Насладиться воспоминаниями о прошлом не дали. Подошла Анфиса и попросила, чтобы Цент помог Владику погрузить что-то тяжелое в багажник. Бывший рэкетир обрушил на подругу взгляд, полный кровожадности, и, с трудом сдержавшись от крепких слов, объяснил, что не является дипломированным грузчиком.
– Но Владику тяжело, – пояснила Анфиса.
Цент хотел сказать подруге, что та просто не в силах представить себе высоту колокольни, с которой ему, Центу, плевать на очкарика, но опять сдержался, на этот раз лишь чудом. Вместо продолжения диалога поднял стекло, оставив Анфису за бортом, а сам включил радио. Слушать священный шансон в таком скверном настроении было никак нельзя.
Странно, но радио почему-то не работало. То есть, оно работало, но ничего кроме помех не транслировало. Цент испробовал несколько частот, и везде слышал один только шум.
– Да что за день-то такой? – проворчал страдалец, и, матерясь сквозь зубы, вылез из машины. Снаружи Владик с Маринкой, кряхтя и надрываясь, тащили к своему рыдвану какой-то деревянный ящик. Чтобы потом не сказали, что свинья безучастная, Цент оказал посильную помощь – придержал калитку, давая тяжеловозам дорогу. Владик, красный от натуги, вежливо поблагодарил за содействие, Цент учтиво заверил, что не за что.
Когда, наконец, тронулись, Цент, прекрасно зная обратную дорогу, тут же вырвался в лидеры. Ему хватило вчерашнего унижения, и сегодня плестись в хвосте у очкарика он не собирался.
– Любимый, куда ты так гонишь? – волновалась Анфиса. – Они же отстанут.
– И хорошо, – оскалился Цент.
– Как тебе Владик?
– Не знаю. Не пробовал.
– Он, вроде, ничего, да?
– Не в моем вкусе.
– Ты с ним, за целые сутки, словом не обмолвился.
Центу захотелось выкинуть Анфису из машины на полном ходу, но он побоялся, что подруга начнет цепляться когтями и поцарапает панель. Мало того, что заставила провести целые сутки в обществе, прямо скажем, позорном для любого конкретного пацана, так он еще, видите ли, должен был с очкариком светские беседы вести. И о чем, интересно, с Владиком говорить? Они же не просто разные, они из разных миров. Цент из мира свободы и силы, когда сильные и свободные люди отбирали у слабых лохов деньги и материальные ценности. А Владик, он из нынешнего мира, о котором Цент мог говорить только в нецензурной форме.
– Я думала, вы с ним подружитесь, – сообщила Анфиса.
Цент поразился, как в такое короткое предложение подруга сумела вместить столько абсурда. Во-первых, что значит думала? Анфисе думать нечем, у нее в голове пусто и просторно, что было доказано многочисленными клиентами. Во-вторых, только за предположение, что он, Цент, может подружиться с Владиком, следовало убить на месте, ибо дикость и чушь антинаучная.
– А давай их на твой день рождения позовем? – грянула гениальной идеей Анфиса.
Цент промолчал, ибо был занят. В этот момент его воображение рисовало цикл восхитительных картин, объединенных общим сюжетом – до бесчеловечности жестоким убийством двух и более лиц. Можно устроить геноцид прямо на именинах, и вместо торта нарезать программиста, а Маринку облить бензином и поджечь вместо свечки. Что касается Анфисы, с ней тоже нужно было что-то делать, потому что сожительница уже утвердилась в мысли, что Цент является ее собственностью, и им можно помыкать как угодно, не страшась возмездия.
Когда выбрались на трассу, Цент утопил в пол педаль газа, а чтобы не слышать Анфису, врубил шансон. Занятый собственными мрачными мыслями, бывший рэкетир не сразу обратил внимание на одну странность – трасса была пуста. Ни одна машина не проехала им навстречу за более чем десять минут, в то время как обычно на этом участке дроги было не протолкнуться от фур и дачников, ползущих за город на своих ржавых ведрах.
– Любимый, не гони так, – попросила Анфиса, нервно ерзая в кресле. Цент знал, что подруга боится больших скоростей, и в другой ситуации лишь поддал бы газа, но ненормальная пустынность трассы заставила его сбросить скорость. Возможно, впереди большая авария, или постеленный в прошлом году асфальт опять смыло грибным дождиком. В любом случае, лучше не гнать, дабы успеть затормозить. Цент не хотел погибать вот так, в банальном ДТП, да еще и в одной машине с Анфисой. Еще, не дай бог, похоронят в одной могиле, и придется терпеть подругу и после смерти. Это было бы ужасно.
– Владика не видно, – заметила Анфиса, высовывая голову в открытое окно и оглядываясь назад. Цент уже сто раз объяснял подруге, что такое зеркала заднего вида и зачем они нужны, но глупая курица так и не смогла понять, как это – смотришь вперед, а видишь то, что сзади. Повторять лекцию в сто первый рез не захотелось, если человек Анфиса, этого не исправишь.
– Закрой окно, – проворчал Цент. – Дует.
– Давай их подождем.
– Зачем? Они что, дорогу до дома не знают?
– Ну, просто они к нам вначале заедут. Нам с Маринкой надо сходить в одно место, а вы с Владиком побудете.
Цент понял, что сегодня он точно возьмет грех на душу, и, скорее всего, не один. Если сильно перегнуть палку, она сломается, если сильно достать Цента, сломается тот, кто достанет, а так же те, кто окажутся поблизости. Упорное стремление Анфисы сдружить его и позорного очкарика следовало пресечь раз и навсегда. Лучше всего на подругу действовала крепкая любящая затрещина с оттяжкой, ибо слов она, как правило, не понимала, но Цент уже давно не бил сожительницу и как-то отвык от этого. А зря. Именно отсутствие в их отношениях действий насильственного характера настолько развратило Анфису, что она возомнила себя главой семьи.
– Вы с Маринкой можете идти куда угодно, а вот очкарик поедет домой. К себе домой.
– А кто же Маринку заберет?
– Мне все равно! – рявкнул Цент, чувствуя, что еще немного, и он напомнит Анфисе старые добрые времена, когда та не успевала накладывать пудру на новые синяки. – Не хочу больше об этом Владике ничего слышать. А если приведешь его к нам домой, то я его с балкона выброшу, и скажу, что это был суицид…. Вот же блин! Ну что там еще, а?
Прямо по курсу показалось нечто большое и белое, полностью перегородившее дорогу. Подъехав ближе, Цент понял, что это удачно перевернувшаяся фура.
– Что же за день-то такой? – проворчал Цент, останавливая машину неподалеку от ДТП.
– Любимый, это что? – спросила Анфиса, удивленно разглядывая лежащий на боку прицеп. Сам тягач оказался в глубоком кювете, откуда торчали только его грязные колеса.
Цент открыл дверь и выбрался из автомобиля. Анфиса тут же потребовала отчет о планируемых им действиях:
– Любимый, ты куда?
– Гляну, можно ли его объехать. Ты сиди в машине. И магнитолу не трогай.
Обойдя фуру, Цент остановился, задумчиво почесывая затылок. Он ожидал увидеть огромную пробку, матерящихся водителей, гаишников, а вместо них его взору открылась абсолютно пустая трасса. Конечно, могло быть и так, что фура перевернулась всего минуту назад, и пробка еще не успела скопиться, но все же тотальное отсутствие других автомобилей на дороге показалось ему весьма подозрительным.
Объехать фуру было невозможно, а это означало, что придется или искать объездной путь, которого Цент не знал, либо торчать здесь, дожидаясь, пока эту дуру уберут и расчистят трассу. Оба варианта были одинаково отвратительны, поскольку подразумевали дальнейшее пребывание в обществе людей, коим Цент всей душой желал зверских мук, неистовых страданий и вечного горения в аду.
– Любимый, там никто не пострадал? – прокричала Анфиса, высунув голову из окна.
– Еще нет, – отозвался Цент. Судьба растяпы, перевернувшегося на ровном месте, мало его заботила, но все же решил выяснить, живой он там, или можно втихаря обшарить бумажник. Спустившись с насыпи, Цент обнаружил, что грузовик лежит на крыше, которая смялась как гармошка. Водительская дверь отлетела и валялась чуть в стороне.
– Есть тут кто-нибудь живой? – спросил Цент, заглядывая внутрь.
В кабине было пусто. И кроваво. Столько крови за раз Цент видел лишь однажды, когда в деревне участвовал в забое свиньи. Было непонятно, как мог водитель куда-то уйти, потеряв три ведра крови, и, судя по состоянию кабины, получив серьезные травмы.
Пока Цент играл в спасателя, к месту происшествия подъехала чета программистов. Владик с Маринкой выскочили из машины, и тут же подняли шум как две макаки. При этом программист вытащил свой навороченный мобильник, которым хвастался вчера весь вечер, и принялся снимать перевернувшуюся фуру. Цент, выбравшись на дорогу, с ненавистью воззрился на свои новые кроссовки, собравшие по килограмму грязи каждый.
– Вот это да! – восклицал Владик, хватаясь одной рукой за голову, а второй продолжая снимать любительское кино. – Вот это да!
Заметив Цента, он бросился к нему с расспросами, за что едва не получил в репу, ибо рэкетир был зол как черт – шутка ли, столько всего навалилось. К счастью для программиста, к Центу подбежала Анфиса и заключила в крепкие объятия.
– А что с водителем? – спросила Маринка.
– Беспокоишься за постоянного клиента? – сквозь зубы процедил Цент, бывший в курсе того, что на заре свой карьеры Маринка трудилась на трассе, обслуживая дальнобойщиков.
– Надо, наверное, куда-нибудь позвонить, сообщить об аварии, – догадался Владик.
Цент обошел фуру, огляделся окрест, убеждаясь, что случайными свидетелями даже не пахнет, после чего рывком распахнул дверь фургона. Распахнул, и тут же понял, что пожертвования на храм не прошли даром, потому что ему под ноги, как из рога изобилия, посыпались банки с пивом. Это был джек-пот. Это было вознаграждение за минувшие сутки адских мук. Цент улыбнулся, впервые, кажется, за последний год. Да что там, это и было единственное, за весь год, приятное событие в жизни. Если не считать эпизода месячной давности, когда задавил машиной соседскую собачку, имевшую дерзость лаять на него и даже предпринимавшую попытки покусать за ногу.
Владик уже поднес телефон к уху, когда Цент, повернувшись к нему, сделал кошмарное лицо, и рявкнул:
– Брось!
Владик в страхе швырнул телефон об асфальт, а сам едва не прогулялся под себя, и на то имелись веские причины – когда Цент показывал людям настоящего Цента, Цента из девяностых, с ними еще и не такое случалось.
– Анфиска, у меня в багажнике пустой мешок, тащи его сюда, – повелел Цент, прекрасно понимая, что в сложившейся ситуации каждая секунда на вес золота. В любой момент сюда может принести ненужных свидетелей или, что гораздо хуже, гаишников, и тогда акт мародерства рискует сорваться не начавшись. После наступления времен порядка и стабильности Центу везло пугающе редко, и упускать такие моменты было просто преступной неблагодарностью в адрес фортуны.
Разумеется, подруга тут же включила тупость на полную мощность, как это обычно и происходило в ситуациях, когда нужно соображать и действовать быстро.
– Любимый, а зачем тебе мешок? – спросила она.
Цент знал, что если начать что-то объяснять Анфисе, они тут до завтрашнего вечера застрянут, поэтому повторно скорчил страшное лицо и рыкнул:
– Тащи мешок!
Подействовало. Получив задание, сожительница отправилась исполнять его. Но, как оказалось, не только Анфиса страдает атрофией головного мозга. Владик со слезами на глазах собирал с асфальта останки своего мобильника, Маринка утешала его, и убеждала, что он обязательно заработает много денег и купит себе новый, еще круче.
– Вам особое распоряжение требуется? – рассердился Цент на ненавистную парочку.
– А? – испугался Владик, трусливо прячась от грозного уголовника за спину своей невесты. Возможно, его расчет был на то, что у Цента не поднимается рука на женщину. Напрасный расчет. У Цента все всегда и на всех поднималось, и вообще, нечего и думать об успешной карьере сутенера, если не можешь навалять по шее подчиненным. В свое время Цент лупил своих сотрудниц смертным боем, в том числе доставалось Анфисе с Маринкой. Да и сейчас ничего не изменилось, и если надо будет – наваляет за милую душу.
– У вас сумки или пакеты в тачке есть? – спросил Цент.
– Ну, да, кажется. А зачем?
Тупость окружающих утомила настолько, что Цент едва сумел сдержаться и не пустить в ход кулаки.
– Живо тащите их сюда! Живо!
Владик хотел задать еще какой-то вопрос, который, вполне возможно, мог бы стать последним в его жизни, но лучше знающая Цента Маринка схватила жениха за ручку и потащила к машине.
Мешок Анфиса искала долго, а несла его медленно, словно нарочно издеваясь. Цент тридцать раз пожалел за это время, что перестал устраивать подруге профилактические избиения, польза которых была очевидна. В былые времена та исполняла все команды бегом, а теперь даже не идет, а плетется, едва переставляя ноги.
Анфиса держала мешок, Цент наполнял его, чувствуя давно забытую радость от незаконного присвоения чужого имущества. Сам в уме прикидывал, сколько пива можно загрузить в обе машины, и имеет ли смысл забросить добычу на дачу программиста, а самим вернуться повторно? В этот момент к нему подошли Владик с Маринкой. В руках у очкарика были сумки, в глазах застыл первобытный ужас от вида противоправных действий.
– Что ты делаешь? – простонал он.
– Хорош глазеть, не в цирке, – проворчал Цент, хватая холодные банки и засыпая в мешок. – Набивайте сумки. Живо.
– Но это же воровство, – пролепетал Владик.
– Если никто не видел, то не воровство, – успокоил Цент совесть программиста. – Хватит, говорю, стоять без дела.
– Нет, я не могу, – замотал головой Владик, пятясь от Цента как от исламиста, увешанного взрывчаткой. – Так нельзя. Это неправильно. Нас за это накажут. Давайте лучше поедем.
В этот момент Цент понял нечто важное – очкарик его сдаст. Сдаст в любом случае, даже если его и не прижмут правоохранительные органы. Сам пойдет и напишет чистосердечное признание, лишь бы только никто не подумал, что и он был соучастником хищения пива в особо крупных размерах. Это понимание неизбежно влекло за собой необходимость профилактической беседы, в ходе которой айтишник должен понять, что держать язык за зубами будет гораздо безопаснее, чем облегчить совесть доносом.
– Подойди-ка сюда, Владик, хочу тебе два слова на ушко сказать, – позвал его в сторонку Цент.
Маринка вцепилась в жениха мертвой хваткой, да тот и сам не хотел идти, но Цент все уладил – Маринке приказал насыпать в мешок пиво, а Владика оттащил в сторону почти силой. Программист был бледен и ожидал худшего. И ожидания оправдались в полной мере.
– Слушай сюда, – зашептал Цент на ухо Владику. – Если ты хоть кому-нибудь обо всем этом расскажешь, тебя ждет боль. Боль, Владик. Страдание и боль. Муки, которые ты не в силах вообразить. Я возьму паяльник и вставлю его тебе….
– Я никому не скажу! – выпалил программист, чувствуя, как вниз по ляжкам побежали ручьи.
Но Цент не пережил бы лихие девяностые, если бы верил на слово каждому фраеру. Помимо запугивания был еще один эффективный способ заставить программиста молчать – сделать его соучастником преступления. То есть, был и еще эффективнее, который бы заставил программиста замолчать навеки, но Цент решил пока что не прибегать к крайним мерам.
– Владик, мы ведь с тобой друзья? – спросил Цент ласково-снисходительным тоном, каким всегда разговаривал с качественно запуганными лохами.
На самом деле Владик не считал этого изверга своим другом. В нем, как и в Центе, рождала ужас затея баб свести их вместе и попытаться сдружить. Слишком уж они были разными. Владик был робкий, застенчивый, интеллигентный и законопослушный носить букета комплексов, а Цент был просто чудовищем. Раньше Владику в кошмарных снах снились вампиры или оборотни (главные герои его любимых ужастиков), но теперь, как чувствовал программист, этих персонажей надолго потеснит Цент.
– Так мы с тобой друзья, Владик? – повторил свой вопрос кошмарный человек.
Владик обреченно кивнул головой.
– Ты же мне поможешь по-дружески, да?
И вновь Владик выразил свое согласие. Отказаться было нельзя, отказ означал боль, муки и паяльник. Страх перед возможностью уголовного наказания был силен, но страх перед Центом перекрывал его стократно. И Владик, с большим трудом сдерживая рвущиеся из груди рыдания, согласился стать соучастником преступления.