Зиновий ел борщ и постанывал от удовольствия, а женщины глядели на него и млели от счастья, совершенно не жалея о затраченных продуктах, которых бы хватило семье на несколько дней.
Летнее солнце уходило за горизонт, позволяя вечеру вступить в свои права. Именно в это время никому не подвластные стихии огня и воды сливаются воедино, становясь кроткими и ласковыми. Солнечные лучи уже не обжигают водную гладь, а мягко по ней скользят, разглаживая волны и успокаивая их темперамент. От тепла и нежности море теряет бдительность, впадая в гипнотический штиль. И это продолжается до тех пор, пока задиристый бриз не промчится по зеркальной поверхности, напоминая воде о ее предназначении. Разбуженное ветром, море вздрагивает и покрывается легкой зыбью. Солнечный диск медленно погружается в бездонную голубизну, смывая с себя жар и суету летнего дня. Вода щекочет огненный блин, обжигается и разлетается в разные стороны миллионом разноцветных брызг. Перистые облака с удовольствием впитывают в себя морскую палитру, радуя жителей бескрайнего Черноморья причудливым небесным свечением. Ветер несет в уставший город долгожданную прохладу и умиротворение.
Разомлевший от еды и питья Зиновий сидел с блаженной улыбкой, подперев голову рукой. Всё как и четыре года назад. Пышнотелая тетя Сара обмахивает себя носовым платком, который то и дело прячет между грудями. Семен Григорьевич, откинувшись на стуле, слушает очередную историю Зямы, пощелкивая подтяжками по толстому животу. Еще минута-другая, он уловит ритм и начнет насвистывать одну из любимых песен. Савелий, как всегда, сидит молча и мастерит из водочной пробки жирафа.
Из надорванного ушка он сформирует шею с головой, затем согнет пробку пополам и заполнит образовавшуюся полость скатанным хлебным мякишем. Из четырех спичек будут сделаны животине ноги, а половинка пятой уйдет на хвост. При хорошем настроении Сава подойдет к работе творчески, и у хвостика будет кисточка. Пожевав кончик спички, он ее распушит и воткнет туда, где ей положено находиться по своей анатомической природе. К концу застолья жирафы встанут ровно в ряд, и их поголовье будет пропорционально выпитым бутылкам.
– Зиновий Аркадьевич, это невозможно что такое! – произнесла до сих пор молчавшая Мирав. – Ви загрустили среди нас. Пора заводить патефон. Сара, где ваш музыкальный аппарат? Нет, если вам немножечко жалко пошкрябать пластинку иголкой, я сильно извиняюсь. То не я, то Зиновий Аркадьевич сидит и хочет.
– Не говорите глупостев! В такой день и без музыки? Яшенька, бегите с Рэйзел к нам домой и принесите патефон. Уже пора на нем сжать посильнее пружину и послушать парочку песен. У нас сегодня праздник или как? Зиновий Аркадьевич, – переключилась Сара на соседа, – ви единственный из нашего двора, кто видел живых немок. Скажите, они красивее, чем мы привыкли о них думать? Не все? Это успокаивает и вселяет надежду. Сильно извиняюсь за нескромный вопрос, Добочка, вам что-нибудь привезли из предметов дамского немецкого туалета? Я бы хотела посмотреть хоть одним глазком на эту роскошь.
– Сара, это неприлично! – одернул жену Семен.
– Нет, ви имеете себе такое представить! Сема, мине шестьдесят, но это не значит, что я не женщчина. Если я спрашиваю, значит, есть зачем. Я могу сопротивляться чему угодно, но только не роскоши. К тому же, поговорить за пару капроновых чулок никогда не считается грехом. Скажи честно, я тебя уже не волную?
– Еще больше, чем раньше. Все волнение, Сарочка, только от тебя и исходит. Знай, на всякий случай, что я до последнего вздоха принадлежу только тебе.
– Сема, не путай одышку с возбуждением. В твоем возрасте рекомендуется ровное и глубокое дыхание через нос. И не сбивай меня с мысли, а то я забуду передать молодым секрет счастья. Пока дети бегают – могу себе позволить пикантных подробностев… Много лет назад я, по своей глупости, считала себя гордой женщчиной. Так вот, когда ми с Семой поженились, он долго пытался испортить мое воспитание разными любовными глупостями. Он и сейчас ещче думает все так же похабно, а представьте, что было тогда! Характер у него, сами знаете, – достаточно искры, поэтому мы ругались по несколько раз в неделю. Про мою гордость я уже вам говорила? Так вот. Поругаемся мы и друг к другу ни-ни. День ходим молча. Два ходим, и снова напряжение. Спросите миня, кто первый идет на примирение? Отвечаю: тот, кто умнее. Для такого случая я всегда надевала шелковый короткий халатик и лезла за какой-нибудь «нужной» мине вещчью, которая обязательно лежала на верхней полке шифоньера. В такие моменты Сема никогда больше минуты не мог читать газэту. Как только поднимет глаза наверх – все, считай, мир в семье воцарился.
– Сара, так ты предлагаешь выпить за женщин? – воодушевился Савелий.
– Вейз мир! Нет, за антресоли под потолком и мой растянутый позвоночник! Я всегда говорю, что мужчины глупее, когда дело доходит до внимания. – Выпив рюмку, Савелий крякнул от удовольствия и закусил огурчиком.
– Вот ты мне скажи, Зиновий, как у немцев обстоят дела с ихним шнапсом? Говорят, он против нашего не тянет.
– Твоя правда, уважаемый сосед. Градус у него слабее да и запах для нашего носа не очень приятен. Я этот вопрос специально изучал на немецкой территории. Интерес у меня, сам понимаешь, почти профессиональный: с детства с отцом на виноградниках работал. С вином у немцев все замечательно. С рейнскими и мозельскими разве что наши массандровские потягаться могут, а вот водка – извините и подождите в сторонке, пока мы заняты процессом. Вроде бы они ее тоже из пшеницы гонят, но нет нужной чистоты, и все тут – воняет. Колбасы с паштетами у них пробовал – знатный продукт и очень подходит нашим советским желудкам. Здесь немец свою, секретную, технологию применяет, одну ему известную. Пиво пробовал. Несмотря на его фашистское происхождение, нет ему равных. Почти в каждой деревне – своя пивоварня. Помню, подошли мы к пригороду Котбуса. Бои шли ожесточенные. Немец не сдавал позиций до последнего. Артиллерия у нас была мощная, да и маскировать пушки мы имели себе позволить. Немцы говорили, что русское орудие можно увидеть только тогда, когда оно по ним шмальнет. Наступали мы с задором, потому что немного до Берлина оставалось. Сначала по позициям штурмовики проходили: бомбили вражеские зенитки с блиндажами. За ними – реактивные снаряды. Их фрицы «сталинорга́н» называли. Пока авиация была занята немцами, мы ждали и тихо дышали в ихнем направлении. На третьем заходе штурмовики окопы вдоль траншей проходили. От этого снаряды, как осколочные гранаты, взрывались и наносили большой урон фашисту. Ну а потом уж пехота.
Конец ознакомительного фрагмента.