– А что вы сейчас сказали? – спрашиваю, выходя из машины и открывая багажник.
– А это, – улыбается, – это на удэгейском дедушку позвала.
– Ты понимаешь этот язык?
– Конечно. Меня дедушка воспитывал. Он почти не говорит по-русски.
Пока укладываю тяжеленный рюкзак деда в багажник, регистратор в машине пикает, но я не обращаю внимания. Мысли лихорадочно бегают в голове. Словно рой разъяренных пчел.
Удэгейцы – потомки чжурчжэней. Может, что-то знают. Совпадение ли это?
И еще миллион мыслей. Захлопнув багажник, помогаю старику усесться на заднее сиденье. Переживаю, что будет пахнуть, как от бомжа, но пахнет смолой и тайгой.
– Асаса! (Спасибо!) – говорит старик, пристально смотрит в лицо, улыбается, повторяет по-русски: «Спасибо». Сухое твердое рукопожатие. Промелькает мысль, что меня сканируют, как рентгеном.
Усаживаюсь в водительское кресло, автоматически отмечаю километраж и время. 25982 км. 14.23. Следующий населенный пункт – Ауровка.
– Нихао. Сесе, – произносит аудиосистема.
– А что это? – удивляется девушка.
– Учу китайский, перед поездкой, – выключаю аудиосистему.
– А зачем?
Захотелось рассказать часть правды. Выговориться с незнакомым человеком. Говорю, что нашел статуэтку и не могу расшифровать иероглифы.
Девушка слушает, не перебивает. Старик не принимает участия в разговоре, но в зеркале заднего обзора ловлю цепкий, оценивающий взгляд.
– Можешь показать иероглифы? – просит попутчица.
Останавливаю машину у обочины, достаю из бокового кармана сумки листок с иероглифами.
Девушка смотрит на листок, отдаёт старику.
– Би самиэ-дэ эи оньо (Я знаю этот рисунок), – отвечает дед, возвращая бумагу.
– Сказал, что знает, как перевести надпись, – звучит ответ на мой немой вопрос.
– Он скажет? – удивляюсь.
– Йангнами, муданги? (Зачем ты идешь?) – спрашивает попутчик.
– Зачем тебе это? – переводит спутница. – Для чего тебе эти поиски?
– Есть разные легенды, – отвечаю. – Одни говорят, что в Приморье находится Золотая баба. Другие, что несметные сокровища чжурчжэней. Третьи, что сокрыта мудрость и технология предков.
– Йангнами, нгэнэни нуани? (Зачем ты пришел?) – строго спрашивает дед, и девушка переводит.
– Я ищу… – отвечаю после долгих раздумий, – эликсир молодости и бессмертия.
– Йэми? (Почему?) – строгий вопрос старика.
Меня не смущает, что задают вопросы по-удэгейски, отвечаю по-русски, и меня легко понимают.
– Хочу, чтобы люди перестали болеть и жили счастливо, – тихо отвечаю и вздрагиваю, когда собеседник начинает смеяться. Да так заразительно, что сам начинаю хохотать. Девушка смотрит на двух хохочущих мужчин, улыбается.
– Первый раз вижу, чтобы дед так смеялся, – тихо произносит.
Переключаю компактдиск, трогаюсь дальше. В кабину врываются звуки музыки.
– Что это? – удивленно спрашивает Аня (мы разговорились и познакомились, пока ехали), слушая мелодию.
– Кизомба, ангольский (южно-африканский) танец любви, – улыбаюсь. – Очень красивый танец. У вас в деревне есть дискотеки?
– Нет, – после некоторой паузы отвечает попутчица. – У нас мало от современной цивилизации что есть…
– Дэумпи. Гулинэдзэми би (Отдохните. Отправлюсь-ка я в путь), – произносит попутчик.
– Дедушка просит остановиться, – переводит спутница. – Ему надо выйти.
Останавливаюсь, приоткрываю окно. В салон врываются весенние запахи тайги. Старик выходит из машины и идёт в лес. Тихо играет музыка. Закрываю глаза и… словно проваливаюсь в забытье.
Наверное, снится, как пищит, выключаясь, сотовый телефон и как с шеи соскользывает цепочка с кулоном, подаренная Дианой.
– Эй, водитель, просыпайся, – слышу тихий девичий голос и, резко открыв глаза, смотрю по сторонам. Тайга. Я в машине. Рядом девушка-попутчица. Из леса по дороге идет старик.
– Я знаю короткий путь, – говорит Аня, когда старик уселся в машину, – не очень хорошая дорога, но так быстрее.
Включаю 4WD и двигаюсь медленно по тропинке в лес.
– Прямо, сейчас направо, притормози, – негромко командует спутница. Не торопясь, еду по видимой только ей дороге.
Неожиданно лес расступается, и мы выезжаем на поляну. Меня словно кулаком в грудь ударили. Сдавило виски. От неожиданности резко нажимаю педаль тормоза. Попутчица смотрит на меня, обменивается взглядом со стариком и говорит тихо: «Не бойся, это так встречают наши охранники. Надень браслет, будет легче». И протягивает браслет… из маленьких желудей. От немого удивления протягиваю руку. Тяжесть в груди и боль в голове разом исчезают. Двигаюсь дальше по едва заметной тропинке. Проехав несколько метров, чуть не врезаюсь в неизвестно откуда появившийся из-за деревьев дом.
– Езжай под навес, – командует девушка.
– Дзэкпэи-йэу? Табио! Дайа, дайа! (Ты поел? Садись! Угощайся, угощайся!) – говорит старик, когда выключаю мотор.
– Окажи нам честь, пообедай с нами, – переводит Аня.
– Хорошо, а что потом?
– Ты свободный человек, – следует ответ. – Можешь поехать дальше, а можешь остаться. На несколько дней. В доме места хватит. Можешь установить палатку за домом. Ты же хотел побыть вдалеке от людей, посидеть на берегу реки. Речка недалеко.
– А я не буду вас стеснять? Ведь я же незнакомый человек. Вам будет удобно?
– Я думаю – уживемся, – улыбается молодая хозяйка. – Думаю, сам отсюда сбежишь. У нас суровые таежные условия. Электричества нет. Вода из колодца. Туалет на улице. Никакой цивилизации. Справишься?
– Справлюсь, – отвечаю, пристально смотрю в ее глаза. Девушка изменилась, стала более уверенной, что ли. В вопросе слышится скрытый вызов. Решаю назло остаться.
Следующие десять минут изучаю обыкновенный деревянный дом. Большая веранда, кухня с печкой, светлая гостиная комната и три комнаты.
– Комната деда, – комментирует девушка, показывая рукой на одну из дверей. – Дед не любит, когда в его комнату захожу. Любит одиночество. Моя комната.
– Дай угадаю, – шучу. – Ты не любишь, когда тебе в комнату кто-то заходит. Любишь одиночество.
– Почти угадал, – серьезно отвечает. – В моей комнате я – хозяйка. В неё никто никогда не входил. Вот твоя комната.
– Такая светлая, – удивляюсь, осматривая комнату с широкой кроватью, стулом и столом.
– Если ночью храпеть буду, выгонишь? – шучу и смотрю ей в лицо. Девушка стоит рядом и кажется такой незащищенной. Кажется, не стоит никакого труда затащить ее в постель. От нее исходит сладкий аромат свежести и весны.
– Будешь храпеть – вылечу, – звучит строгий ответ, словно считывает игривое настроение.
– Интересно, как? – подыгрываю.
– Топором по голове, – улыбается и, резко развернувшись, идёт на кухню. – Ты располагайся, а я обед сготовлю.
Перетаскиваю в комнату походную сумку с ноутбуком и сменной одеждой. Переодеваюсь в спортивную форму. Снимаю часы и браслет из желудей. Привычно провожу рукой по шее. Кулона Дианы на шее нет. Иду к машине. Исследую сиденье и место под сиденьем – кулона нет. Несильно расстроился, но задумалсяся. Не спеша обхожу дом вокруг. Возникает чувство дежавю, как будто где-то видел дом раньше. Мощные дубовые стволы с нарезными изображениями животных и иероглифами. По углам домов необычные рисунки. Возле дома с десяток ульев. Посажены: жимолость, клубника, малина, смородина, виноград, картофельные грядки.
Рядом с домом стоят: сарай (где кудахчут куры), баня, туалет, сеновал.
По пятам ходит овчарка. Жужа.
Когда только подъехали к дому, псина неторопливо вышла из будки и спокойно, без суеты, обнюхала машину. Никакого лая и хриплой истерики.
– Жужа, это наш гость. Не обижай его, – говорит спутница собаке. Овчарка смотрит умными глазами, обнюхивает. Когда нос ткнулся в браслет из желудей, виляет хвостом и лижет ладонь. Глажу псину по голове, чешу за ухом.
– Меня зовут Профессор, – говорю. – Будем знакомы, Жужа.
Теперь овчарка молча ходит за мной, словно наблюдая, чтобы ничего не сломал.
Закончив обход территории усадьбы (я так назвал эти владения), иду к реке. Стоило шагнуть в лес по едва заметной тропинке, как овчарка настораживается и рычит.
– Да не бойся, – говорю ей, шагая к реке. Чистая, прозрачная вода с радостным шумом уносится вдаль. Тишина и гармония. Чудесное место. Умывшись, возвращаюсь к дому и иду по дороге, по которой недавно ехал. Когда поляна закончилась, собака снова ворчит, но я продолжаю идти. Каждый шаг даётся труднее и труднее, словно невидимая сила тянет обратно. На плечи наваливается тяжесть, но упрямо иду вперёд. Овчарка несколько раз меня обгоняет, пытается встать на пути, но я не останавливаюсь, даже когда слышу угрожающий рык. Вижу большой дуб и замераю, словно из меня выкачали силы. Нет сил двигаться. Могу лишь издалека наблюдать за исполинским дубом в несколько метров в обхвате, с могучими ветками. Дальше идти не могу. Не знаю, как объяснить. Словно в голове звучит: «Дальше нельзя». Делаю усилие над собой и шагаю вперед. Живот скручивает резкая боль. В голове словно стучат молоточки. Делаю еще шаг вперед и сгибаюсь от боли. Начинается рвотный рефлекс, и, резко слабея, опускаюсь на колени. Овчарка вцепилась в руку и, прикусив так, чтобы не поранить, тащит обратно. Едва делаю шаг в сторону дома, как боль проходит. Очутившись на поляне, чувствую словно заново родился. Задумавшись, медленно иду по поляне, но не к дому, а параллельно ему. Все идет нормально, пока поляна не кончается и снова не начинается лес. Еще несколько шагов. Слышу рычание собаки. Вижу еще один гигантский дуб. Снова ощущаю признаки позывов рвоты. Экспериментировать больше не хочется.
Обхожу по периметру усадьбу. Насчитываю восемь дубов. Восемь дубов строго по периметру. Квадрат вокруг усадьбы. Невидимые столбы невидимых стен. Странное чувство возникает при их созерцании. Словно наблюдают из-под коры.
Умываюсь в реке. С удивлением осознаю, что стою на том же месте, откуда начал исследования. Смотрю на часы. Прошёл час, как гуляю. Иду к дому.
– Ты вовремя. Мой руки. Садись за стол. Ужинать будем, – улыбается хозяйка.
Пока ходил по лесу, попутчица переоделась, сняла косынку, надела платье. Вижу уже не зашуганную страшную деревенскую бабу, с невнятной одеждой мешковатого покроя, а гибкую, стройную девушку, с каштановыми волосами, заколотыми в замысловатый узор. По-другому смотрит. Как хозяйка. Карие глаза без страха смотрят в лицо, словно зная какую-то тайну. Взгляд не прячет, не изображает надменность или невинность.
– Ты такая красивая, – ляпаю, и таежница смущенно потупляет взор.
– Ой, извини, – смущаюсь. – Похоже, опьянел от свежего воздуха.
– Пьяным за руль садиться нельзя, – улыбается. – Пойдем кушать на веранду. Мы в теплое время готовим на улице, под навесом. Не так жарко.
За столом на веранде сидит старик. Под строгим взглядом быстро усаживаюсь.
– Ма, дзаваидза! Йангкулиани! (На, бери! Изгони злого духа из человека!) – говорит дед, протягивая стакан. Чувствую тонкий запах винограда и таежных трав.
– Давай выпьем за знакомство, – переводит девушка, разливая ароматный грибной суп по тарелкам. – Это мужское вино.
– Почему мужское? – не понимаю.
– Напиток для мужчин, – повторяет. – Мне дед не разрешает спиртное. Тебе, говорит, можно.
Делаю маленький глоток, смакуя. Вино, обжигая, катится по пищеводу. Несколькими глотками осушаю стакан.
Прошу добавки. Стакан наполняется снова. Произношу банальный тост: «За гостеприимных хозяев». Вино легко пьётся.
Не замечаю, как быстро темнеет. Девушка идёт к дровнику. Возвращается с охапкой дров. Располагает по какой-то своей системе поленья и ветки. Зажигает огонь, просит деда спеть.
Когда встаю из-за стола, понимю, что чертовски пьян. Язык и ноги – словно не мои. Максимально контролируя движения, иду в туалет.
Каждый шаг добавляет градусы в голову. Возвращаюсь во двор. Вижу возле костра подушки на земле, на которых сидят хозяева. Красиво сесть на них не получается, скорее, падаю.
– Крепкое вино, извините, – заплетающимся языком бормочу. Старик поёт. Однажды видел ролик в Интернете, как поют шаманы, стуча в бубен.
Звуки бубна звучат в унисон пению. Чувствую, что теряю контроль над сознанием. Погружаюсь в состояние, когда не различить: спишь или бодрствуешь.
Дальше воспоминания обрывочны.
Падаю на землю, встаю, снимаю с себя одежду. Хриплю, словно задыхаясь от удушья. Девушка танцует возле костра, бросает щепотки травы. Вдыхаю запах дыма, плачу и трясусь от боли и холода. Брызги воды на лицо. Лежу на земле, лицом вниз. Старик чертит символы на моей спине острой палкой, бормочет. Не понимаю слов. Чувствую, словно стальной обруч сдавливает горло, и не могу вздохнуть. Резкий свист. Палка с силой врезается мне в плечо, ломаясь. Глубоко вдыхаю воздух. Проваливаюсь в темноту и лечу. Лечу к мириадам звезд Солнечной системы.
Диана, крича, просыпается. Горло словно давит невидимая рука, перекрывает воздух. В темноте видит призрачную фигуру девушки. Фигура произносит: «Он теперь мой». Диана включает свет и испуганно оглядывается. Никого. Выключает свет. Горло сдавливает. Слышит голос: «Он теперь мой». От страха девушка включает свет, встаёт с постели.
Садится в позу лотоса, дышит, как учил отец, и произносит мантру.
Представляет лицо Профессора, мысленно приказывает позвонить ей немедленно. В тело словно ток бьёт, разрывая мозг на тысячу частиц. От боли девушка непроизвольно воет, крутясь волчком по полу. Сквозь боль слышит в голове тот же голос: «Он теперь мой. Оставь его в покое. Тронешь – убью». Ослепительная вспышка в голове, и Диана теряет сознание.
Очнулась от того, что лежит на полу. Из носа течет кровь. Во рту привкус крови от прикушенного языка. Тело словно разбил паралич.
С трудом встаёт, приводит в себя в порядок. Достаёт из шкатулки кулон, точную копию того, что дарила Профессору и через который манипулировала им. Кулон покрыт ржавчиной, словно горел в огне.
Диана понимает, что столкнулась с неведомой силой. Древней и грозной. Несмотря на глубокую ночь, звонит отцу.
– Что случилось? – бурчит сонный голос профессора исторических наук и любителя антиквариата из Владивостока. – До утра не дотерпеть?
Диана сбивчиво рассказывает странное сновидение и свои ощущения.
– Понятно, – бурчит собеседник.
– Что понятно?
– То и понятно! – рявкает. – Надо лучше практики осваивать, чтобы не блеять, как овца!
– А что ты сердишься? – искренне удивляется девушка.
– Я дал конкретное задание. Найти хозяина статуэтки. Вступить в контакт. Подчинить своей воле. Знать каждый шаг и вздох.
– Я всё сделала, как ты сказал, – оправдывается.
– Ну и где сейчас твой ручной котик? – издевается. – Когда с ним увидишься?
– Не знаю.
– Если упустила – будешь наказана, – обещает. – Мы сотни лет ждали возможности найти то, что нам принадлежит. А ты скулишь, как побитая собака!
– Ты не предупреждал, что может быть так, – оправдывается.
– А я не знал, что дочь такая тютя, – зло говорит отец. – Думаешь, ноги раздвинула и мальчик навеки твой? Где он сейчас?! Когда видела в последний раз?!
– Два дня назад, – тихо отвечает.
– Тебя не насторожило?! Два дня! После заклинаний мальчик должен, скуля, приползти к твоим ногам. Не приполз! Ты не знаешь, где он! Не чувствуешь его! Не можешь к нему достучаться! Что делает объект сейчас?!
– Не знаю, – Диана со страхом понимает, что отец прав. Не чувствует Профессора. Словно отрезали пуповину.
– А если он сейчас в пещере?! Что если держит золото предков? Наше золото!!! – свистящий шепот переходит на крик.
– Прости, – плачет девушка. Плачет от дикой боли, сдавившей виски и затылок. Когда отец (он же Верховный Жрец) гневается, то может свести с ума болевыми воздействиями.