На этом страхи ботаника не исчерпывались. Он обнаружил камни в нескольких ярдах от белой плиты, там, где он просто не мог их не заметить. До сих пор ему еще ни разу не приходилось сталкиваться с подобными зловещими предметами. Будучи атеистом, не верящим в сверхъестественное, Солт не мог объяснить охватившее его ощущение. Он уже сожалел о продаже камней, боясь, что некая сила умышленно подтолкнула его к тому, чтобы принести камни в Ротервирд. Если это и правда так, то получится, что в Лост Акре жил кто-то еще или наведывался сюда из Ротервирда, и этот кто-то держал Солта под наблюдением.
Овладевшие им страхи заставили его нарушить собственное золотое правило. Уложив луковицы в мешочек и завернув в бумагу лопатку, он двинулся через луг, пересекая привычные границы. Трава шуршала, доходя ему до пояса, изредка пролетавшие мимо семена деревьев лопались, касаясь его штанов из грубой ткани, но он продолжал идти, попутно подмечая еще одну тревожную деталь. Лес, который всегда издавал какофонию скрипов, завываний и птичьих трелей, безмолвствовал, точно камень.
Поднялся восточный ветер. Раскачивающаяся трава и освещенные луной головки семян на ней напоминали волны, покрытые морской пеной, а Солт, как пловец, двигался то по течению, то против него. Сквозь резкий шелест, напоминающий щелканье ножниц, Солту почудилось, что он услышал бормотание на латыни: «Et quis est, et quis est?»
То есть «А это кто? А это кто?». Будучи ботаником, он поддерживал свое знание латыни на должном уровне, закончив Ротервирдскую школу с отличием по данному предмету. Латынь являлась частью учебного плана благодаря важности этого языка для научных исследований и логичности языковых форм, а вовсе не потому, что могла открывать двери в прошлое, которые держали плотно закрытыми. Не заметив ничего неподобающего, Солт посчитал этот звук игрой ветра и поспешил дальше.
Примерно через двадцать минут он добрался до удивительного дерева. Дерево было большим и приземистым в основании, две главные обнаженные ветки тянулись во все стороны раскидистыми отростками, как руки неприкаянного привидения из детского мультфильма. Под самой верхней, обращенной к лесу веткой небольшой клочок неба нарушал законы физики, перекрывая свет звезд с сияющего небосклона: здесь темнело пятно, черное, как вода в глубоком колодце. Солт инстинктивно почувствовал связь между этим явлением и камнями.
Подходя поближе, он задел ногой покрытый ржавчиной железный прут, возле выступающего конца которого имелось нечто, похожее на круглую чашку. Он вытащил это из травы и снова ощутил присутствие чего-то зловещего. На ум пришла неожиданная ассоциация: древо познания добра и зла. Лост Акр был для него таким привлекательным во многом потому, что здесь отсутствовали какие-либо моральные ограничения. В этом месте все существа обитали согласно законам природы, это была вселенная, лишенная необходимости выбора. Но, чтобы изготовить железный прут, нужны руки, печь, топливо, инженерный ум и цель. Его успокаивала только ржавчина: этот прут выковали очень давно.
Солт замер. В траве что-то двигалось и замирало, повторяя его путь от белой плиты, и это что-то казалось слишком целенаправленным, чтобы быть ветром, – скорее всего, крадущееся животное, напавшее на его след. Он помахал прутом, приноравливая его для обороны, но тот сразу же разломился надвое, как бисквитное печенье. Солт изо всех сил всматривался в даль. Игра света и тени указывала на довольно большие размеры животного, скорость и упорство в выбранном пути свидетельствовали о хорошем нюхе или зрении, а возможно, и о том, и о другом. Еще одно латинское выражение пронеслось над лугом: «Nuntium habemus» – «У нас есть посланник».
Солт понял, что не сможет убежать от преследователя, и в любом случае бегство говорило бы о том, что он чувствует себя жертвой, а это, как он подозревал, был верный путь к тому, чтобы действительно стать таковой. Поэтому лучше было бы сделать какой-нибудь успокаивающий жест и не выказывать очевидной враждебности. Он потряс фонариком, пока тот не вспыхнул сильнее, и поднял его вверх.
Существо, представшее перед Солтом, не было ни четвероногим, ни двуногим, представляя собой нечто среднее между человеком и горностаем: мохнатое животное с узкой мордой, прижатыми ушами и хищными зубами; и в то же время человек, если судить по глазам, рукам (не считая когтей), разумному взгляду, участкам розовой кожи, которая проглядывала между рыжей щетиной и кожаной одеждой. Существо держало в руках хорошо сбалансированное копье, которое годилось как для метания, так и для того, чтобы наносить им колющие удары.
Солт часто размышлял о том, почему все виды в Лост Акре были гибридами, скрещивались и соединялись между собой, и задавался вопросом, не мог ли и человек подвергнуться подобной мутации. Теперь к этим размышлениям прибавилось новое: что это, ошибка природы или умысел?
– Sum Ferox[12], – произнес человек-горностай.
Если гибридная природа существа отнюдь не потрясла Солта до глубины души, то классическая латынь в его устах определенно возымела нужный эффект. Что представляла собой человеческая половина создания, если она избрала такой язык в качестве разговорного? «Как бы там ни было, название подобрано весьма точно», – мелькнуло у Солта в голове. Несмотря на то что существо держало копье острием вверх, скорее на всякий случай, чем с целью устрашения, его морда казалась самой что ни на есть хищной.
– Хейман Солт.
К изумлению ботаника, человек-горностай без труда перешел на английский.
– Нам нужна помощь, – сказал Ферокс. – Грядут большие потрясения.
– Почему?
– Saeculum.
Солт внимательно всматривался в лицо существа. На нем отражались злоба и хитрость, но за ними проглядывал страх.
– Saeculum – ты имеешь ввиду цикл? Это кое-что объясняет… – Солт махнул рукой на головки семян на лугу.
– Кто-то должен идти отсюда туда в зрелое время.
Солт подумал, уж не ослышался ли он. Зрелое или верное? Переспросить он не успел, потому что Ферокс внезапно закричал, повернувшись к лесу:
– Fugite! Бегите!
Дополнительного приглашения Солту не понадобилось: из леса выплывали светящиеся диски. Ферокс схватил фонарик Солта и направил его на плиту; в траве еще виднелся его след, как за кораблем. Солт все понял: «Я их отвлеку, а ты беги». Пока он бежал, у него над головой пронесся светящийся грибовидный диск, сверкая утопленными глазками и тонким полумесяцем по-акульи острых зубов.
– Saeculum! – зарычал Ферокс у него за спиной, как бы закрепляя сказанное ранее, но больше Солт не оборачивался до тех самых пор, пока не отбежал на достаточное расстояние.
Он видел, как человек-горностай отражал атаки грибов, разворачиваясь и уклоняясь с воинственной грацией; он крутил копьем то у пояса, то над головой. С каждым успешным ударом гас один из источников света.
Обратный путь оказался еще более болезненным, чем дорога сюда. Солт упал на колени и застонал. Обычно плита довольно быстро восстанавливалась. Взволнованный, он немного подождал и снова попробовал пройти, но плита не отвечала; при прикосновении она казалась необычно безжизненной.
Дверь захлопнулась у него за спиной.
Saeculum.
Солт бродил по прогалине вокруг плиты, в темноте давая волю бессильной ярости, а снег продолжал сыпать. Пришлось прибегнуть к единственному утешению, которое было под рукой, – фляге с виски, которая с каждой новой неудачей пустела все быстрее. Он думал о том, что перемещение камней могло быть как-то связано с закрытием прохода и даже с циклическим кризисом Лост Акра. От этой теории настроение его портилось еще больше.
Напившись, он пнул ведущую теперь в никуда плиту, упал на спину и стукнулся головой. Закрыв глаза, он расслабился и позволил пронизывающему холоду снять его боль.
– Откуда ты знал, что он тут будет? – спросил человек, в котором Солт опознал Билла Ферди.
– Нутром почуял, – ответил второй голос.
– Да он весит целую тонну.
– Он – круглый дурак, – произнес второй голос, который тоже понемногу становился знакомым.
Солт окончательно пришел в себя в тот момент, когда его взвалили на плечи. Он застонал.
– Шляпа… Что-нибудь еще? – вновь подал голос второй.
– Ни черта не вижу, – ответил Ферди.
– Нужно поскорее отнести его домой, – сказал второй. – Через двадцать минут начнется метель.
В своем почти бессознательном состоянии Солт все же понял смысл этого замечания и тут же узнал обладателя второго голоса – соседа Ферди, Ференсена, того самого человека, который каким-то мистическим образом за несколько часов с удивительной точностью предсказывал потепление, мороз, дождь и снег. Жители деревни за глаза называли его Заклинателем Дождя.
– Оставьте меня в покое!
– А ну молчать! Ты и так уже достаточно натворил, – твердо сказал Ференсен. Из своего перевернутого положения Солт все же сумел рассмотреть старика и копну его седых волос.
– Я не просил вас о помощи! – закричал Солт и отключился прежде, чем Ференсен успел на это ответить.
Снегопад утих, и на горизонте показалась ферма семейства Ферди, – стога сена выплыли из темноты, похожие на пришвартованную в гавани флотилию. На холме за фермерским домом возвышалась шестиугольная башня, где обитал Ференсен, – ее местонахождение за снежной пеленой выдавал только свет в окнах.
– Ко мне? – спросил Ферди. – Моя Меган делает недурственное тонизирующее.
– Но отнюдь не такое сильное, какое готовлю я, – ответил Ференсен. – К тому же мне нужно перекинуться с ним словечком.
Билл Ферди, как всегда, подчинился Ференсену, но ответ его жильца на вопрос, откуда тот узнал о местонахождении Солта – «нутром почуял», – показался ему как минимум неполным. Он почувствовал, что надвигаются неприятности.
В башне Ференсена имелась одна-единственная комната, в которой хозяин предавался размышлениям, учился, делал упражнения, готовил, наблюдал за звездами, хранил книги, спал, мылся и жил. Он спускался в главный дом лишь ради ванны или компании. Комната словно сошла с картинки, иллюстрирующей задачку на запоминание, столько всего в ней умещалось.
Три стороны шестигранника занимали тянущиеся от пола до потолка книжные стеллажи (а потолок там был очень высоким), помеченные сверху резными буквами: «Естественные науки. Античность. Дела рук человеческих (разное)». Две прилегающие стены были заняты односпальной кроватью и причудливой конструкцией, служившей душем. Последнюю стену напротив входа украшал богатый камин, широкий и глубокий, с деревянной полкой, которую в лучших традициях Ротервирда покрывала резьба самого гротескного характера. Напротив камина, точно перед сценой в зрительном зале, стоял диван и несколько стульев эпохи короля Иакова, с плетеными сиденьями и высокими спинками. С поперечных балок потолка свисали карты с изображением звездного неба, океанов и ротервирдского Западного леса; на последней были густо отмечены места, где водились редкие виды фауны. На поддерживаемых блоками горизонтальных балках висели трости, пальто, шляпы, плащи, костюм пчеловода и парашют. Подобное разнообразие свидетельствовало о том, что обитателем дома является эрудит, ни во что не ставящий «Исторические предписания».
Камин был оборудован открытой решеткой, которая держалась на каменном очаге, дымоход вился по стене, как змея, и достигал крыши, внешнее убранство которой поражало сбивающим с толку сочетанием солнечных панелей и скворечников, послушно дожидавшихся весны. До книг на верхних полках можно было дотянуться лишь с помощью большой передвижной лестницы с прочными стенками, внешне напоминающей средневековые осадные орудия.
– Брось его вот сюда, – произнес Ференсен, пододвигая диван поближе к камину, – и давай-ка снимем с него верхнюю одежду.
Солт начал напевать:
– Упаси нас господи от этого галдежа! Ферди, достань мне «Черный Бодрум – специальное средство для бессонных ночей», третья полка сверху.
Ферди обнаружил нужную жестяную коробку в ряду остальных, имевших не менее удивительные названия. По комнате разлился аромат крепкого кофе.
Ференсен варил его в кастрюльке на огне.
– Ты этого, конечно, не заслуживаешь, – бормотал он, – но обстоятельства обязывают.
Ферди крепко держал голову Солта, пока старик заливал жидкость ему в рот. Эффект оказался мгновенным.
– Помоги нам, Господи, – поперхнулся Солт.
– Все в порядке, Билл; иди и скажи Меган, что вернулся, – сказал Ференсен. – Ты хорошо поработал. И, скорее всего, спас ему жизнь.
Как часто бывало, пивовар снова поразился энергии Ференсена. Ференсены жили в шестигранном доме так же долго, как Ферди обитали на ферме. Они могли исчезать на десятки лет, но, вернувшись, новый Ференсен всегда имел при себе ключ от входной двери. «Исторические предписания» запрещали хранение семейных фотографий и дневников после смерти их владельца, поэтому никто не знал, как выглядели предыдущие Ференсены. Отец пивовара был знаком с одним предшественником нынешнего жильца башни, а дед – с другим до него. Когда Билл был ребенком, башня пустовала, но после смерти отца появился теперешний Ференсен. Он никогда не упоминал о предках, и Ферди не задавал вопросов по этому поводу.
У Ференсенов имелись собственные правила. Они никогда не ходили в город и настаивали на сохранении полной конфиденциальности. Их прозвание – всегда просто Ференсен – запрещалось произносить жителям деревни, когда те приезжали в город, и это правило соблюдалось с религиозной истовостью. Ференсены были персональной тайной деревенских, они оказывали значительную помощь сельской общественности благодаря несравненным познаниям в области садоводства, а также лечения животных и растений. Теперешний Ференсен преподавал сельским детишкам загадочные предметы, которые не значились в школьном расписании, и делал это талантливо.
Билл Ферди помедлил, прежде чем оставить друга. Он все думал, рассказать ли Ференсену о странном предложении относительно «Души подмастерья», которое ему сделал полуночный посетитель. Ферди нуждался в совете, но не хотел попусту беспокоить старика. И в конце концов решил: бог с ним.
– Где я был? – спросил Солт, обретя привычный голос и тон.
– Это ты мне скажи, – ответил старик, развешивая мокрую верхнюю одежду на решетке с другой стороны камина, при этом тщательно проверяя карманы Солта.
– Где-то в южных широтах?..
– Верю, что ты способен на большее.
– Там были буковые деревья.
– Представь себе две линии, идущие прямо от конца Олд Лей Лейн и Лост Акр Лейн, и следуй за ними из города, пока эти линии не встретятся.
– Ну да, как-то так, – признал Солт.
– А ведь ты мне обещал. Никто не должен туда ходить. Ни при каких обстоятельствах.
– Я заглядываю только проверить…
– Ты допустил непростительную оплошность – и очень опасную.
– На меня напали первый раз. К тому же теперь все равно никто не сможет туда попасть. Когда я вышел, портал закрылся.
– Ты в этом уверен?
Теперь у Солта наступила стадия похмелья.
– Конечно, я, черт возьми, уверен. – Солт уставился на дно чашки. – Что это еще за дьявольщина?
– Особый сорт кофе, как раз подходит для того, чтобы встряхнуть какого-нибудь дуралея, правда, к сожалению, не лечит от неблагодарности.
Солт едва слышно пробормотал извинение. Несмотря на легкую тошноту, он уже чувствовал, как в мыслях прояснялось. Приготовленный Ференсеном кофе действовал на его ум как целительный бальзам. У него даже появилась идея: одинокий Ференсен с его книгами и прочими вещами нуждался в компаньоне.
– Тебе нужно завести собаку.