Рядом с адресованным герольду приглашением на открытие поместья лежало письмо куда более старое, запечатанное и свидетельствующее о самом серьезном обязательстве: хранить Ротервирд от собственного прошлого. Он пробежался указательным пальцем по печати красного воска, ощупывая каждую складку, каждый рубчик тиснения, державу и скипетр в вытянутых руках. Елизавета I Глориана. Ее крошечное личико говорило о том, что она не потерпит возражений, и не зря. Большая государственная печать ставилась лишь на бумаги крайней важности. Чернила поблекли, но текст вполне можно было разобрать.
Наследникам и поручителям Губерта Финча – открыть только в случае смертельной угрозы, когда «другое место» будет представлять непосредственную опасность благоденствию Ротервирда.
Все предки Финча бережно хранили этот документ, и ни один не решился его открыть. Его задача заключалась в том, чтобы так оставалось и впредь.
Он ничего не знал о том, где находится «другое место», не знал даже, что оно собой представляет. Финч не имел ни малейшей догадки, о какой угрозе могла идти речь. Он знал лишь о том, что и письмо, и таинственное место представляли собой тайну.
Но приглашение побудило его обратиться к старым инструкциям. Открытие поместья являлось единственным в своем роде прецедентом и, как он подозревал, нарушало Ротервирдское право. Старые дома хранили старые тайны; дайте им новую жизнь, и тайны начнут разлетаться по воздуху – именно по этой причине его собственный дом был закрыт от всех, кроме его жены и сына, а в архив запрещалось входить даже им. Что же все-таки привлекло сэра Веронала в это захолустье? Кто он такой? И самый сложный вопрос: зачем миллионеру-чужаку выбирать в качестве последнего приюта именно Ротервирд? Финч чувствовал тут скрытые мотивы и проклинал продажность Сноркела.
Но все-таки подписал ответ с согласием. Настало время войти в клетку ко льву.
Виксен Валорхенд выбрала укромный уголок Айленд Филда специально для того, чтобы попрактиковаться со своим необычным оружием. От срезанных верб остался ряд пеньков разной ширины и высоты.
Теперь или никогда: она все-таки решила принять приглашение, чтобы воспользоваться им как единственным шансом произвести впечатление на общество Ротервирда. Там соберутся все мало-мальски приличные люди.
Поразительно, с какой точностью Фласк предсказал появление чужака, размеры его богатства, реставрацию поместья и даже вечеринку, посредством которой незнакомец сделает первый шаг к соблазнению города! К этому он добавил кое-какие запретные сведения: о том, что первоначальный владелец, живший в поместье сотни лет назад, был выдающимся ученым и преподавателем. От этого передача ключей от поместья неизвестному выскочке-плутократу казалась еще более оскорбительной. «Надо будет выразить протест», – бойко предложил он, но легче сказать, чем сделать. Что толку размахивать плакатами? Она должна организовать впечатляющую акцию и такой же впечатляющий побег.
Что касается первого, Виксен потратила много времени на свой наряд, вшив в него две подкладки и разместив между ними плоские проекторы. Она испробовала несколько разных материалов, прежде чем достигла желаемого эффекта. Дополнительные элементы разрабатывались специально для того, чтобы компенсировать недостаток ее роста. В помещении будет полно людей, поэтому Виксен придется как-то выделяться.
Что касается второго, она предполагала, что в доме будет охрана, а значит, следовало как-то с ней справиться, причем опять-таки впечатляющим образом.
Виксен держала свой план при себе. Какое-то время она находилась под обаянием холодной красоты Стриммера, но, добившись своего, тот быстро переключился на другие объекты. Самостоятельная акция была ее единственной возможностью доказать что-то своему бывшему – и весьма авторитарному – учителю.
Мысли Виксен вернулись к Фласку, к тонкому предмету, который он преподавал, – истории, проникающей в прошлое, чтобы предсказывать будущее. Подумала она и о том, как много стояло на кону, ведь в итоге, после всех открытий, которые он сделал, Фласк исчез, и очень быстро.
Свет уже угасал, когда Виксен подняла с земли у своих ног небольшой прибор, взмахнула рукой и нацелилась на пенек слева от себя, силуэт которого напоминал человеческую ногу.
Рабочий день Билла Ферди начался вскоре вскоре после рассвета с того, что он на передвижной торговой палатке – семейство Ферди пользовалось ею совместно с другими жителями деревни, чтобы сбывать излишки фермерской продукции, – въехал в город через Северные ворота и последовал вниз по Голден Мин к Рыночной площади, после чего уже пешком направился к «Душе подмастерья». Жители деревни охотно подвозили друг друга в город и обратно, поскольку не все торговали там каждый день. Ферди чувствовал, что зимой паб приобретал особое значение в жизни Ротервирда, в основном благодаря тому, что только его «Особое крепкое» было способно противостоять суровости сезона.
Лежавшее на коврике у входа письмо могло быть доставлено только лично, поскольку почтальоны так рано не просыпались. И это само по себе уже показалось ему тревожным предзнаменованием.
На плотной официальной бумаге под числом и гербом Ротервирдского городского совета значилось следующее:
Дорогой мистер Ферди!
Мы хотели бы сообщить Вам, что 1 ноября прошлого года в связи с истечением срока у Вас закончилась лицензия на продажу алкоголя и продуктов питания. Бюро по выдаче лицензий не получило никаких заявок на возобновление лицензии. Соответственно, продолжая вести дело после этой даты, Вы нарушаете закон.
Более того, 26 декабря Вы продали два пакета ореховой смеси (лесные и грецкие), просроченной на один день.
В связи с этим Ваша аренда будет прекращена в трехнедельный срок, согласно части 14 (3) (х) (ii) арендного соглашения.
В том случае, если все оборудование и движимое имущество будет вывезено в течение двадцати восьми дней, начиная от сегодняшней даты, и принимая во внимание Ваши прошлые заслуги перед общественностью Ротервирда, всякое последующее делопроизводство будет приостановлено. Если же эти условия не будут выполнены, Вы испытаете на себе всю строгость закона.
Строго говоря, обвинение было обоснованным, однако власти двадцать один год мирились с неорганизованностью Билла Ферди по части административных вопросов, просто высылая ему напоминание в течение двух недель после окончания договора, и Ферди всегда откликался на него. В этом году напоминание не пришло.
Обладая добросердечным характером, он с трудом мог разобраться в темных интригах, которые плелись у него за спиной. Только перечитав письмо снова, он заметил, как странно выглядела подпись Сноркела в конце. Тогда-то он припомнил визит Сликстоуна, и ему открылась жестокая реальность: на этот раз никакого снисхождения не предвидится.
Он стукнул кулаком по барной стойке и испустил животный вопль, похожий на крик боли.
Офис секретаря городского совета Горэмбьюри скрывался в одном из переходов между главными апартаментами мэра на первом этаже здания Городского совета. Работники совета предполагали, что Горэмбьюри – имени его никто не знал, если оно вообще существовало, – в детстве проглотил двадцать восемь томов сборника «Ротервирдских предписаний» и с тех пор не переставал их переваривать. Он мог по памяти зачитывать пассажи законов и перекрестных ссылок, касающихся таких разнообразных областей, как планирование и организация фейерверков, транспортная система и представления канатоходцев. Возможно, политические решения принимал Сноркел, но именно Горэмбьюри воплощал их в жизнь, потому что именно он управлял сложным механизмом городской администрации.
Выглядел он соответствующим образом: тщедушного телосложения, чуть сутулящийся, с кожей цвета выцветшей бумаги и изможденным лицом, выражавшим лишь узкий диапазон эмоций от легкого беспокойства до глубокой озабоченности.
Он всегда ходил в костюме-тройке (только по выходным отказывался от жилетки), носил белые рубашки, не запятнанные ни малейшим намеком на рисунок галстуки темно-синего цвета и башмаки, отполированные до лакричного блеска. Работа поглощала всю энергию Горэмбьюри, не оставляя ни малейшего интереса к женщинам, изысканной пище или общению с людьми. Несмотря на то что мэр считал его старания чем-то совершенно обыкновенным, он никогда не жаловался, а в толковании законов опирался на свою честность и дотошность.
Расставленные в безупречном порядке документы заполняли полки на стенах и картонные ящики с крышками из зеленого пластика, которые росли на полу, точно грибы. Шеренги скрепок разных цветов для разных дел стояли по стойке «смирно», готовые в любую минуту ринуться в бой. По экспертному мнению Горэмбьюри, степлеры только замедляли работу и мешали добавлять материалы в дела.
Он не пользовался перерывами на обед, а поскольку в городском совете становилось безлюдно между часом и двумя, в это время он занимался работой, требовавшей особенной концентрации, или проводил неофициальные встречи. Правда, нынешний визит миссис Бантер ничем не выдавал ее стремление к конфиденциальности.
Она прямо-таки влетела в кабинет.
– Ну так что, вы уже исправили вопиющую несправедливость?
– Помедленнее, миссис Бантер.
– Вы же получили мое письмо? Дуралеи потеряли мое приглашение.
– Да, вы и правда значились в списке гостей.
– Еще бы я там не значилась.
– Вот только…
– Только что?
Горэмбьюри протянул через стол короткое письмо сэра Веронала:
Мы с должным уважением относимся к Вашему списку и сверяемся с ним, однако праздник устраиваю я. Какие бы недостатки ни были Вам присущи, сам я никогда не допускаю канцелярских ошибок: человек без приглашения не может считаться приглашенным. Позаботьтесь о безопасности и, поскольку вы знаете подходящих людей, заранее передайте им мое предложение о работе и укажите почасовую ставку.
Безоговорочный тон и щепетильное отношение к денежному вопросу только усилили растерянность миссис Бантер. У них с сэром Вероналом было много общего; само собой, уж они-то должны прекрасно поладить.
– Вы упомянули мое имя?
– Это было бы весьма неделикатно. Я предположил, что кого-то из представленного списка «случайное пропустили».
У Горэмбьюри не было ни малейшего повода считать отсутствие приглашения для миссис Бантер чем-то, кроме канцелярской ошибки. Она была душой сноркеловских суаре и, конечно, имела все основания присутствовать на мероприятии такого масштаба.
Нечасто ему приходилось видеть подобное отчаяние на человеческом лице. Правда, по собственному мнению Горэмбьюри, пышность празднеств свидетельствовала об угасании цивилизации: то были ярмарки тщеславия и пытки для тружеников. Такое предубеждение исходило из личных ощущений; ведь кто бы стал вести непринужденную беседу с ним? Шутить Горэмбьюри не умел. А разговаривать мог только о предписаниях. До этого времени он держал свое приглашение при себе. Однако выражение лица миссис Бантер решило вопрос.
– Вот, возьмите мое.
Он подтолкнул листок из жесткого белого картона через стол. Миссис Бантер погладила большим пальцем рельефное изображение горностая: вот это класс!
– Я занимаюсь организацией безопасности и в любом случае буду присутствовать на празднике, – добавил он.
Печаль миссис Бантер мгновенно улетучилась. Схватив приглашение, она соизволила бросить лишь: «Дорогуша Горэмбьюри!» – и поскорее вылетела наружу, чтобы ее благодетель не успел изменить свое решение. Свежий воздух подействовал на нее отрезвляюще. В Ротервирдском банке она перевела на личный счет секретаря Городского совета три несчастные гинеи. В конце концов, он – всего лишь жалкий клерк. Однако ее дар так и остался незамеченным: у Горэмбьюри не было времени разбираться в своих счетах.
В приподнятом настроении и радужных чувствах миссис Бантер шествовала по переполненным улицам Фартингейл и Титферат, направляясь к парикмахеру.
5. Черная плита открывается
Фауну Лост Акра можно было разделить на три вида: не потревоженные точкой перехода чистые особи; произвольные сочетания видов, одновременно попавших в переход; и наконец, существа, созданные посетителями Акра. Ферокс знал о двух вспышках человеческой активности – сам он был создан во время первой, произошедшей приблизительно во времена Римского вторжения, вторая случилась несколько сотен лет спустя – и за несколько сотен лет до нашего времени, в ту пору, когда люди одевались в кожу и бархат, а также носили гофрированные круглые воротники на шее. Творения человека в основном оказались неудачными или пали жертвами хищников. Насколько ему было известно, из созданий первого периода выжил только он, а из второго – кот и чудовище в лесной берлоге.
Ферокс считал себя счастливчиком. Они с горностаем дополняли сознания и характеры друг друга. Человеческая часть его натуры с радостью приняла обостренное обоняние и зрение прирожденного охотника, а горностаю понравились широкие умственные способности человека. Они действительно срослись, а не просто существовали по соседству. Ферокс скучал лишь по обществу себе подобных, по братству легиона. Из редких же посетителей Лост Акра Ферокс подружился лишь с одним, да и того не видел уже сотни лет.
Ферокс был в Лост Акре в 1017 году, и поэтому сразу узнал тревожные симптомы: резкие скачки погоды, пребывание сил природы в постоянном конфликте, необычайную активность Природы в соответствии с защитными стратегиями выживания: все живое лихорадочно пряталось в норы, размножалось, заготавливало пищу. Он также помнил миг избавления, пусть и мимолетного, – не постепенного, но похожего на заклятие, на вспышку божественного вмешательства. Знать бы, как это случилось, он попробовал бы повторить. В своем невежестве он мог лишь наблюдать за исходом событий и надеялся только на то, что сможет как-нибудь в них поучаствовать.
Еще прежде, чем увидеть глазами, он носом почуял того уродливого кота, который пробирался сквозь траву, единственный в своем роде – адская помесь кота, мальчишки и пламени, но в первую очередь типичное творение века кожи, бархата и кружева. Существо изредка возвращалось в Лост Акр через белую плиту, но видел он его редко. Ферокс скрылся в траве, доверившись остальным чувствам. Кот потрогал белую плиту – безуспешно, чего и следовало ожидать. Ферокс решил, что путь закрылся оттого, что вся материя Лост Акра разлагалась. К его удивлению, существо не сдалось, а вместо этого начало спускаться вдоль ручья, пробираясь сквозь блестящую, точно проволока, паутину. Внизу лежала черная плита, охраняемая стражем, и это место было слишком опасным даже для Ферокса.
Когда впервые за столетия пробудилась черная плита, сквозь Ротервирд и Лост Акр пробежала энергетическая вибрация, которую, однако же, заметили немногие.
Ферокс ее ощутил.
Ощутил ее и сэр Веронал, сидевший в кресле в своем кабинете и зарывшийся в документацию о последних делах своей финансовой империи. Он почувствовал острую боль за левым виском – симптом легкого надрыва микроскопической мембраны в этой части коры головного мозга, которую создала точка перехода и задачей которой было подавлять его ранние воспоминания. Эти воспоминания все еще лежали нетронутые, как пузыри на дне океана, но во сне и со временем они поднимутся на поверхность один за другим, протиснутся в узкое отверстие и доставят необходимые сообщения. Настанет время, и эти сообщения будут отмечены нейронами и переданы в кору головного мозга, наконец открыв сэру Вероналу правду о его молодости, а также возможность выполнить свое предназначение.