– В смысле? – непонимающе спрашивает Николь.
– Что-то случилось? – добавляет изумленно Дэвид.
– Эй, говори, что такое, детка! Разберусь со всеми, мать их! – кажется, Аллигатор бьет увесистым кулаком по столу.
– Я поняла, что совершила ошибку, – продолжает Диана. На нее вдруг нападает какое-то странное спокойствие и укутывает в свои мягкие объятия. – И я хочу сказать прямо, потому что надоело притворяться.
– И что ты хочешь сказать прямо? – спрашивает Николь напряженным голосом, как будто понимает, что сейчас произойдет. А парни тупят.
– Мне не стоило связываться с вами, – в голосе Дианы высокомерие и какая-то аристократическая усталость. – За два года, что мы играли вместе, мы не добились ничего. Мне печально признавать, но… Ничего. Ноль. Зеро. Знаете, я много думала обо всем этом… И каждый раз приходила к одному и тому же выводу – с вами ничего нельзя добиться. Вы абсолютно бесполезные. Аморфные. Жалкие, – говорит она, глядя в глаза тонко улыбающемуся отцу.
На какой-то миг воцаряется густая наэлектризованная тишина. А потом ее разрывает голос Аллигатора:
– Крошка, какого, мать его, фига ты сейчас это говоришь?
– Ты обдолбалась, Ди? – на всякий случай уточняет Брайан. В его голосе – надежда.
– Вы прекрасно все понимаете. Все ваши потуги – бессмысленны. Я не могу тащить вас на себе.
– Что значит «тащить на себе»? – спрашивает зло Николь, основная вокалистка. – Ты понимаешь, что ты несешь?
– Вполне, – подтверждает Диана скучным голосом. – Я просто хотела сказать вам правду. Ребята, по отдельности – вы ничего, крепкие серые середнячки. Но вместе… – Она выдерживает драматическую паузу. – У вас ничего не получится. Когда слишком посредственные люди собираются вместе, получается что-то худшее, чем просто посредственность. Я более чем отлично осознала это, поэтому ухожу. Не хочу вязнуть в шлаке.
– Ну ни сука ли ты? – почти восхищенно спрашивает Николь.
– Слабый вокал – не дотягиваешь нижние, часто пережимаешь верхние, – равнодушным тоном отвечает Диана.
– Ты реально в себе? – ошарашенно спрашивает Дэвид.
– Твоя фальшивая игра – самое слабое звено в группе, – все так же равнодушно говорит Диана. – Тянешь за собой на дно.
– Полегче, – в голосе Аллигатора – угроза.
– Научись попадать в такт барабанам, – продолжает она.
– Диана! – кричит Брайан. – Да что с тобой? Это же не ты, не ты!
– Это я. Истинная я. А ты вообще неудачник. Каким чудом ты поступил в Бейли? – она едва не срывается, но никто не замечает этого. Они что-то кричат ей вместе, но Диана не хочет этого слушать.
– Знаете, отец правильно говорил, что нищеброды – это отдельная категория людей, у которых на генетическом уровне заложены неудачи. Я – не такая. И больше не хочу тратить на вас свое время. Пока.
С этими словами Диана сбрасывает звонок и отключает телефон.
– Было довольно убедительно, – качает головой отец и заключает: – Все-таки с дочерьми куда приятнее иметь дело. Я рад, что ты хотя бы в последний момент немного одумалась. Попытайся реабилитировать себя в моих глазах. С этого момента – никакой музыки. До начала учебы – ни ногой из дома. Никаких средств связи. И учиться будешь за границей.
– Но…
– Этот вопрос решен, – в голосе отца – непреклонность. – Можешь идти.
На ватных ногах Диана встает и медленно шагает к двери, понимая, что комок в горле стаял и внутри все саднит.
– Думаешь, там ты была яркой? – вдруг спрашивает отец с насмешкой. Она оборачивается, замирает. Ей кажется, что сердце стучит в два раза медленнее, чем должно, – пропускает удары. Один за другим.
– Ничего не может быть ярче денег и упоительнее, чем власть, – заключает отец. Это его простая философия. Возможно, он даже пытается успокоить Диану – на свой манер. Но этого не получилось.
А дальше все было как в кошмаре.
Когда Диана приходит в свою комнату, там уже толпятся несколько горничных и дворецкий (зачем он нужен в их доме, Диана категорически не понимает). В комнате – беспорядок. Они ищут «запрещенные» вещи по приказу отца.
Диана молча наблюдает, как забирают ее гитары, уничтожая все, что ей дорого. Гитары для нее как живые существа, и ей физически больно от мысли, что их выбросят – как беспомощных щенков в мусорный бак. У нее забирают телефон, планшет, ноутбук, банковскую карту и блокируют доступ в Интернет, единственное, что оставляют, – электронную читалку и библиотеку.
Прибегает мать, которая не понимает, что случилось, а когда узнает, приходит в замешательство и ужас. Она готова оттаскать дочь за волосы, но ей приходится быть сдержанной из-за прислуги. И уже потом, когда они остаются наедине, Эмма высказывает ей все, и через слово Диана слышит: «наследство», «наследство», «наследство» – как будто бы на нем сошелся клином свет. Больше всего на свете мать боится, что Диана потеряет не себя, а наследство.
Как они тогда будут жить?
Диана готова задавать этот вопрос уже сейчас. Как?
Дальше идут серые ватные дни. За окном – поздняя нежная весна, а Диане кажется, что на дворе – поздняя холодная осень. И на душе тоже осень: голые ветки ноября царапают ее за живое, кусают, щиплют, лезут в глаза. Внутри жжет так, словно у души бывает изжога. Она ничего не делает – смотрит какие-то идиотские передачи и фильмы по телевизору и слушает музыку, иногда ест.
А через два дня Диана сбегает, потому что ей все надоело.
Она ловко обманывает охрану, переодевшись в верхнюю одежду одной из горничных – глупой девицы, успешно подкупленной дорогими бриллиантовыми серьгами. И ранним безветренным утром уезжает в машине продавца морепродуктов, который несколько раз в неделю привозит в их особняк в сердце Верхнего Ист-Хиллса свежую рыбу, кальмаров, мидий и креветок – отец их обожает, в отличие от самой Дианы.
Едва оказавшись в шумном Монисе, она выходит из машины и, смешавшись в толпой, садится на метро, а потом – на автобус. Забредя в торговый центр, она находит женский туалет и преображается. Весь день Диана находится в движении, едет, идет по широким улицам, глядя по сторонам и то и дело нервно оборачиваясь – наверняка ее будут искать. Она останавливается только лишь около тележки продавца с хот-догами, когда чувствует голод. В какой-то момент ей кажется, что она видит в пестрой толпе Брайана, и тотчас уходит, крепко сжимая в руке ледяной стакан с колой. Диане страшно встречаться с ним лицом к лицу, но потом она понимает, что, должно быть, ей показалось. А если это и был он, то не узнал бы. Свое лицо она закрывает единственной маской, которая у нее осталась, – больничной, на ней – чудом сохранившийся красный парик, а одета в плащ до колен с отложным воротником и поясом. Горничная с испанским акцентом уверяла ее, что плащ двусторонний, поэтому уезжала она в ярко-голубом, а теперь ходит в черном. А еще это – подделка известного бренда «Дэлмор». Диана не особо разбирается в моде, но может отличить настоящую качественную вещь от дешевки. Впрочем, сейчас ей все равно. Она просто идет, сама не зная куда. Мимо проносятся лица тысяч людей – все разные, но для нее их лица вылеплены из одного пластилина. Проносятся тысячи машин, деревьев и окон – в каждом из них своя история. Проносится целая жизнь.
Единственное, что заставляет Диану чуть улыбнуться, – реклама нового аромата модного французского бренда, лицом которого выступает Дастин Лестерс. Ее только что запустили, и она всюду – на остановках, на билбордах, на светодиодных экранах и даже на фасадах небоскребов. Дастин великолепен – выглядит мрачно и сексуально одновременно: зачесанные назад темные волосы, вызывающий взгляд исподлобья, ухмылка, сводящая с ума, накинутый на плечи пиджак. Небрежно засунув в карманы брюк руки, он идет по ночной улице, собирая за спиной армию огней неспящего города.
Диане нравится этот образ даже больше, чем предыдущие, и, видя Дастина, пусть даже в рекламе, она испытывает странное желание дотронуться до его руки. А еще рада его расставанию с Марго Белл.
Любовь ли это, она не знает – просто скучает по человеку, который отверг ее. Они познакомились год назад, и с тех пор она часто думает о нем. А он о ней – нет. Отец был не прав. Деньги для него – не свет.
В какой-то момент уже уставшая и отчего-то равнодушная ко всему Диана попадает в Лейк-Грин парк. Там она немного расслабляется, неспешно идет по его дорожкам, наслаждаясь свежей нежной зеленью и тишиной. Ее ноги гудят, мысли путаются, но зато больше не играет в голове последняя песня «Стеклянной мяты», которую они записали в студии и свели. Она хотела оплатить все это сама, но они ей не позволили – как и всегда. Сказали, что, черта с два, не будут они ее должниками, и если скидываться – то всем вместе.
Над головой – звенящее хрусталем голубое небо. Рваной переливчатой мелодией шумят листья высоких деревьев – под лучами солнца они кажутся бирюзово-зелеными. Мягкий, едва уловимый сладковато-персиковый аромат каких-то мелких цветов носится в воздухе и смешивается с запахом жареного мяса. Проходящие мимо люди или же те, кто пришел сюда на пикник, не обращают на Диану внимания, а она рассматривает их, будто видит впервые. И второй раз за день она останавливается, когда слышит манящие звуки гитары. У самого озера, вода в котором аквамаринового цвета, собралось несколько десятков людей. Они стоят полукругом около небольшой деревянной сцены и слушают музыку, которую Диана тоже вдруг хочет послушать – так хороша и технична гитара в руках того парня, что держит ее. Почему-то ей всегда казалось, что те, кто умеют играть на струнных, умеют необыкновенно нежно прикасаться. Она проталкивается через толпу и понимает, что ошиблась – играет не парень, а девушка. Она свободно сидит на стуле, для удобства закинув правую ногу на левую – чтобы выше поднять гитару. У нее красно-рыжие волосы, собранные в хвост, выразительное симпатичное лицо в веснушках и лукавая весна в глазах. А самое забавное – она одета точно в такой же черный плащ, что и Диана. В такую же подделку.
Но Диану больше интересует другое, не одежда. Она сразу замечает, что руки рыжей поставлены правильно, а пальцы весьма ловки – такие пальцы играли тысячи часов. Музыка, которую она исполняет со всей отдачей, незнакома Диане, и она почему-то думает, что рыжая сама ее сочинила. Кроме того девушка использует разные сложные приемы, и стоящий неподалеку от нее грузный мужчина, изредка что-то записывающий в ежедневник, одобрительно кивает.
Хоть гитара у нее и не очень (у Дианы марка куда круче!), рыжеволосая – профи. Вокруг нее аквамариновым – как вода в озере – дерзким светом пульсирует музыка, которая хочет вырваться и улететь далеко в небо. Иногда аквамарин темнеет и становится синим дымом, а иногда уходит в поблескивающую лазурь. Почему ее музыка именно такие цвета, Диана и сама не знает. У нее – «цветной слух», музыкально-цветовая синестезия. И ассоциации настегают ее внезапно, почти бессистемно. Слыша музыку, она просто внутренним зрением видит цвета и иногда – движение. Чудачка, одним словом.
В какой-то момент девушка с гитарой начинает словно светиться лазурью изнутри, и Диана вдруг понимает, что ей некомфортно в этом свете. Она делает шаг назад.
По разговорам в толпе слушающих Диана понимает, что тут проходит своеобразный экзамен – играют студенты из школы музыки Хартли, а педагог оценивает их вместе с толпой. Почему экзамен проходит так, Диана не понимает, но ей это почему-то нравится. И глядя на играющую девушку, красно-рыжие волосы которой под лучами солнца горят ярким пламенем, она испытывает укол зависти.
Диана тоже хотела учиться в музыкальной школе, играть на гитаре, петь, сочинять музыку. Сдавать экзамен по инструменту в толпе восхищенных людей. Делать то, что хочет, и то, что умеет. Дышать свободой. Но все это есть у незнакомой девчонки с рыжей косой, а ей, младшей дочери грозного Николаса Мунлайта, никогда не стать такой же. Свой шанс она упустила.
Выступление завершается. Аквамарин спадает, становится белесой дымкой и с отзвуком последней ноты растворяется в воздухе. Люди аплодируют. Диана просто смотрит. Слушает.
– Молодец, Санни! – кричит кто-то.
Даже имя у нее солнечное. Возможно, поэтому она так светилась?
И Диана вдруг встречается с ней взглядами – серые и медово-карие глаза разглядывают друг друга, но длится это буквально несколько секунд.
Потом место Санни занимает другой студент с гитарой. И Диана, вместо того чтобы уйти (играет этот парень куда хуже, как-то депрессивно, с надрывом, с серыми тусклыми красками), остается. Слушает, наблюдает – сама не зная зачем. Может быть, ей хочется почувствовать эту особую атмосферу школы музыки? Или ее так заворожил свет этой Санни? А может, во всем виновата глупая зависть?
Вот бы занять ее место.
Купаться в чужих восхищенных взглядах и знать, что твоя музыка – свет для кого-то.
После завершения импровизированного экзамена, когда люди расходятся кто куда, Санни и остальные студенты внимательно слушают грузного профессора, потом хлопают – видимо, друг другу, прощаются и расходятся. Рыжая, закинув на плечо чехол с гитарой, и какая-то черноволосая девушка с возвышенно-драматическим лицом, которая постоянно чихает, неспешно идут по какой-то дороге в сторону Вэст-Чарлтона. Самое забавное – Санни надевает маску, правда, не белую, а черную. А когда начинает накрапывать едва заметный дождик – они с Дианой почти одновременно накидывают на головы капюшоны.
Санни и ее подруга беззаботно болтают, шутят про какого-то придурка, который, видимо, доставил им неприятности, и смеются, а Диана, которая зачем-то идет следом, слышит обрывки их фраз. За спинами всех троих – апельсиново-медовый закат. А на востоке небо похоже на густой черничный смузи, разлитый по белой скатерти. Жаль, что накрапывающий дождь – не черничный.
Почему-то подруга Санни напоминает Диане Николь – у той тоже были длинные черные волосы, пока она не сделала дреды. Это единственная ее настоящая подруга, которая считает, что она, Диана, – конченая сука, богатая Барби, которой захотелось поиграть в музыку. Думать об этом неприятно. Диана всегда считала Николь талантливой.
Девушки несколько раз почему-то оглядываются на Диану, но она делает вид, что шагает сама по себе. Кажется, у нее это неплохо получается.
Из спокойного шелестящего листьями парка они как-то совершенно внезапно выходят на оживленную 111-ю улицу, идут по мостовой мимо невысоких помпезных домов – такие редкость в центре мегаполиса. И Диана не сразу понимает, что совершила ошибку, – ей не стоило появляться так близко от штаб-квартиры «Крейн Груп». Как ее засекли, она не знает, видит лишь неподалеку нескольких крепко сбитых мужчин в черных костюмах и с рациями. Возможно, это и не охрана отца, но попадаться так глупо ей не хочется. И Диана, улучив момент, когда мимо будут проходить туристы, смешивается с ними и скрывается за углом шикарного здания с колоннами, а потом бросается обратно в парк – почему, и сама не знает.
В какой-то момент она оглядывается и с ужасом видит, как люди отца – это все-таки они! – хватают вместо нее Санни. Они скручивают ее и, оттолкнув черноволосую подружку, погружают в резво подъехавшую тонированную машину. Машина уезжает, а Диана скрывается в парке.
Она остается там до поздней ночи, мучаясь от жажды и головной боли, лежит на холодной скамье и смотрит в небо. На прошлой неделе она слышала, что сегодня намечается звездопад. Если честно, Диана никогда не видела, как потоки метеоритов пересекают небесную гладь, и ей почему-то хочется, наконец, впервые за двадцать один год, увидеть это. Холодно, завывает ветер, но ей все равно – внутри что-то перекрутилось, перервалось, и Диане кажется, что она никогда не будет прежней. Ей кажется, что ее сознание мутится, и в какой-то момент чудится, что она видит тысячу звезд на небе, но потом понимает, что всего лишь закрыла глаза. А еще она видит лицо Дастина, и ей становится ужасно больно – оттого, что ничего не получилось.
Потом начинает жечь горло, хотя с утра всего лишь жгло душу. И становится холодно так, что кажется, будто продрогли даже кости. А потом становится жарко – и кости снова ломает. Образ Дастина расплывается перед глазами.