– За нас с вами, Агата! За наш успех вместе!
За это стоило выпить, потому что он и сам не был уверен в себе на все сто процентов. Уж очень волновался почему-то. Агата с отчаянной решимостью глотнула янтарной жидкости и стала хватать ртом воздух, на глазах выступили слезы. Она тряхнула головой и как-то натужно, даже жалко улыбнулась.
– Я готова, Вадим Алексеевич, – голос ее предательски дрогнул.
– Вот и славно, – откликнулся он. – Вы идите, устраивайтесь. Я присоединюсь к вам через пару минут.
Он тщательно запер двери, разделся и не торопясь (давал ей время адаптироваться в новом пространстве) вошел в спальню. Агата лежала под простыней, натянутой чуть ли не до глаз, и смотрела на него взглядом загнанного в западню измученного животного. Да что же это с ней, право слово? В комнате горел один только ночник, и Вадим не стал его гасить. Он, совершенно нагой, подошел к постели и скользнул под простыню. И сразу ощутил ее напряженное, твердое как камень тело. Попытался ее обнять, но было такое ощущение, что в руках у него мраморная статуя, красивая, но холодная.
Ее реакция на него была такой странной, что впору было встать и уйти.
– Вы что, девственница, Агата Витальевна? – решился он спросить наконец.
Она отрицательно покачала головой.
– Тогда в чем дело? – голос его стал холодным. – Неужели я настолько неприятен вам, что вы не можете преодолеть это?
– Нет-нет, Вадим Алексеевич, – обрела она голос, – дело вовсе не в вас… Вы замечательный мужчина, и спорить с этим глупо. Дело во мне. Я не такая, как другие женщины, и не могу дать вам того удовольствия, на которое вы вправе рассчитывать.
– Что значит, не такая? – поинтересовался он и тут же скользнул рукой под простыню, попав сразу туда, куда хотел.
Там все было в порядке. Да и он ведь видел ее тогда, на озере. Всю видел, во всех подробностях. Все было на месте, как и положено.
Агата вздрогнула от его прикосновения, но отодвигаться не стала.
– Вы делайте все, что нужно, я мешать вам не стану, – прошептала она, почти стуча зубами. – Вам ведь хочется поставить на мне свой штамп. А он ставится только там, в глубине. Так ставьте.
Похоже, дело совсем плохо. У нее, видно, большие проблемы с этим. И возможно, сейчас возникнут и у него. Во всяком случае, поднявшееся было возбуждение пропало сразу, как под холодным душем. По-видимому, нужно было встать, извиниться за беспокойство и уйти восвояси. Этого требовала мужская гордость. Но в этот момент он повернул голову и встретился с ней взглядом. То, что увидел он в этих голубых глазах, огромных сейчас от страха, даже ужаса, повергло его чуть ли не в шок. Сразу ушли куда-то, растворились и закипавшая злость, и мужская гордость. Осталась одна только щемящая жалость. Жалость к тяжело раненному, почти умирающему прекрасному животному, жестоко растерзанному безжалостной рукой.
– Агата, девочка моя, кто же это тебя так, а? – спросил он, мягко, но настойчиво привлекая ее к себе.
Она, на удивление, не сопротивлялась и даже, кажется, стала немного податливее.
– Ты успокойся, не переживай, – тихонько уговаривал он, – я ничего не стану делать, пока ты сама не захочешь.
И он, притянув ее к себе близко-близко, стал потихоньку гладить напряженную спину. Голова ее оказалась у него на плече. Она уткнулась в него лицом, и он почувствовал горячие слезы на своей коже.
– Ты поплачь, поплачь, девочка, иногда это хорошо помогает.
Его руки гладили ее плечи и спину, а губы тихонько целовали прижавшуюся к нему голову, попадая в основном в макушку. Слезы перешли в рыдания, потом потихоньку затихли.
– Простите меня, Вадим Алексеевич, – прошептала она охрипшим от слез голосом.
– Вадим, – поправил он. – И прощать тут нечего.
Она шмыгнула носом и взглянула ему в глаза. Что она увидела, он не знал, но губы ее чуть растянулись в дрожащую робкую улыбку.
– Я вела себя безобразно, Вадим, прости, – прошептала снова.
Ну конечно, кто бы сомневался, что она станет упрямиться даже здесь, в постели. Он улыбнулся и поцеловал ее в распухший от слез нос. Потом прижал к себе еще теснее, почувствовав, что каменная напряженность ушла наконец из ее тела.
– А теперь ты расскажешь мне все, Агата, все абсолютно, – потребовал он, но руки продолжали обнимать ее нежно и заботливо.
– Я не могу, Вадим, это слишком тяжело, – она попыталась отстраниться, но он не позволил.
– Это нужно, девочка, – настаивал он, – нужно для того, чтобы избавиться от этого навсегда.
Агата с минуту подумала и кивнула головой.
– Хорошо, – согласилась она, – только не смотри на меня, иначе я не смогу.
Он не стал возражать и, легко развернув ее в постели, прижал к себе спиной, обхватив руками. Так ей было тепло и почему-то очень уютно, непривычно уютно.
– Я слушаю тебя, – напомнил он.
И она стала рассказывать. Все, без купюр и без утайки. Без жалости к себе. Просто факты.
И чем дальше она говорила, тем больше сводило челюсти у Вадима. Господи, неужели люди могут быть такими жестокими? Их даже зверями не назовешь, те куда гуманнее. Он, представитель медиаиндустрии, отказывался верить, что такое возможно в наши дни, в цивилизованном обществе. Но это было. Агата рассказывала вполне убедительно. Хотя убедительнее всего была реакция ее тела. Такую реакцию сыграть невозможно.
– И он сказал, что я десять лет не смогу подпустить к себе ни одного мужчину, – закончила она свой рассказ. – Я и не подпускала, страшно было. И тебе не далась тоже, прости.
– О нас говорить рано, у нас все впереди, – уверенно заявил он, – а про этого гада ты мне расскажи поподробнее. Ты свидетельство о разводе получила?
– Нет, – тихонько ответила Агата, – я боялась очень. Он сам больше не появлялся, и никаких известий от него не было. А я искать его не стала. Да и все равно мне было. Какая разница, если все дороги для меня закрыты.
– Ну, положим, насчет дорог это ты слишком, девочка моя, – осмелевший Вадим уже решал вопросы серьезно, – а свидетельство о расторжении брака я из него вытрясу, не сомневайся даже. Хорошо, если он при этом целым останется.
Агата, повернув голову, взглянула на него с надеждой. Неужели теперь есть кому за нее заступиться? Он встретил ее поцелуем.
– А теперь давай уже займемся делом, дорогая, – прошептал он прямо ей в губы и принялся целовать, не давая ей времени на размышления.
Агата не возражала. Его поцелуи были очень приятны.
Прошло довольно много времени. Лицо, шея, грудь, живот – все было обцеловано и обласкано. Ее тело расслаблялось постепенно, и к нему возвращалось желание.
– Позволь мне потрогать тебя там, Агата, – попросил он, – пока только потрогать.
Она кивнула головой, и мужская рука скользнула в самое сокровенное место, нежно гладя, лаская и… возбуждая. А губы продолжали свое дело, успокаивая, размягчая ее волю и вызывая смутные желания чего-то большего. Ее тело начало томиться и изнывать, что было для нее совершенно новым и непонятным. Но понимание пришло быстро – природа знает свое дело хорошо.
– Я хочу, Вадим. – Он поднял голову и заглянул ей в глаза, но она не отвела взгляда. – Я хочу тебя всего, сейчас, пожалуйста.
– С огромным удовольствием, радость моя, – согласился он и, глядя ей в глаза, медленно и осторожно сделал то, о чем она попросила.
В ее глазах он читал смену чувств и ощущений – опасение, недоверие, удивление, а потом счастливый всплеск ощущений, когда первая волна экстаза накрыла ее с головой. Тут уж он перестал сдерживать себя и отдался страсти, которая так давно манила его, но не давалась в руки. Сейчас Агата была вся в его власти – открытая для него, нежная, жаждущая и, наконец, удовлетворенная. Он дошел до своего пика быстро – трудно было ожидать иного после такого труда. И все же он смутился.
– Прости меня, девочка, что я такой несдержанный сегодня, – прошептал он, заглядывая ей в глаза, – я исправлюсь, обещаю.
– Ты хочешь сказать, что может быть еще лучше?
– О! Гораздо лучше, уверяю тебя, – откликнулся польщенный ее высокой оценкой мужчина, – я покажу тебе, милая, вот только чуточку отдохну и покажу.
И вскоре показал. Сказать, что Агата была потрясена, будет недостаточно точным. Она не верила сама себе.
– И так может быть часто? – поинтересовалась она, краснея.
– Хоть каждый день, моя девочка, если ты пожелаешь, – ответил на это рыцарь, готовый на все ради дамы сердца. – Я люблю тебя, Агата. Я для тебя звезду с неба достану. Что уж говорить о подвигах в постели.
Растроганная его словами, она уткнулась лицом ему в грудь.
– Дай мне немного времени, Вадим, – попросила она, – и думаю, я тоже смогу сказать, что люблю тебя.
– Я ждал тебя слишком долго, чтобы отступить сейчас, радость моя, – прошептал он ей в волосы, – а теперь давай немного поспим. Меня как через мясорубку пропустили, кажется.
Они проспали, обнявшись, до рассвета. А проснувшись, снова занялись исследованием и изучением друг друга. Агата осмелела и даже потрогала рукой орган, доставивший ей вчера столько удовольствия. Под ее руками он ожил, затвердел и гордо поднялся.
– О! – восхитилась она. – Это я так на тебя действую?
– А кто же еще? – рассмеялся Вадим. – Ложись скорее, сил нет ждать.
И они продолжили – хорошо отдохнувший мужчина и успокоившаяся женщина, оставившая все тревоги и сомнения.
– Я научу тебя еще многому такому, о чем ты даже не догадываешься, – обрадовался он. – И мы будем получать удовольствие так часто, как только захотим.
Потом они с аппетитом позавтракали у себя в номере – сил-то было потрачено немало, и даже на выход в ресторан не хватило того, что осталось. Выпили кофе, посидели на балконе, любуясь слегка увядающей августовской зеленью, и снова вернулись в постель. Причем инициатором была на этот раз Агата. Ей не терпелось удостовериться, что все это не сон, что это самая-самая настоящая правда. То, что уже произошло между ними, оставило некоторые неприятные ощущения, как будто саднило немного, но на эту мелочь она не собиралась обращать никакого внимания. Ей сейчас нужен был Вадим – весь, целиком, с его нежной любовью и жгучей страстью. Она столько лет была лишена всего этого! Он просить себя дважды, разумеется, не заставил. Ее искреннее восхищение его мужской доблестью делало его во сто крат сильнее и разжигало желание до уровня пожара. Он охотно повторил все, что уже делал раньше, и добавил кое-что новенькое, вызвав восхитившее его «О!» на ее распухших от поцелуев губах. Все было не просто хорошо. Все было замечательно.
Конец ознакомительного фрагмента.