Тянулась цепь следов за ней,
Как за невестой, длинный шлейф.
Едва воды, песка слегка касаясь,
Соперницы, как лани, разбежались.
Чтоб на орехи им не перепало
От Скели – спутницы скандалов.
Она пропахла чесноком, цыбулей,
На замечания крутила дули.
На ноги, что колонны Колизея,
Альфонсы озабоченно глазели.
К мадам опасно подступиться.
Придется до семи потов трудиться.
Увы, партнера отыскать непросто,
Они пред нею карликового роста.
Перевелись богатыри, похоже,
А Скеля больше «голодать» не может.
Ей организм о том напоминает,
Не спит ночами, без любви страдает.
Того гляди, что аппетит утратит
Или неврозы от досады схватят.
И не поможет сало из Полтавы,
Нужны Одарке сладкие забавы.
Быт санаторный полон слухов,
Ей донесли: Кряж обозвал старухой.
Большие, мол, смущают габариты
И бедра широки, как то корыто.
А стан, как фюзеляж у самолета.
С такою кувыркаться неохота.
Хоть с субмарины, а не с бала.
Но не полезет на кого попало,
Найдет для секса лучшую подругу.
Красавицу с упругой грудью.
Не тумбу, не колоду и не тушу,
Что невзначай в объятиях задушит.
Ему нужны прелестницы моложе,
Любую на лопатки он положит.
Чтобы стройны, свежи, красивы,
Как жрицы и нежны, и шаловливы.
Никто не устоит перед харизмой
Подводника, защитника Отчизны.
Победами он на любовном фронте
После похода был довольный.
Все «крепости» позорно пали,
Когда в объятия его попали.
Коллекцией побед гордится,
Не отказала ни одна девица.
Матерых баб Кряж стороной обходит,
Наивных девок в номера уводит.
Язык держать не хочет за зубами,
Краснеют от его рекламы дамы.
Прослыл он сердцеедом Казанова,
Романы, заводя с подругой новой.
Одарка среди ночи просыпалась
И очень быстро сало убывало.
Отправила супругу телеграмму:
«Пришли-ка, сала 10 килограммов.
Побольше перца, чеснока и лука,
Здесь без еды тоска и скука.
Бессонница гнетет, ем среди ночи,
Желудок утра ждать не хочет.
С харчами вечная проблема,
На днях сальце последнее доем я.
Коль любишь, то поторопись,
Ведь на кону мое здоровье, жизнь.
Домой вернуться не хочу скелетом.
Посылку жду. С большим приветом!»
Дословно треп Одарке сообщили,
Что «рыцарь сердца» сообщил мужчинам:
«У Скели нет фигуры, только брюхо
И по годам, считай, уже старуха.
Толста, как тумба для рекламы,
Меня такие не прельщают дамы.
Стан у нее, что фюзеляж у самолета,
С слонихой кувыркаться неохота.
Пожалуй, слишком сальная порода.
К тому же распирает бабу гордость.
Одарку не согрею, даже даром
Для бугая колхозного подарок.
Коварны и хитры тяжеловесы,
Вампиры обитают в них и бесы.
Предпочитаю граций звонких,
Изящных, знойных, тонких.
Наездниц и прекрасных, и искусных.
Утехи с ними – высшее искусство.
А с жирной бабой – рабский труд.
Пусть принца на осле упрямо ждут.
Возможна вязь, но с голодухи,
Коль граций нет, одни старухи».
Одарку отношение взбесило,
Себя считала пышной и красивой.
Была с императрицей Катькой схожа,
Но ростом выше, тяжелее, моложе.
Упитана роскошная матрона,
С такой писать картины и иконы.
«Гуляка Кряж – трепло, нахал,
Другое дело, если б переспал.
По сути, подорвал авторитет
Найти партнера шанса нет».
Взыграла кровь, обида захлестнула,
Одарка губы алые надула.
И, даже потеряла аппетит,
Ведь организм любить велит.
И тело властно ласки просит,
А Кряж пируя, с девками матросит.
К другим и холодна, и равнодушна,
Одарка извелась в постели душной.
Кусает губы в трепетной истоме
И тело от желаний сладких ломит.
Ей бесконтактный флирт неинтересен.
Любовь неразделенная без песен.
Самец неутомимый очень нужен,
Чтоб круто мял и яростно утюжил.
Желает спермы вдоволь получить,
Чтобы зачать и первенца родить.
Не важно, что от донора чужого
Для счастья долгожданного, земного.
Ведь извелась она до утомления,
Мечтая песни петь над колыбелью.
Да, женщина подобна скрипке,
На ней играть завещано с улыбкой.
Как яблоня цветет и плодоносит
И грешен тот, кто камень бросит.
Напрасно нос воротит от брюнетки,
Не ведал мичман, что придет ответка.
Суха блондинка, будто вобла.
Ослеп наверно, огрубел утробой,
У Скели грудь крута и ягодицы,
А он нашел скелет, а не девицу.
«Моей не замечаешь красоты?
Об этом горько пожалеешь ты», —
В Одарке буйно ревность закипала,
Забыла про консервы, даже сало.
План неизбежной мести осенил,
А Кряж роман с блондинкою крутил,
Как бард Высоцкий пел: «напропалую»,
На брудершафт, лаская и целуя.
В постели мял ее, как пластилин,
Тела пылали от такой любви.
Похолодало, опустели пляжи,
Подстерегла она в бассейне Кряжа.
Плескался он, нырял и пел, ликуя,
И пиршество медовое смакуя.
Взлетали вверх и падали качели,
И соловьи у изголовья пели.
Вообразив, что снова повторится
В блондинке ночью растворится,
Познает снова вкус блаженства,
Жить стоить, ради знойных женщин.
Не удостоил Скелю, даже взгляда.
Хотя она, как слон, шагала рядом.
И невозможно тушу не увидеть,
Ее он равнодушием обидел.
Дышала жарко, страстно, пылко,
Но он, чудак, помешан на блондинке.
Занозой уколол большое сердце,
Теперь от мести никуда не деться.
И ревностью коварной пламенея,
Вскарабкалась на вышку Скеля.
Три метра высота, но есть и пять,
Тогда не сможет косточки собрать.
Вообразив любви забавы, мичман
Был в настроении отличном.
Одарке пышной – ноль внимания.
От ревности та скрипнула зубами:
«Ну, погоди, поймешь, зараза,
Недаром будешь мной наказан».
Подстерегла удачно Кряжа.
Свалилась сверху бомбой тяжесть.
На дно пошел, едва соображая:
«Наверно, кровля рухнула чужая?»
Пошла волна высокая кругами,
Бассейн раздался берегами.
Кряж вынырнул, глядь, Скеля,
Смеясь, от радости шалеет.
Большие, как у лошади, резцы.
– Зачем свалилась бочкой ты?
– Бесплатный для тебя массаж.
– Ребро сломала! – крикнул Кряж. —
Бабище, ты неадекватна,
В шестую надобно в палату,
Чтоб психиатр и санитары
Тебе мозги сумели вправить.
Смирительная рубашка
Тебе теперь к лицу, барашка…
– Не ной, из-за тебя, амбала,
Ушибла попу, пострадала,
Не мичман флота, а балбес ты,
Не уступил красивой даме место,
Не почитаешь кодекс этикета
И на орехи получил за это.
Наукой наперед пусть будет,
За честь свою я встала грудью.
Здоровьем, жизнью рисковала,
Случайно с вышки я упала.
Считай, что поскользнулась,
Не удержали ножки пузо.
Поверь, ужасно испугалась,
Когда в водичке оказалась…
– Не лги, коварная мегера,
В случайность я совсем не верю, —
Скрипя зубами, возразил. —
Прошения, милости проси.
– Вот это от меня получишь, —
Она свернула крупный кукиш. —
Плескался бы в углу бассейна,
Остался б абсолютно целым.
Нет, черт понес на середину,
И под прыжок подставил спину.
Как будто здесь хозяин-барин,
Стопы корявые расставил.
Бассейн принадлежит народу,
Для всех курортников свободен.
Крестись, шепчи молитву,
Могла б с 5-метровой прыгнуть
Тогда костей бы не собрал,
На дне колодою лежал.
Тебя б в лепешку раскатала,
А так немного перепало.
Не ной, до свадьбы заживет,
Желудок цел и пищевод.
Невелика печаль, беда,
Ешь сало – лучшая еда.
– Пошла ты с салом к черту!
Жаль не мужик, то дал бы в морду,
А с бабой не пристало биться…
– Попробуй, вот моя десница, —
Из-под воды кулак достала,
Тяжелый, будто из металла. —
Как врезу, ты не зли меня,
Могу остановить коня.,
В избу горящую войти.
Не стой у дамы на пути.
Устроил для себя парад.
Сам виноват, сам виноват…
Ты бабник, мерзкий паразит,
Ущерб обязан возместить…
Напором дерзким озабочен,
Кряж на нее уставил очи.
От обвинений, слов картечи,
Лишился чувств и дара речи.
– Моих ты форм не оценил,
Решила твердо, что дебил
Скажи, кого назвал старухой? —
Гадюкой прошипела в ухо. —
Коль бабник, то молчи в жилетку,
Любого проучу я крепко.
Кряж, не сердись, любезный,
Массаж тебе весьма полезный.
Гляжу, ты тот еще подводник,
Что тыкву возит на подводе.
– Да, ты, мадам, неадекватна,
В шестую надо поместить палату,
Чтоб психиатр и санитары
Тебе мозги сумели вправить
В суде мы встретимся, кобыла, —
Он проворчал, теряя силы.
Смеялась барышня игриво.
Тяжба в суде не волновала,
Сурово Кряжа наказала.
Не оценил красу и мощь,
С ребром провозится, как вошь.
Узнает: ревность – это чувство,
Приводит, даже тихих, в буйство.
Как красота, она страшна,
Зарезать может без ножа.
Роман закончился с блондинкой
Для Кряжа грустною картинкой.
Увы, не скоро мичман Кряж
Вернется в флотский экипаж.
Возможно, списан будет
На берег с боевого судна.
Переведут на малый катер
За то, что Скели не учел характер.
Считал ее слонихой глупой,
Ребро сломала и ушибла ухо.
Да, ревность – ядерная сила!
Атакой с вышки мичмана сразила.
Одарку мог бы он уважить,
Господь за ласки не накажет.
Но пожалел и пыл, и семя
И дерзко отомстила Скеля.
Смирилась с болью и уроном —
На правой ягодице гематома.
Кряж оказался хреном твердым,
Авось, дадут ему за это орден.
Устала шибко спутница скандала.
Доела, наконец, кусочек сала.
Задумалась, бросая в зево крошки:
«От голода протянешь ножки.
Не те, наверное, здесь грязи,
Поеду по другим болотам лазить.
В Чокрак полезу, вдруг поможет,
Ведь без ребенка сердце гложет».
Чтоб избежать судебной драки,
Из Евпатории сбежала в Саки.
Точнее, выперли с позором,
Но главврача испепелила взором
Своим презрительно воловьим,
Не обеспечил, мол, любовью.
Взяв срочно отпуск на неделю,
От инцидента затаился Беня.
Желудок у Одарки не рычит,
Успела от супруга получить
Объемную посылку с салом.
Наелась с голодухи до отвала.
Как говорят: нет худа без добра.
Любовью Скеля сыта до утра,
Нашелся богатырь под стать ей.
Сменила сразу балахон на платье,
Убила запах чеснока духами.
Гордится телесами и ногами.
И пышной грудью восхищает.
В ней ухажер души не чает…
Как не старались, но не похудела,
Еще объемней стало бабье тело.
Решила Скеля, что дитя зачала.
Пред гинекологом предстала.
– Хочу, хочу УЗИ пройти,
Чтобы узнать, кого могу родить.
Сыночка-великана или дочку,
Ведь не одну пылала ночку?
Ждала я долго случай этот,
Порадуй, доктор, не тяни с ответом.
Заботливым будь и любезным,
Я извелась, желаю доброй вести.
Велел ей, не стыдясь, раздеться
И жестом указал на кресло.
С трудом вскарабкалась она.
Тревожной радостью полна.
– Не подтвердился ваш прогноз, —
Ответил сухо на ее вопрос. —
Зачатья нет, но жира много,
Для организма тяжела утроба
Инфаркт или инсульт грозит,
Мадам, умерьте аппетит
Мучное, сало, углеводы
Калечат женскую породу…
– Как жить без чеснока и сала? —
Одарка с болью прошептала. —
Обвиснет, дряблой станет кожа
И буду на скелет тогда похожа.
Такая жертва для красы опасна,
Садиться на диету не согласна.
В хмельных утехах дни летели,
Задумалась о перспективе Скеля:
«Такой мне богатырь и нужен,
Как глину мнет и яростно утюжит,
Достоин быть не хахалем, а мужем.
Неутомимый, очень прыткий.
Меня желает видеть скрипкой.
Не контрабасом или барабаном,
А только скрипкой или же гитарой.
Такой скрипач душе по нраву,
Приятны мне интимные забавы
По тайному трактату Камасутра
Он, как философ, поступает мудро.
Как имя жениха? Не назову,
Иначе бабы быстро уведут.
Не уступлю, я горяча, ревнива.
Кряж испытал, плетется криво,
Залечивает бабник раны,
Теперь ему не до романов.
Не мною, а судьбой наказан,
Чтоб впредь не презирал, зараза,
Тех, кто сильней его и круче,
Иначе в пах ногой получит.
С кувалдою она сравнима,
Не пролетит мошонки мимо.
Храню оружие на крайний случай,
Кто оскорбит, тот и получит.
Меня запомнил Кряж до гроба,
Десятой будет обходить дорогой.
Кто скажет: баба – слабый пол,
Избит тот будет, от бессилия зол.
Подруги, ешьте с луком сало,
Чтоб мужикам не показалось мало.
Снопами под каблук падут
И олигарх, и мелкий плут.
А коль объявим забастовку,
То на Луну завоют волком.
Способны мы обезоружить,
Ведь сами выбираем мужа,
Любовника богатого в придачу,
Чтоб удержать в руках удачу.
Мне рогоносец-свинопас сгодится,
Ведь салом следует кормиться».
Успела Скеля учинить бардак,
Прогнали даму из курортных Сак
Была ли драма? Неизвестно.
Уехала с богатырем «невеста»
В село большое под Полтавой,
Где вдоволь лука, чеснока и сала
История в реальности такая,
Когда инстинктам слепо потакают.
Светская львица
1
До дня сего проблем, забот, не зная,
В застольях дни Надежда прожигала.
Гордилась тем, что величали львицей,
Но не желали, хоть убей, жениться.
Вдруг накатила полоса заката,
Когда за жабры взяли мецената,
В визитках слыл министром,
Но оказался ушлым аферистом.
Прославился матерым спекулянтом,
На рынок поставлял «бриллианты».
Считался кавалером модным,
Держал Надежду на пайке голодном.
Когда грозила, что сбежит,
Отщипывал немного барыши.
И в барышне воспламенялись чувства
От этого лукавого искусства
По обольщению дам наивных,
Когда симпатий дефицит взаимных,
А только корысть и расчет
Их не по жизни, по пути ведет.
Изюминкой считала и талантом
Большие губы, что алели бантом.