– В тесном сотрудничестве с нашими немногочисленными, но преданными друзьями и Китайской Народной Республикой.
Лидер удивлённо поднял брови. Хотя удивление было явно наигранным и, естественно, неискренним. С ним никто не смел говорить так. Беседы обычно носили наставительно инструктирующий характер.
Причём лидер любил логичные построения, привязывая их к историческим событиям, и повторял, после окончания предложений: «Ну, посмотрите. Ведь это же факты. Я ничего не выдумал. Или там подтасовал. Только факты». И действительно, люди, слушавшие его, уже через несколько минут беседы, принимали декларируемую позицию говорившего как аксиому, не требующую никаких доказательств. Здесь же ситуация была другой. Говорил Иванов. И говорил смело, не заискивая и не стараясь понять – нравятся его слова собеседнику, не нравятся. Он был убеждён в своей правоте и в понимании со стороны лидера. Его смелость опиралась на первые слова лидера о хорошем отечественном чае. Месседж уловлен. Вектор определён. Но это была кажущаяся смелость и открытость. Сергей Сергеевич долго готовился к разговору. Проанализировал все последние выступления и заявления лидера, его замечания в адрес подчинённых, а главное, в адрес противников. Он говорил заученные накануне фразы, изображая иногда задумчивость, дабы преподнести заготовку как экспромт и искренний прорыв наболевшего. Но тон сохранял сдержанный.
– Да. И только так, – продолжал, спокойно глядя прямо в глаза своему всемогущему собеседнику Сергей Сергеевич: —Преданная лично вам команда единомышленников – одно из основных условий, господин лидер. Иначе – развал, хаос и бардак. Никакие эфемерные чувства долга перед отчизной, уж извините за прямоту. Никакие лозунги и призывы к возрождению сильной демократической державы, никакие порывы и воззвания к здравому смыслу и плюрализму мнений – не нужны! Мнение должен высказывать один! Вождь – сила закрытого общества. Лидер – явный, сильный, справедливый и безжалостный и его преданные псы. Причём псы цепные, охраняющие идею. Стерегущие покой и возможность руководить всем этим замесом, который вам достался. Замес говняный, надо сказать. Застывший, в виде вонючего прогорклого пирога, с его верхушкой – толстого слоя воров чиновников, которые якобы контролируют лежащее под ними болото, с прослойкой сладенько-жиденького наполнителя, покрытого плесенью из избалованной либеральной интеллигенции, и огромного основания – серой и туповатой массы. Она же и есть болото, как таковое. Но болото может выдать и зловоние и трясиной припугнуть, но может и помочь утопить неугодных. Нужно только проторить в нём проходы да вешек наставить. А если правильно и в нужном месте болтануть – поднимется вся жижа и потопит неугодную верхушку, заодно с прослойкой. Бунт? Да. Но он не нужен. Точнее, нужен управляемый. Возглавляемый, спровоцированный гнев народа. И, спокойно выполняя волю этого народа, можно провести революцию, возглавив её самому. Убрать неугодных, наградить непричастных и наказать невиновных, но много болтающих, – закончил шуткой Сергей Сергеевич Иванов.
Лидер поставил чашку на стол. Забросил ногу на ногу и, явно размышляя, заговорил тихо и, как могло показаться, недоумённо:
– Я, признаться. Немного удивлён, Сергей Сергеевич, вашими смелыми и не совсем, а точнее совсем не популярными высказываниями. Если это просто сотрясание воздуха – грош им цена, – он посмотрел на карту огромной страны, висевшую на противоположной стене, и, указав на неё рукой, продолжил: —Если всколыхнуть эту махину… Дальше мы понимаем… Но если у вас есть конкретный план действий – готовьте расширенный доклад, – он поднялся. Иванов встал следом, с достоинством, не торопясь.
– Вы свободны. Ответ о докладе должен быть обдуманным. Не торопитесь говорить, что у вас всё готово. До свидания, – Лидер повернулся спиной к Иванову и, даже не пожав ему руку, вышел из кабинета.
Войдя в соседнюю комнату, лидер обратился к сидящим за столом двум мужчинам средних лет. При первых его словах они поднялись, застёгивая по-военному свои партикулярные пиджаки.
– Думаю, он может нам пригодиться. Недаром оставляли свободу действия его аппарату. Взгляд нетрадиционный, смелый, наглый, но интересный. Уточните с ним дату. Пусть готовится к докладу на узком совещании Совета безопасности.
Глава 12
А жизнь в болоте продолжалась
(Из доклада тайного агента)
К сожалению, ничего конкретного пока нет. Пытаюсь встроиться в проект. Команда собрана. Руководитель – Иванов. Исполнитель – Кривых. Трое учёных, Лаптев Евгений Иванович – не из академического сообщества (странный выбор). Хомич Даниил Львович – доктор наук, но в последнее время подсевший на распил бюджета, и третий – вообще неизвестный мне Карл Сидорович Кац – отчество отлёт! Для Карла Каца – Сидорович! Наверное, он – подставной из конторы, чтобы следить за всем изнутри. Один – случайный человек – Зюлькинд Роман. Секретарь и водители – бывшие сотрудники других отделов – так – мелюзга. Попытаюсь сделать отвлечённый анализ ситуации, хотя Вам это и не очень нравится. Но мне приятно. Этакий, дневник предателя. Предатель я? Да! Или нет? Нет! Борец.
Так уж в природе заведено – сверху гадят, снизу ловят. Верхняя власть, явно растерявшись, от результатов своей неуклюжести – заёрзала, задёргалась, принимая скоропалительные, необдуманные решения. А, как известно, – на скользкой дороге – не тормозят резко и не ускоряются. Только тихо и плавно, и желательно на пониженной передаче. Шараханья из стороны в сторону привело к кризису в этой и так нелепой, по своей конструкции экономике, где чиновники делают бизнес, а остальные смотрят, не допущенные ни к чему. Самостоятельных бизнесменов сожрали налоги и проверки. Новых предпринимателей нет – дураки работать «за так» перевелись. Госкорпорации проели бюджет, составленный из доходов от продажи нефти, газа и металла, а мелкие ручные структуры, организованные аппаратчиками – отмывают сворованные средства и отправляют к вам. Так вот, господа капиталисты. (Шутка.) Капитализм по-русски! Однако доходы от продажи сырья и металлов стали уменьшаться благодаря сговору вас – запада с саудитами, а также новым менее энергозатратным технологиям и алчности российских функционеров. А расходная часть бюджета разрастается, как снежный ком. Все рублёвые средства, выделяемые Центробанком для развития банковской системы и производства, тупо вкладываются в бумажки – доллары, или евро. А нахлебников – уйма. Армия растёт – кругом же враги. Полиция растёт – внутри зреет нарыв недовольства обнищанием. Бюджетники ропщут, служащие стонут, бизнесмены уже смеются – терпение лопнуло. А пенсионерам всё равно – дай, они основной электорат. Ну и чиновники. Эти гребут… как в последний раз. Санкции Запада – вбивают кол… Надо ожидать нетрадиционных решений. Как бы не того…
На этом сообщение прерывалось. Что означало загадочное – «не того», должны были догадаться сами получатели.
А меж тем раззадоренный своими планами новоиспечённый жених – Роман Зюлькинд приступил к работе у господина Кривых. Он и представить себе не мог такого. Кабинет, пусть маленький и без секретарши, но его личный, был достаточно удобным и вместительным. Тут тебе и стол с компом. Тут и высокоскоростной интернет. Тут и уголок для – чай, кофе. Гордость переполняла его. Ему хотелось честно отработать аванс доверия. И ещё – чтобы любимая девушка узнала о его достижениях. Круг обязанностей пока определён расплывчато. Пётр Миронович Кривых – непосредственный шеф Ромы, собирал свою команду два раза в день для постановки задач. Задачи пока были, в основном, организационные: распределение кабинетов, утверждение окладов, режим рабочего дня, служебные авто. Да, да. Роме полагалась маленькая «Шкода», но новая, правда – без водителя. А вот профессору Хомич Даниилу Львовичу – «Ауди» А-8. С персональным водителем. Профессор скромно пыжился, раздувал щёки и расправлял плечи, но взлететь пока не мог. Кроме Зюлькинда и профессора в отделе у Кривых собрались два представителя фундаментальной науки – Карл Сидорович Кац, малоизвестный в научном сообществе, и друг детства руководителя проекта – Лаптев Евгений Иванович. Он же – автор идеи, прошедшей недавно практическое испытание. Также – секретарь-референт Кривых – молодая, высокая, крашеная блондинка, явно для свободного общения с Кривых. (Зюлькинд, конечно, об этом не догадывался.) А для всех – ещё один секретарь «у двери» – Серафима Илларионовна Полякова. Женщина в возрасте и с истинно преданным взглядом идейного борца за нравственность. И это только вершина бюрократического айсберга огромного отдела, расширенного для проекта. Были, как полагается – завхоз, лаборанты, МНСы и прочая шелуха, включая уборщиц.
Рома сидел за столом, с огромным чувством самоуважения. Ему нравился стол. Письменные приборы на нём. Всего их было закуплено в количестве ста штук (куда столько?) специально для проекта, на сумму, превышающую затраты на изготовление прибора Лаптя, основного, так сказать, фигуранта проекта. Заняться было абсолютно нечем. С утра он просмотрел в интернете новости на рынке аквариумных новинок. Сделал кое-какие записи в личном календаре и, опершись на руку – уснул. Его разбудил звонок телефона.
– Да, – Рома схватил допотопную трубку аппарата спецсвязи. Она выскользнула из онемевших пальцев. Нервно прыгнув вслед за ней на пол, Зюлькинд ответил сонным голосом:
– Да-да… Алё!
– Роман? Освоился, смотрю. Как кабинетик, не жмёт? Ничего. Поработаешь – дадим побольше, а пока слушай. Подготовь мне коротенько данные по возможности воздействия человека на аквариумных рыб.
– Чего?
– Не – «Чего», а доложишь завтра к обеду – как человек, используя свой интеллект, может силой… ну, я не знаю – мысли пусть, – воздействовать на поведение рыб. Это надо для предоставления промежуточных отчётов. Я же объяснял.
– Конечно, – вспомнил недавний разговор с Кривых Рома. – Всё сделаю, Пётр Миронович. Не переживайте. Завтра к утру…
– К утру не надо. К обеду. Ну, пока. Давай… воюй.
Зюлькинд вспомнил разговор и их план с начальником. По этому плану Рома, как знаток водного мира, должен был аргументированно придумать результаты эксперимента, которого никто не делал. Это в рамках программы – «Телепат». Поначалу он удивлялся, что такую чепуху можно представлять наверх. Однако Кривых его быстро убедил, что это не важно: ерунда или нет. Важен отчёт о проделанной работе. А там, наверху, как выразился шеф – «Люди компетентные… но дел у них много. Вникать в ход процесса – наша задача». Рома сел за доклад. Он аккуратно, строчка за строчкой, соблюдая все правила, приведённые в образце, которым снабдил его Кривых, набирал дурацкий доклад. Оправдание себе Зюлькинд находил в словах шефа, сказанных на первом сборе команды:
«Мы знаем истинную цель нашей работы, – говорил пафосно Пётр Миронович, – она великая. Да, да. Не улыбайтесь. Конечно, будут у нас и противники, и недоброжелатели. Все будут. Но вот когда мы выдадим на-гора результат! Посмотрим, что вокруг запоют! Так что, мальчики, любые мои указания, которые даже покажутся нелепыми – исполнять. Всё делаем для решения большой задачи. Мы обязаны довести проект и доказать, что воздействие… э… телепатическое на любого человека возможно. Что, помимо оружия массового поражения, есть и куда более грозное оружие – влияние на умы противника. Без убийств и взрывов. Без ракет и самолётов мы сможем победить любую армию, заставив её подчиняться нашей воли. За работу, други мои. Нас ждут великие дела». Так и сказал: «Великие дела». Роман поначалу думал, что это такая форма шутки. Прикалывается начальник, употребляя в своей речи такие высокопарные слова. Придаёт сказанному ироничного оттенка патетикой и гипертрофированной патриотичностью. Но чем больше он общался с Кривых, тем меньше понимал – где правда, а где прикол. А после первой зарплаты желание сомневаться в правоте дела отпало. Кругленькая сумма упала на счёт Романа, приятно отсвечиваясь нолями в полученном СМС о поступлении денег на его личную карту. Увлёкшись работой, Роман вдруг понял, что звонит мобильник. Где-то далеко и тихо. Чёрт, он оставил его в кармане пиджака, а пиджак повесил в шкаф. Пока доставал, отвечал – звонок прекратился. Звонила она, его любимая девушка Люба. Он тотчас набрал номер:
– Алло, Любаша, это вы… ты, – не дожидаясь ответа, забарабанил Зюлькинд.
– Я. Приветик. Как делишки? – Люба растягивала фразы. Она что-то держала во рту. Похоже – леденец, который так игриво щёлкал по зубкам и ещё больше будоражил влюблённого идиота. – Какие планы? Давно не звонил.
Тембр голоса Любы так возбуждал молодого человека, что он налился краской и ощутил оживление ниже живота:
– З-занят немного. Но я… Я хотел сегодня же. Может… встретимся? – он засунул руку в карман и стал мять очнувшийся орган.
– М-м… я подумаю.
– Хочешь, я заеду за тобой. Куда?
– О, у нас авто? Прикольно. Давай в семь у театра Высоцкого…
– На Таганке?
– Да… на Марксистской… Ну, или на Таганке. Короче, в семь. Пока.
– До встречи…
На встречу Люба опоздала ровно на десять минут. Она выплыла на площадь, заставив обернуться всю мужскую половину плотного потока пассажиров в час пик. Ярко-жёлтый плащ, красные туфли на умопомрачительной шпильке, такого же цвета шарф и сумка. Перчатки тоже ярко-красные, до локтя, на голове копна красивых волос, собранных в большой, объёмный, но очень элегантный ком. Рома вышел навстречу, нелепо поправляя очки. Он пожалел, что не последовал совету своего нового шефа – сменить гардеробчик. Нелепая одежда… эти курносые туфли. Надо было, конечно, всё это выбросить и купить новое, элегантное.
Люба, не замечая разительного различия между ними, бойко обняла Рому, поцеловала в рот и, поправляя волосы, затараторила скороговоркой:
– Я, прости, опоздала. Как всегда, дура! Вышла не в ту сторону, представляешь. Хотела дорогу перейти, а там этот… с палкой. Машет этим хвостом от зебры. Свистит. Я ему – «фак». Он за мной. Народ ржёт.
Он грохнулся. Пока помогла встать, отряхнула, извинялась… Ой, а ты же говорил на машине. А какого цвета? А марка? Да ты в помаде! Это я, что ли? Дай вытру.
Хмурый народ, серой змеёй, с вкраплениями молодой цветастой поросли, тянувшейся к входу в метро, смотрел в основном безразлично на влюблённую пару. Но были и пристрастные в своих взглядах. Некоторые женщины смотрели с ненавистью на яркую блондинку. Некоторые мужчины хмуро ненавидели Рому, раздевая Любу глазами и вспоминая свою нелепую вторую половину, пропахшую кухней. Настроение от этого у них не улучшалось.
– Что за народ, – Люба взяла Рому под руку, и они пошли к парковке. – Ни одной улыбки. Я что, так ужасно выгляжу?
– Ты! – Рома закивал головой в разные стороны, не в силах описать всю прелесть девушки.
– Я тоже думаю – отпад! Прежде всего, тебя надо приодеть. У тебя какая копейка есть?
– Конечно… и очень даже много. Меня в проект…
– Отлично. Это твоя тачка? – Люба указала на старенькую семёрку «Жигулей».
– Нет, вот, – смущаясь и краснея, промямлил Зюлькинд.
Новенькая «Шкода» казалась ему верхом совершенства.
– Клёвая. А какая марка? «Ауди», что ли?
– Ну, концерн «Фольксваген». А марка, вот, совместная – «Шкода», да.
– Открывай. Я сама шкода, с детства. Бабуля так называла. Клёво – шкода, в шкоде, – Люба задорно засмеялась, усаживаясь на переднее сиденье. – Давай рули в Атриум, тут рядом. Я покажу.
Через десять минут они въехали на подземную стоянку торгового центра.
– Ой, Ромка, я так скучала за тобой!
– По тебе…
– Какая разница. Бабушка говорила – «за тобой». Так прикольней. А трахни меня прямо здесь. В тачке. Пробовал?
У Ромы пересохло во рту. Он смотрел, как Люба подняла плащ, юбку и поставила ноги на торпеду служебной «Шкоды», перед собой, отодвинув предварительно сидение до упора назад.
– Й-я-а, не знаю… удобно ли… камеры, наверное, тут… – он краснел и раздувал ноздри.
– Так и чё? Увидишь себя в Ю-Тубе! – и она звонко засмеялась. – Ладно. Пойдём тебя приоденем.
Зюлькинд примерял одежду, стоя в кабинке и выбирая из вороха дорогого шмотья приличные, как ему казалось, вещи. Ему нравилось всё. Люба критически оценивала очередной наряд и браковала. Когда он по её просьбе стал примерять брюки, девушка, как бы невзначай помогая ему застегнуть молнию, прильнула рукой пониже живота и стала мять его плоть. Глаза Романа расширялись. Он с ужасом смотрел то на занавеску, то на руку девушки. В нём боролись – стыд и похоть. И похоть победила. Люба стащила с него брюки вместе с нижним бельём и… Это было второй раз в жизни Романа Зюлькинда. Первый раз тоже с Любой, совсем недавно. Тогда он думал: «А как же теперь она будет с ним целоваться?» Сейчас он не думал ни о чём. Он мычал от наслаждения.