Слава богу, никому из коллег не пришло в голову разглагольствовать об исцеляющей силе времени. Но очевидно, что все полагали, будто с каждым днем трагедия будет отодвигаться в прошлое и выцветать из моей памяти.
Они ошибались, само собой. Я приходила домой позднее некуда и, оставаясь по вечерам одна, включив повсюду свет, думала только о Жанне и Даше. Я не могла понять, что заставило мою сестру сделать то, что она сделала, раз за разом прокручивая в голове все возможные варианты.
Жанна узнала, что смертельно, неизлечимо больна чем-то вроде рака? Нет. Вскрытие бы это показало.
Сестра выяснила, что муж изменял ей? Тут выяснить правду вскрытие не поможет, но все же я уверена, что Илья не заводил интрижки на стороне. А если бы это и случилось и Жанна узнала о любовнице, то реакцией был бы развод, а не прыжок со скалы.
Долги, шантаж, зловещие тайны криминального толка? Весь этот набор со страниц дамского романа отпадал сразу. Сестра была обычной домохозяйкой: никакой второй, секретной, жизни у Жанны быть не могло.
Тогда, может статься, депрессия? Я прошерстила кучу медицинских справочников, перечитала горы статей видных психиатров, изучила все симптомы и не нашла у Жанны ни одного из них.
Депрессивный больной считает, что жизнь в прошлом была бессмысленна, настоящее не представляет интереса и ничего хорошего в будущем не ждет. Но сестра охотно вспоминала детство, юность и вчерашний день, наслаждалась каждым новым днем и строила кучу планов. Не было ни нарушений сна или аппетита, ни горестных самообвинений, ни снижения самооценки или концентрации внимания. Я выписала из одного справочника, что наиболее типичными симптомами депрессии являются снижение настроения (от легкой грусти до тяжелой тоски), утрата интереса к жизни и возможности испытывать удовольствие, снижение жизненного тонуса и активности. Но у Жанны и близко ничего такого не наблюдалось!
Возможно, шизофрения или какое-то другое психическое заболевание? Тоже нет. У нас в роду нет тяжелой наследственности, и Жанна была абсолютно здорова и в этом смысле.
Но вообще-то речь даже не о том, что она не состояла, не привлекалась и так далее. В сестре не было надрыва, надлома, который часто свойственен, допустим, творческим людям. У Жанны был ясный ум, трезвый взгляд на мир и покладистый характер. Она всегда оставалась спокойной, даже немного флегматичной, и лишенной двойного дна. Твердо стояла на земле обеими ногами, рациональный человек. Я могла бы поклясться, что знаю ее как облупленную, и в том, что я знала, не было и намека на истеричность, рефлексию. Если кто из нас двоих и способен на какой-то выверт, то это скорее я, чем она.
Но самое главное, что не давало покоя, – Даша. Жанна обожала свою дочурку, она не сумела бы причинить ей вреда, не говоря уже о том, чтобы убить. Она даже по попе не могла ее шлепнуть. Если какой-то из перечисленных пунктов и был верен, то Даша все равно выпадала из логической картины. Решившись убить себя, Жанна не могла обречь на смерть дочь. Да еще на смерть настолько ужасную, кровавую.
«Не надо!» – что означали эти слова, ворвавшиеся в мою голову той ночью? Возможно, Жанна хотела, чтобы я оставила ее в покое и перестала думать о причинах ее поступка, но если так, то я не могла сделать этого. Не могла остановиться.
В поисках ответов сходила в церковь и даже забрела к экстрасенсу.
Про посещение храма мне особенно сказать нечего: это было все равно что сходить к паспортистке. Обыденно, одним словом. Очевидно, чтобы получить помощь от Бога, необходимо как минимум верить в него самой. Я же постояла, посмотрела, перекрестилась, украдкой поглядев по сторонам, как надо: слева направо или справа налево, да и отправилась восвояси. К тому же священник, с которым я попробовала пообщаться, заявил, что молиться о самоубийце недопустимо.
Что же касается экстрасенса, то тут вышло очень странно.
В каждом номере Журнала мы публикуем гороскоп на месяц – дань моде, что поделаешь. Признаюсь, обычно я сама писала его. Саша с Асей посмеивались: поговори-ка там, наверху, со своими, пусть помогут в том-то и том-то, у тебя там связи!
Как ни странно, получалось у меня довольно лихо. Однажды к нам даже обратился хозяин крупного мебельного салона с просьбой познакомить его с провидцем. Дескать, у него предсказание всегда совпадает, а теперь назрела необходимость в личной консультации. Координат «предсказателя» ему не дали, зато рекламщики убедили поклонника зодиака спонсировать рубрику.
Но на этот раз я решила изменить традиции и попробовать отыскать настоящего экстрасенса. Верила ли я в людей со сверхспособностями? Скорее да, чем нет. Возможно, некоторые из нас действительно одарены необычными талантами. Если один пишет картины или стихи, а другой сочиняет музыку, то почему бы кому-то не уметь предсказывать будущее или заглядывать в прошлое?
В Казани, как выяснилось, проживает масса людей, считающих себя экстрасенсами: колдуны и потомственные ведьмы, некроманты и гадалки всех мастей, медиумы и хироманты, обладатели даром читать будущее, трактуя Коран – священную книгу мусульман…
Ясновидящая по имени Фарида показалась мне наиболее вменяемой, и мы заключили с ней «договор на оказание информационных услуг». Чудная формулировка, как раз в духе времени. Волшебство и провидение тоже подлежат строгому учету.
Фарида добросовестно в подробностях расписала все, к чему стоит готовиться Рыбам, Стрельцам и прочим Козерогам. А после я, сама не до конца веря, что пойду на это, улучила подходящий момент и записалась к ней на прием.
Принимала она в собственном салоне, который располагался в крупном деловом центре и носил ее имя. На двери кабинета красовалась картинка: Фарида, сияющая лучезарной, всепрощающей улыбкой, воздевает руки к небесам. В углу, видимо, чтобы хозяйку салона не подозревали в связях с нечистым, изображен мусульманский полумесяц.
С собой я принесла фотографию Жанны и поступила так, как это делали ведущие в одной популярной телепередаче: попросила рассказать о женщине на фото. Фарида долго вглядывалась в снимок, водила над ним рукой, время от времени впиваясь в меня пронзительным, но при этом слегка затуманенным взором.
Минуты шли, и взгляд ее постепенно становился все более растерянным. Фарида смотрела то на меня, то на фотографию сестры и молчала. Я ждала, не понимая, что происходит, и хотела уже спросить, в чем дело, но тут Фарида нервным движением отодвинула от себя снимок и сказала:
– Извини. Не могу помочь.
– Почему? Что-то не так?
– Я не вижу ее. Как объяснить… – Фарида помассировала виски тонкими пальцами. – Обычно человек или на этом свете, или с мертвыми. Но эта женщина… Она как будто не здесь и не там, а где-то между. А когда пытаюсь понять, перед глазами появляется круг.
– Круг? – не поняла я.
– Да, – раздраженно ответила Фарида. – Круг или что-то вроде кольца…
Она снова замолчала, и я спросила:
– Это все? Больше ничего не видите?
– Она не третьего числа родилась? – вопросом на вопрос ответила ясновидящая.
– Нет, одиннадцатого.
– Может, в марте? Или была третьим ребенком в семье?
– В феврале. И Жанна первенец, – недовольно проговорила я. Что за тычки пальцем в небо?
– Кроме круга в голове постоянно крутится цифра три. Не знаю, ничего не понимаю!
Фарида была явно расстроена, и я тоже. На шарлатанку она не похожа. Ведь не начала же плести про разлучницу-соперницу или что-то подобное. Не пыталась наговорить всего и побольше, в расчете что-нибудь да угадать. Похоже, она вправду видела то, о чем говорила, и не могла понять, что видит. Круг и тройка – что это может означать?
Я уже одевалась, собираясь уходить, когда Фарида вдруг сказала:
– Вот еще что. Она не одна такая. Есть другие кроме нее.
Глава 5
Говорят, нечего Бога гневить. Нельзя жаловаться, что плохо живешь, потому что Он услышит, рассердится и покажет тебе: может быть намного хуже.
Я вроде и не жаловалась, только горевала, боялась, пыталась дознаться до причин случившегося с Жанной и Дашей. Но хуже все равно стало. В конце декабря умер папа. Если в этой ситуации вообще можно говорить о благодарности, то я благодарна Всевышнему, что отец ушел легко. Просто не проснулся утром.
Хотя и тут есть сомнения. Как знать, может быть, кто-то навестил его в предрассветной мгле. Возможно, он открыл глаза, пробудившись среди ночи, и увидел безмолвно стоящую рядом с кроватью молодую женщину, которая держала на руках маленькую девочку. Они пришли к нему, и он попросил их остаться, но вместо этого отправился следом за ними…
В воскресенье после полудня я, как обычно проведав родителей, уехала в Казань. Думала, что мы снова увидимся на следующие выходные, но уже во вторник вернулась в Ягодное, чтобы заниматься похоронами.
В последнее время, как взялась записывать эту историю, я особенно часто вспоминаю отца. Он стоит перед моим внутренним взором, как живой, и мне чудится, что он по-прежнему там, в живописном поселке за Волгой. Не в могиле, а в доме, который построил для мамы и нас с Жанной. Колдует в своей мастерской, белит яблони, подстригает газон. Сидит с книгой или газетой на диване в гостиной, возится с Дашей, помогает маме готовить ужин…
Счастье, что я держу в памяти его лицо и голос, походку и жесты, а значит, это правда – он все еще жив.
У меня папины густые, жесткие волосы с рыжеватым отливом – я всегда коротко стригла их, светло-ореховые глаза, пшеничные брови и ресницы, которые я в юности упорно красила в черный цвет. Он подарил мне веснушки и немного неуклюжую, как мама говорила, жеребячью худобу. Когда мне особенно плохо, я разговариваю с ним – бывает, что и вслух. Я знаю, что он слышит меня, хотя никогда не отвечает.
Теперь, когда говорить мне больше не с кем, только с ними, ушедшими, отец – мой лучший собеседник. Я брожу по своей пустой квартире, в которую больше не пускаю гостей, и с отчаянной настойчивостью спрашиваю отца: как бы ты поступил на моем месте? Одобрил бы то, что я собираюсь сделать? Но чаще задаюсь вопросом: нет ли другого выхода? Может, оттуда, где он сейчас пребывает, виднее?..
Лет пять назад отец решил купить участок на местном кладбище. Мама была против. «Зачем напоминать смерти о себе? – сердилась она. – Так и накликать можно. Помрем – похоронят, найдется местечко, никто еще поверх земли не оставался, всех закапывали».
Кто знает, может, она и оказалась права. Но отец рассуждал иначе. Говорил, что в скорбный час хотя бы об этом беспокоиться не нужно будет. Лучше все заранее предусмотреть и обо всем позаботиться.
Папа много лет работал строителем. Как для живых дома возводил, так, видимо, и мертвым хотел обеспечить пристанище.
Участок выбрал красивый, возле двух молодых рябин. Они пламенеют ягодами, точно льют по умершим алые бусины слез.
Папа и в самом страшном сне не мог увидеть, что первыми обитателями этого уголка станут его дочь и внучка. Он сколотил скамеечку и столик, и они с матерью часами просиживали у дорогих могил.
А теперь вот и для него самого приготовили последнее прибежище.
Мама после смерти отца вела себя собранно и мужественно. Я ожидала, что она будет не в силах подняться с кровати и мне придется взять на себя организацию похорон и поминок. Однако я оказалась лишь на подхвате: мама была полна решимости сделать для своего Володи все, что нужно, сама.
Отношения родителей всегда казались мне идеальными. Мама с папой никогда не ругались и не выясняли отношений – по крайней мере, при нас. Если матери случалось поднимать тему развода, говоря, разумеется, о ком-то другом, она всегда при этом крестилась, как при упоминании о нечистой силе, и добавляла: «Упаси Бог!» Развод с отцом пугал маму и одновременно находился за гранью ее понимания. Думаю, папа испытывал по данному поводу схожие чувства.
Я никогда не представляла родителей в отрыве друг от друга. Даже подумать страшно, какой одинокой мама чувствовала себя без отца.
Начальство снова вошло в положение, и я была рядом пару дней после похорон. Но скоро пришлось выйти на работу – номер «горел». Маму я оставить тоже не могла: жила с ней в Ягодном, приезжала туда вечером, а утром катила обратно. Она, конечно, говорила, что нечего мучиться, мотаться туда-сюда в такую даль, но я видела: она ждет меня, боится ночевать одна в опустевшем доме, который стал для нее слишком большим.
Тридцатого декабря, когда наша редакция отправилась на новогодний корпоратив, у отца был девятый день. Эта дата стала еще одним рубежом. Вся моя жизнь превратилась в сплошную череду «до» и «после». Причем «после» раз от разу становилось все хуже и горше.
До этой черты мама была погружена в себя и убита горем.
После – почти успокоилась, потому что повредилась рассудком.
Думаю, это было сродни состоянию перед экзаменом. Перед сдачей организм концентрирует все силы: обнаруживаются скрытые резервы, открывается второе дыхание. Но стоит сдать, как ты расслабляешься, накатывают слабость и усталость, можно даже заболеть.
Мама держалась до девятого дня – дальше ее не хватило.
Таких кошмарных новогодних каникул у меня не было никогда. Мы отмечали праздник вдвоем с мамой. Я старалась изо всех сил, чтобы хоть немного отвлечь ее: нарядила елку, настрогала салатов. Даже шампанское купила… Только к чему все это?
Началось все как раз в канун Нового года. Утром я готовила нам завтрак, когда мама вошла в кухню и бодрым тоном заявила:
– Слушай, Яша, по-моему, нашим уже пора вернуться.
Я выронила лопатку, которой переворачивала блины, и испачкала пол возле плиты. Уставилась на маму, не понимая, о чем это она, а мама, словно и не замечая моего потрясенного взгляда, невозмутимо продолжила, усевшись возле стола:
– Ты бы им позвонила, дочка! Новый год сегодня, а они все там. Какой юг в декабре? Море уже ледяное, ветер, Дашуля простудится.
– Мам, ты что, ничего не помнишь? – ляпнула я, не успев сообразить, что происходит.
– Все я помню, – нетерпеливо ответила мама. – Папа ждал их, ждал. Поехал забирать, а теперь и его не дозовешься. – Она нахмурилась: – Так ты позвонишь?
Я убрала сковороду с огня и села рядом с мамой. Поцеловала в мягкую, как тесто, щеку.
– Конечно, мамуль. Позавтракаем – и позвоню.
Во время завтрака она пришла в себя, и мы отправились на кладбище – ей так захотелось. А ближе к вечеру мама снова заговорила о том, что Жанне с семьей пора вернуться домой.
У нее теперь было два состояния: во время просветления она все вспоминала и принималась плакать, и тогда мои убогие потуги успокоить ее оканчивались полным провалом. Но чаще всего (а спустя недели две – постоянно) она пребывала в вымышленном мире. И тут уж орать от тоски и ужаса хотелось мне.
Все каникулы я ломала голову, что делать. Нужно будет устроить ей консультацию у психиатра – это ясно. Оставить маму одну в Ягодном в таком состоянии невозможно, об этом нечего и думать.
Я принялась убеждать ее, чтобы она пожила со мной в Казани. Возможно, это сумеречное состояние пройдет, если она сменит обстановку. Но мама ни в какую не соглашалась.
– Куда это я поеду из собственного дома? – протестовала она. И если находилась в помрачении, то непременно добавляла: – Наши вернутся – а тут никого? Отец расстроится.
Слушать, как мама говорит о них в настоящем времени, было невыносимо. Я думала, мы будем вместе ходить на могилы, вспоминать, плакать. Со временем острая боль притупится, превратится в тихую светлую грусть, и мама оправится – вот на что я надеялась. Тем более ей неизвестна истинная причина гибели Жанны и Даши. Но как идти на кладбище, как оплакивать, если муж, дочка и внучка в ее сознании живы?
Мама отказывалась ехать, а я не могла остаться, бросить работу и ухаживать за ней. Наверное, многие осудили бы меня: для любящей дочери выбор между матерью и карьерой очевиден. Но работа была моим способом выжить. Да что там, Журнал и был моя жизнь, и если у кого-то имеются другие жизненные маяки – семья, дети, то это счастливый человек. И потом, где брать деньги? Кредитная машина, ипотека, текущие расходы… Кто возьмется меня содержать?