пуговицы своего темно-фиолетового кашемирового кардигана, сняла его и бросила на полосатый матрас. Расстегнула молнию красной шерстяной юбки и стянула ее, та свалилась на пол, образовав бесформенную пирамиду вокруг ног Франчески. Шагнув за пределы этой пирамиды, Франческа подняла юбку и положила ее рядом с кардиганом. Затем сняла черные туфли, за ними последовали чулки и оставшаяся часть нижнего белья, после чего Франческа легла на коврик. Забавно, снять с себя всю одежду – это так просто, но это дает ощущение такой свободы.
Франческа закрыла глаза и начала глубоко дышать, представляя горячее солнце Италии, аромат базилика и жасмина, мягкие прикосновения волн Адриатического моря, теплый песок между пальчиками ног. Она медленно подняла руки над головой и полностью вытянулась, делая глубокие вдохи, чувствуя, как тянутся пальцы, руки, плечи, ребра, живот, бедра, ноги, лодыжки, пальцы ног, кости и оживают мышцы всего тела.
Франческа продолжала тянуться и три раза вздохнула медленно и глубоко. Затем расслабилась, перевернулась, оперлась на колени и медленно встала, чтобы принять позу «Приветствие солнцу».
Сорок пять минут спустя, свежая после душа и благоухающая, облаченная в зелено-розовое шелковое кимоно, Франческа вошла на кухню. Лючия за столом рисовала картинку, а Мариетта резала приятно пахнущий лук. Пучок тимьяна лежал на столешнице, рядом с ним – кусочки курицы, чеснок уже шипел на сковородке.
Увидев Франческу, Лючия бросила фломастер, схватила что-то, висящее на цепочке, и вытянула руку. «Посмотри, мама, что я нашла».
Франческа поднесла ладонь под маленькую ракушку и приподняла ее, чтобы лучше рассмотреть.
– Симпатичная.
Не больше, чем ноготок у ребенка, полупрозрачная розовая ракушка, без видимых недостатков, если не считать отверстия, в которое была вдета цепочка.
– Где ты это нашла?
Лючия махнула рукой в сторону фасада.
– На улице, там. Можно я оставлю ее себе?
Франческа пожала плечами.
– Думаю, можно, мы же не знаем, кто ее потерял.
– Спасибо, мама. – Лючия захлопала в ладошки. – Я подарю ее мисс Гэннон.
Франческа отвернулась, чтобы скрыть свое недовольство. Мисс Гэннон то, мисс Гэннон се. Похоже, учительница Лючии все делала исключительно правильно. «Мисс Гэннон говорит, что нужно чистить зубы вверх-вниз. Мисс Гэннон говорит, что черный хлеб полезнее белого. Мисс Гэннон рисует на доске чудесные рисунки. Мисс Гэннон может быстро-быстро назвать все буквы алфавита задом наперед. Мисс Гэннон смешная, когда рассказывает истории».
И каждый день что-то новое. «Мисс Гэннон рассердилась на Робби за то, что он разрисовал свою книжку. Мисс Гэннон подстригла волосы, и они стали золотиться. У мисс Гэннон дома нет детей, поэтому мы ее дети понарошку. Мисс Гэннон принесла нам булочки, которые сама испекла, а сверху посыпала желтым и оранжевым».
Почти всегда Лючию в школу отвозил Пол, когда ехал на работу, но Франческа тоже несколько раз в течение года встречалась с Кармел. Невзрачное лицо, короткие рыжеватые волосы с неудачно выкрашенными в медный цвет отдельными прядями и мальчишеская фигура, никакого намека на женственные округлости. Плоская грудь, худые бедра, тощий зад.
Франческа гордилась своей пышной, упругой грудью и роскошными бедрами. Ей нравилось, как они, плотно обтянутые юбкой, которая подчеркивала все линии и округлости, покачивались при ходьбе. Она получала наслаждение от того, что чувствовала взгляды мужчин, обращенные на ее аппетитное тело, ей нравилось, как они сначала смотрели на ее лицо, а потом опускали взгляд ниже, следуя за плавными линиями туда, где начинался вырез кардигана и взору открывалась нежная, как атлас, кожа. Франческа знала, что они будут продолжать смотреть ей вслед, когда она пройдет мимо.
Похоже, учительница Лючии не была замужем: иначе зачем использовать в ее адрес обращение мисс? Тогда она вполне может оказаться лесбиянкой. Но это не то, о чем принято спрашивать учительницу своей дочери – и в любом случае Кармел Гэннон меньше всего интересовала Франческу. Она была вне интересов Франчески. Пусть Пол продолжает заниматься этим; он выглядел вполне довольным, отвозя Лючию в школу, и, безусловно, не был единственным представителем мужского рода, который с учетом современных реалий появлялся в классной комнате начальной школы.
Франческа почувствовала, что ее дергают за рукав.
– Мама, посмотри, это мальчик, который кричал: «Волк!», а это все его овечки…
Франческа склонилась над рисунком Лючии, а Мариетта в это время посыпала курицу и овощи, которые лежали в кастрюле, тимьяном. И вот это все – темные, блестящие, спадающие на стол волосы Франчески, ее гладкая, украшенная браслетом рука, обнимающая плечи Лючии, пока девочка болтала и показывала ей картинку, Мариетта, возвышающаяся над плитой, дразнящий аромат трав и жареного чеснока, теплая кухня – все это ожидало Пола, когда он вошел в дом.
И за мгновение до того, как Франческа подняла голову и заметила его, до того, как Лючия сползла вниз со стула и помчалась к нему, он задался вопросом, почему всего этого ему недостаточно.
«Проклятие». Она не могла потеряться. Должно быть, она просто запуталась где-то в складках одежды. Мэй стянула с себя свитер и потрясла его, тщательно прощупав каждый рукав. Стоя на корточках, уткнувшись лицом в ковер, она обшарила весь пол. Потом сняла с себя белую футболку и встряхнула. Не может быть, чтобы ракушка потерялась. Расстегнула молнию на джинсах, Мэй сняла их и снова все вытряхнула. Ключ от входной двери Кармел выпал из кармана джинсов и приземлился на ковер, издав еле слышныйстук.
Мэй сидела на полу, а вокруг нее была разбросана одежда. Ракушка пропала, она действительно потерялась. Как Мэй могла ее потерять? Она не могла потеряться.
Мэй на коленях подползла к туалетному столику, выдвинула верхний ящик, пошарила под сложенными там джемперами и достала конверт. Совершенно обычный конверт, белый, на котором было написано только ее имя.
Было написано «Мэй». Хотя, когда она взглянула на конверт в первый раз, ей показалось, что было написано «Мея», так как почерк был неразборчив. Казалось, что отправитель – кто он? – очень торопился или очень волновался.
Она обнаружила конверт там, на полу прихожей, сразу за входной дверью, он лежал и ждал ее возвращения домой одним холодным февральским днем. Она почти наступила на него, практически поставила на него свой ботинок. Наклонилась, подняла, перевернула и прочла: «Мея».
Внутри объемного конверта вместо письма или записки она нашла пузырчатую пленку, замотанную в маленький комок, под ней оказалась свернутая в несколько слоев салфетка, заклеенная скотчем. Очень легкая, почти невесомая. Было ли там что-то внутри? Или это шутка, кто-то пошутил, отправив ей свернутую салфетку? Но вдруг Мэй почувствовала что-то плотное, какую-то неровность. Там, внутри, что-то было. Мэй оторвала скотч и медленно развернула в руке салфетку, в самом центре которой и обнаружила ракушку.
Маленькая. Без изъянов. Висящая на милой золотой цепочке. Прекрасная, хрупкая, жемчужно-розовая ракушка на цепочке – и больше ничего. Ничего, что бы дало понять, кто отправитель. Ни какого-нибудь сообщения, ничего, кроме ее имени на конверте. Мэй. Мея.
И никакого почтового штампа. Кем бы он ни был, он пришел сюда сам. Прошел по дорожке, поднял крышку почтового ящика и бросил конверт.
Мея – эта необычная версия ее имени ей нравилась.
Это не могло быть подарком на день рождения – до него оставался почти месяц. И в любом случае ни Катал, ни Уильям не будут дарить ей ничего анонимно. Да и вряд ли ее братья или их жены подарят ей ракушку. Их подарки всегда были более практичными, например, что-нибудь для работы в саду: тележка, сеялка, решетка; либо что-нибудь для дома (после того, как Мэй его купила).
В тот год, когда она в третий раз провалила экзамен по вождению, окончательно отказалась от этой затеи и купила подержанный велосипед, Катал подарил ей велосипедный шлем и набор для ремонта шин. В прошлом году Уильям прислал ей подарочный сертификат местного магазина, торговавшего красками.
А отец на ее прошлый день рождения, уже после смерти мамы, подарил ей деньги. Именно Эйдин всегда выбирала для Мэй подарок от себя и отца – это мама много лет назад подарила ей на Рождество духи с ароматом зеленого яблока. И, сколько Мэй себя помнила, каждый раз текст на рождественском подарке «Нашей дорогой и любимой Мэй» был написан маминым округлым почерком.
Если бы Эйдин была жива, она могла бы подарить Мэй цепочку с ракушкой. Это был подарок из разряда тех, которые выбирают для самых любимых людей.
Но Эйдин умерла от рака полтора года назад, а из остальных, о ком могла подумать Мэй, никто не стал бы присылать ей просто так, без повода это прекрасное украшение.
И лишь несколько дней спустя, когда она совершенно для других целей сверялась с календарем, выяснилось, что украшение-то она получила 14 февраля, в День святого Валентина.
Когда Мэй показала украшение своей лучшей подруге, Ребекка задалась вопросом, почему никогда ничего подобного не происходило с ней.
– За всю свою жизнь я получила две валентинки, одну – от мамы, а вторую – от этого ублюдка, за десять дней до того, как он сбежал. Причем на валентинке был наклеен ценник, а мое имя было написано неправильно, с одной буквой «к». Очень романтично.
Ребекка Донеган забеременела семнадцать лет назад, в возрасте шестнадцати с половиной. Через неделю после того, как она сообщила радостную новость своему бойфренду, Деклану Гэйгену, с которым встречалась уже шесть месяцев, а жила по соседству всю жизнь, тот собрал свои вещи и первым же самолетом улетел в Англию. Когда Ребекка поняла, что он сбежал, она постучала в дверь его родителей и все им рассказала, но его мать обозвала Ребекку лгуньей и захлопнула перед ее лицом дверь.
Четыре месяца спустя, когда Ребекка получила школьный аттестат, к ней домой пришла убитая горем Пэтси Гэйген, которая сообщила, что Деклан наконец признался в своем отцовстве. И поэтому, сказала Пэтси, она и ее муж хотели бы участвовать в жизни внука и просят Ребекку их простить, если она сможет.
Она смогла. Когда через восемь недель родился Брайан, такой маленький, розовенький и абсолютно лысый, он стал центром вселенной для своих двух бабушек и двух дедушек.
– Мне даже не дают на него взглянуть, – жаловалась Ребекка своей подруге, – за исключением ночного сна.
Мэй не испытывала никакого сочувствия.
– Их можно понять. Он для каждого из них первый внук, а первых внуков всегда балуют.
Ребекка усмехнулась.
– Ты такая же, как и они. Тоже возишься с ним все время. Мне не нужно было предлагать тебя в крестные.
На самом деле она пережила период бессонных ночей и видела Брайана достаточно, чтобы позаботиться о его здоровье и правильном воспитании; когда он пошел в школу, она решила получить профессию, которая нравилась ее отцу и пугала мать.
Ребекка была лучшей подругой Мэй уже почти тридцать лет, с тех пор, как они познакомились в младшем классе монастырской школы Килпатрика. Ребекка была крупной и некрасивой, черты ее покрытого веснушками лица – грубыми, а тонкие светлые волосы не желали ни быть прямыми, ни виться как следует, плюс ко всему у нее были кривые зубы, которые она никогда не пробовала исправить. Деклан был первым бойфрендом Ребекки, после него было еще два потенциальных ухажера, но никто из них не задержался, узнав о существовании Брайана.
Однако Ребекка Донеган была боец. Какую бы неприятность ни насылала на нее судьба, Ребекке как-то удавалось смотреть вперед, находить свой путь и двигаться дальше. Она напоминала Мэй детские пластмассовые игрушки-неваляшки, с круглой утяжеленной нижней частью, благодаря которой они принимали вертикальное положение каждый раз, когда их толкали в сторону.
Вот Ребекка и была такой неваляшкой – в школе не обращала внимание на задир, которые дразнили ее из-за зубов, спокойно пережила свою беременность и лишь однажды, когда Деклан сбежал, плакала на плече у Мэй. Справилась Ребекка и с тем, что в течение долгих месяцев мать Деклана при виде нее демонстративно переходила на другую сторону улицы.
И если Мэй оказывалась в беде, Ребекка всегда была рядом. Когда Мэй в третий раз провалила экзамен по вождению, Ребекка заявилась с двумя бутылками каберне совиньон, и на середине второй бутылки они уже подсчитывали, сколько денег сэкономит Мэй в течение каждого «безмашинного» года. А на следующий день, когда похмелье отступило, они отправились за покупкой подержанного велосипеда.
Когда Мэй после разрыва с Джерри Сканлоном рыдала и говорила, что больше никогда в жизни не посмотрит на другого мужчину, Ребекка снова была рядом с ней, держала ее за руку и подтверждала, что, конечно же, все без исключения мужчины сволочи. Когда умерла Эйдин, Ребекка была с Мэй повсюду, отвечала на звонки, готовила сэндвичи, бегала в магазин за молоком.
И, конечно же, в радостные минуты она тоже была рядом – и искренне восхищалась, когда Мэй показала ей свое украшение.
– Ну у тебя должно быть хоть какое-то предположение, кто мог это прислать. – Ребекка держала цепочку и смотрела, как медленно вращалась висящая на ней ракушка. – Ты должна была понять, кто положил на тебя глаз.
Но Мэй лишь покачала головой.
– Честно, я понятия не имею. А если бы имела, ты бы уже все знала, ты умеешь вытягивать информацию из людей.
– Ну они сами мне все рассказывают. – Ребекка кивнула. – Это же еще круче – нам нужно выяснить, кто отправитель. Покажи еще раз конверт, а я применю свои блестящие способности в дедукции. – Она уставилась на три буквы, написанные на конверте. – Писал тот, кто пользуется дешевой шариковой ручкой.
Мэй засмеялась.
– Отличная работа – это нам очень поможет. – Она забрала у Ребекки цепочку и аккуратно взяла ракушку большим и указательным пальцами. – Кто-то, у кого дешевая шариковая ручка и прекрасный вкус.
Ракушка была прекрасна, и теперь она исчезла. Она, наверное, соскользнула с ее шеи в течение дня. Но Мэй ее найдет. Возможно, ее уже нашли. Утром Мэй заглянет к Полу – не стоит беспокоить его сейчас, а потом она заглянет в дом, где мыла окна, а потом, завтра вечером, по пути домой зайдет к Марджори.
Мэй сняла с крючка свой домашний халат, просунула руки в рукава и вышла, чтобы принять душ.
Он наклонил банку и вылил остатки «Гиннесса» в стакан, наблюдая за водоворотом из светло-коричневой жидкости, который постепенно замедлял темп и становился более темным. Пэдди наслаждался этими минутами – основная часть дня уже завершена, ужин на подходе, а после выпитого пива голодный желудок издает негромкое приятное урчание.
Пэдди достал из холодильника креветки и положил их на плиту; голос Кэтрин Дон Ланг доносился из CD-плеера и почти что заглушал звуки работающего у мистера Кеннеди телевизора. Сегодня не было слышно никаких выстрелов или криков, лишь спокойные голоса. Наверное, передача о природе или что-то посерьезнее, вроде шоу-викторины.
Сегодня Мэй, из-за дождя розовощекая и с капельками воды на лице, была похожа на маленькую девочку, завернутую в огромный дождевик.
Пэдди собирался бросить креветки на сковороду, но услышал, как кто-то колотит по входной двери.