Так они и порешили: КРИСТИНА.
И вот сегодня празднуем ей 3 года от рождения. БОЛЬШАЯ уже девчонка! Лопочет что-то так серьезно на двух языках и старается выглядеть взрослой. Или мне кажется, что старается, и она на самом деле уже большая?… Но на руки пошла ко мне с огромным желанием, – прямо-таки побежала навстречу, когда узнала меня издали, с распростертыми руками. «Волк, волк», – кричала она громко и радостно. Вот мелочь топающая, ее, наверно, папа научил этому.
Я подбросил ее в воздух, она завизжала от радости, захохотала и прижалась потом к моей груди. Я понюхал ее волосы. Я помню, как нюхал ее волосы всегда, когда брал ее на руки. Не зря говорят, что детские головы пахнут особенным запахом, – чаще молоком. Это можно понять, когда ребенок до года, когда молоко – его основной продукт питания. Не зря же коты и кошки так любят спать в обнимку с такими маленькими малышами, даже если те при бодрствовании умудряются таскать этих животных за хвост. И особенно любят ложиться именно в головах, – не замечали? Или морду свою кладут рядом с головой ребенка.
Вот и теперь ее волосы как будто пропитаны свежим молоком. Запах просто дурманящий.
Она прижалась к моей груди лицом и лопочет: «Волк, дорогой Волк. Я рада, что ты приехал. Я люблю тебя, Волк, ты такой хороший.» И это еще до вручения подарков! Ладно, не буду сердиться на Валентина, что он ее научил так называть меня. Хотя, может быть он ее и не учил, – просто называл меня всегда по фамилии, а она не поняла и стала называть именно так?…
Я пересадил ее себе на шею и пошел навстречу к Авроре. Визгу и радостным подпрыгиваниям мелкой наездницы не было конца и края: «Я на Волке еду! Я на Волке еду!» – вопила Кристи. – «Волк несет меня через моря и через леса! Это так здорово!» Теперь понятно, что простая русская сказка осталась в ее памяти, типа полет или поездка Принцессы на Сером Волке. Аврора широко улыбалась и поднялась мне навстречу из кресла-каталки.
– Привет, Толик. Как доехал?
– Он доехал хорошо! И мы поедем дальше! – не унималась девочка, не давая мне самому ответить.
– Кристи, слезь в дяди Толика! – деланно строго сказала мама.
– Не слезу! Это не дядя Толик, – это Волк! Мой Волк! Мы поедем далеко-далеко, за горные вершины, к солнцу, к свету! – она колотила меня пяточками по грудной клетке, и я радовался, что на ее сандаликах не было кавалерийских шпор. Но все равно мне приходилось придерживать ее за бедра, иначе она бы давно свалилась с меня на траву. – Мы едем, едем, едем, в далекие края, хорошие соседи, веселые друзья… – вдруг запела эта игравшаяся со мной девчонка. Откуда она может знать эти стишки? Или эту песенку? Да еще и на русском языке! Наверно родители часто крутили ей и старые советские мультики? Вот так детки могут выдать много секретов своих родителей. И они беспрецедентно впитывают в себя любую информацию.
– Кристи, ты придумала, во что мы с тобой завтра будем играть? – спросил я, когда она немного успокоилась после встречи и сидела у меня на коленях, держа в руках куклу. Немного растрепанная, немного озорная, немного ручная. Она продолжала прижиматься ко мне, но подаренную куклу не выпускала из рук, – большая кукла, почти с нее ростом. Ей было неудобно таскать за собой эту куклу, но оставить ее в своей комнате она отказывалась. Хотя там я заметил много других кукол… Вот и теперь сидела, жевала ананас, беря его вилочкой одной рукой, и прижимала к себе куклу другой рукой. – Ты только прижми меня к себе крепко-крепко, а то я упаду с твоих ручек, – наставляла она меня ранее.
– Я не буду с тобой играть, я буду только сидеть у тебя на ручках, – ответил ребенок.
– Ну, сиди, сиди, я разрешаю тебе.
– А меня мама спать не прогонит?
– А ты не хочешь спать?
– Не хочу. Я хочу с тобой сидеть. Я соскучилась, Волк.
– Ну, сиди, кто же тебе мешает, – Автора уже подходила ранее, пыталась забрать ее в постель, но мы не дались на мамины уговоры.
Но как бы не было, но девочка постепенно стала всё теснее прижиматься ко мне. Пришлось аккуратно забрать у нее куклу и положить в кресло, от чего Кристи только сильнее меня обняла и зарылась лицом. Дыхание становилось всё ровнее и ровнее. Я чувствовал, как от нее повеяло спокойствием и теплом, – от такого маленького человечка, а столько тепла. Но маленькие детки всегда такие тепленькие, когда засыпают…
Через короткое время она уже крепко спала, и мы с Авророй отнесли ее в детскую комнату на кровать. Она не услышала, раскидала руки по постели и тихонько ровно дышала. А я стоял и любовался этой картиной.
2002.
Я принял спящую Кристину из дверей поезда, и потом одной рукой помог спуститься и Авроре. Надо было спешить, – с другого вокзала отправлялся скорый поезд до их следующего этапа пути. Осторожно сел с крестницей на руках на заднее сидение в такси, а Валентин погрузил вещи с водителем в багажник.
– Толик, спасибо тебе за помощь, – Валентин был очень взволнован.
– Да, ладно, уж, – я прижал указательный палец к губам, давая ему знак не шуметь, и показал на спящего ребенка. – Вы бы и сами справились, как я понимаю.
– Но с тобой как-то спокойнее, – ответила за мужа Аврора.
– Ладно, ладно, поехали.
– Волк, ты с нами поедешь? – вдруг сквозь сон залепетала мелкая.
– Спи, маленькая, спи. Я рядом всегда, – ответил Волков.
– Хороший ты, Волк. Я тебя люблю.
– Я тебя тоже люблю, хорошая моя. Спи тихонько.
2003.
– Волк! Волк приехал! Волк! Ура! – Она повисла на Волкове, обхватив его за пояс.
– Привет, Принцесса. Как твои дела?– понадобились усилия, чтобы оторвать ее маленькие ручонки от пояса и поднять ее до уровня лица. Но она всё равно обхватила Толика за шею и опять прижалась к нему тесно-тесно.
– Хорошо у меня дела! А ты надолго приехал? А то я сильно соскучилась.
– Неужели соскучилась?
– Да, я очень соскучилась. Тебя так долго не было.
– А кто-то еще соскучился кроме тебя?
– Моя Тишка (кукла) соскучилась, моя Хиппи тоже соскучилась.
– А кто это, Хиппи?
– Это мой дельфиненок. Она так прыг-прыг делает в воде, когда я ей рыбку даю.
– А где папа с мамой?
– Мама дома, а папа скоро поедет куда-то.
– Ну, веди меня к маме и папе, я вам что-то привез вкусненькое.
– Тогда побежали скорее… Папа! Мама! Волк приехал!
2007.
Волков стоял в кабинете Валентина на Острове. Он вошел в Город глубокой ночью, когда Аврора и Кристина спали. Будить их он не решился. Да и кто бы решился разбудить их среди ночи и сказать, что их папы и мужа больше нет в живых.
Они бы начали расспрашивать, плакать, а он не хотел врать и рассказал бы, что не успел его спасти. Что сам сжег его тело во вражеском каземате. Что не стал его даже выносить наружу. Что это изменит? У него не было сил рассказывать и объяснять им что-то о смерти Валентина.
Сел за стол друга и включил его компьютер. Положил рядом с клавиатурой на стол застегнутый браслет Валентина. Это последнее и единственное, что осталось от Валентина Монте после последнего их боя.
Он называл в своих мыслях ИХ БОЙ, потому что считал, что бой они вели вместе. Один оружием, а другой своей волей и внутренней силой, которой не хватило, судя по отчету браслета, всего немного, – несколько небольших промежутков обычного стандартного земного времени. НЕ ХВАТИЛО. НЕ УСПЕЛ.
Анатолий сильно сдавил голову руками, потому что в голове до сих пор непрерывно звучал голос друга:
– Толик. Заклинаю тебя. Спаси моих жену и дочку. Я так мало был с ними, и так об этом жалею. Расскажи дочери обо мне. Обними и носи на руках девочку, как ты это делал в ее детстве, когда приезжал к нам погостить. Она часто и много об этом вспоминала, когда тебя не было с нами. Подари ей ее любимые гладиолусы, или какие она теперь полюбит цветы и от моего имени тоже. Люби ее, как свою дочку, – и сохрани её жизнь. Передай моей дорогой жене мои извинения, что я так глупо попался и не смогу их теперь защищать, а дочку растить. Что не смогу по утрам приносить ей сирень или дикие гвоздики и оставлять их на столе до ее пробуждения. Передай им обоим, что я безумно их обоих люблю, любил и буду всегда любить, – даже на небесах. Пусть живут и будут счастливы. А я буду счастливо смотреть на них с небес вместе с ангелами и херувимами.
На экране компьютера появилась программа управления всеми системами, и Волков начал всматриваться в колонки цифр и букв. Начал вносить в них изменения.
– Все ключи, пароли и коды доступа я передал на твой браслет и синхронизировал их на центральном сервере Города еще дома. На всякий случай… Коды доступа на Острове прежние, но я добавил к паролям «+¥», – знаю, ты понял.
Понял, понял. Теперь Одинокий Волк сам на месте разбирается в разных правах доступа, сводя их все воедино. Да и собственно доступ извне в эти системы придется закрыть напрочь. Оставить только с его браслета. Слова Валентина горели в памяти непрерывно, – для этого не надо было и запись включать.
– Можешь не искать больше никого за пределами Города, – я проверил перед выходом из квартиры: никого в живых не осталось.
Волков задумался: Значит и доступ ни для кого не должен оставаться, – хотя бы для того, чтобы не путать саму систему несуществующими ссылками. Осталось в работе три браслета: на моей руке, на Авроре и на Кристине. Еще один – запасной – браслет я нашел в сейфе Валентина, и его собственный браслет лежал передо мной на столе. Аврора сама должна его открыть, – тогда все главные права администратора системы будут перенаправлены на ее браслет. Себе Волков оставил высший доступ в систему, – хотя и опасно: мало ли в чьи руки может попасть эта железяка. Хотя, все оставшиеся, кроме запасного, были «заточены» под конкретное лицо с определенным генетическим кодом и вполне точно настроены на энергетическое и магнитное поле владельца. Можно, конечно, перенастроить, – но для этого надо много знать такого, о чем на всей Земле уже никто не знает. Уже не знает. Никто…
– После того, когда всё как следует уляжется, поезжай туда и переведи всё управление вручную на жену или на дочь, – посоветуешься с ними на кого.
Сделал, Валентин, сделал уже. Всё, как ты и просил, сделал. Вот, ставлю последнюю точку в настройках, – и сделал. Спи спокойно. Царствие тебе Небесное.
– И заклинаю тебя, не давай дочери выйти в мир до того, как ей исполнится ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ! Заклинаю и прошу тебя. Помоги спасти их, – они самые дорогие мне люди, которые были и есть в моей жизни.
Ну, это можно устроить. Даже с самыми сильными правами администратора она не сможет отменить то, что Анатолий сейчас вносил в настройки системы.
– И целуй в лоб и щечку мою маленькую Принцессу при каждой встрече от моего имени. И целуй руку моей жене от моего имени каждый приезд на Остров. И помни меня, пока сам будешь жив. Спаси моих жену и дочь, и Бог всегда будет с тобой!
«Прости, Валентин, но я надеюсь, что ты понимал, что это я не смогу делать часто», – думал Волков. – «Это уже не от меня зависит. Я и сам бы остался с ними жить, но…»
– А теперь рекомендую снять браслет, выключить все виды связи, спрятать браслет в большой железный сейф, чтобы он не мог быть найден никаким зондированием местности. Оденешь его тогда, когда будешь ехать на Остров.
«Это я тоже сделаю. Вот выйду с Острова, – и сделаю», – думал Волк. – «Девочки твои, – нет, НАШИ, – тут пока сами справятся, а я пока побуду в состоянии выключенных всех каналов связи. Снимать браслет не буду, – мне нужна его функция и защиты, и нападения, и много чего еще. Но все виды выходов на связь и пеленга, по которым меня смогут вычислить, придется отключить. Придется Авроре и крестнице пока побыть без меня. Ну да ничего, справятся. Аврора не маленькая уже, и Кристи под ее надежной защитой. Припасов им на тысячи лет хватит, – об этом когда-то Табул позаботился».
– Передай моей дорогой жене мои извинения, что я так глупо попался и не смогу их теперь защищать, а дочку растить. Что не смогу по утрам приносить ей сирень или дикие гвоздики и оставлять их на столе до ее пробуждения. Передай им обоим, что я безумно их обоих люблю, любил и буду всегда любить, – даже на небесах.
Нет, Волков не сможет сейчас это им сказать. Надо будет подождать, пока хотя бы сам справился со своими чувствами, – и приедет, чтобы принести им эту страшную весть, эту страшную запись последних слов их отца и мужа.
Пора уходить. Он должен еще до рассвета уйти далеко от Острова. Придется оставить браслет Валентина Монте на столе, – они сами его найдут и всё поймут.
ДО СВИДАНИЯ, ДЕВОЧКИ, – мысленно произнес Волков, выключил рабочий компьютер доступа и вышел из кабинета.
Знать бы теперь, через сколько лет он сможет приехать сюда и выполнить последний наказ друга… Пока никто этого не мог знать.
Табул. 1969. Библиотека. 001.
Дни проходили за днями, и приближалось окончание обучения в университете. На горизонте уже маячили выпускные экзамены, хотя для иностранных студентов это не было большой проблемой.
Написание дипломной работы приближалось к концу. Но Табул не хотел, чтобы это была заштатная работа, – его самолюбие и гордость требовали, чтобы это было что-то выдающееся. Потому он не вылезал из центральных библиотек. Для него, обучающегося по специальному приглашению правительства страны, было выписано отдельное разрешение пользоваться фондами и запасниками. А периодические чаепития с сотрудниками, и особенно с сотрудницами, сдобренные простыми сладостями, давали ему даже возможность копаться в тех ящиках, которые…
Во время взятия и последующей оккупации Германии в советскую страну вывозились целые эшелоны различных ценностей: книги, картины, статуи, антиквариат… Как из самой Германии, так и из остальных оккупированных стран. Часть из этих грузов были вывезены изначально нацистами в свои хранилища и даже не распакованы, а потом вывезены без должного учета разными людьми и службами в тех же ящиках. Одни гиены сменяли других гиен у трупа и частей трупа поверженного противника. Много таких ящиков теперь хранилось по многим центральным музеям, библиотекам, архивам. Конечно, первичный предварительный осмотр их был проведен, и не раз, но часто их значимость и ценность определялась на глаз, на вес, и потому предстояло с ними еще работать и работать. Работа пыльная, неприятная, кропотливая. Книги нужно было вынуть из забитых ящиков, очистить от пыли, обработать, классифицировать, определиться с их ценностью и потребностью в них, определить им место, внести в каталоги… Ну и т.д., т.п., и пр. А под разговоры с милым иностранцем, перемежающиеся чаепитиями, это неинтересное и нудное занятие протекает значительно приятнее.
Табул сидел на куче ящиков с немецкой маркировкой и по одной осматривал извлекаемые из ящика книги. Конечно, сохранность многих з них была относительна, ведь и перекладывания солдатскими руками в непредсказуемых погодных условиях, и хранение ящиков в вагонах на запасных путях, в не приспособленных подвалах и хранилищах, давали о себе знать. Табулу и самому было интересно сдувать с них пыль, или стирать ее мягкой ветошью, первым за столькие годы открывать эти книги, – возможно десятилетия и столетия, – и пролистывать их, просматривая тексты и иллюстрации.
Сегодня была очередь книг, вывезенных немцами из какой-то библиотеки в Праге. Так, по крайней мере, гласила надпись черной краской на упаковочном ящике. Правда, надпись еще гласила, что в ящике находится картина Юбера Робера, однако самой картины в этом ящике не было.
Примечание автора (Материал из Википедии – свободной энциклопедии):
ЮБЕР РОБЕР HUBERT ROBERT
Дата рождения: 22 мая 1733 г.; Paris, France
Дата смерти: 15 апреля 1808 г.
Национальность: французы
Направление: Рококо
Жанр: каприччо
Сфера: живопись, рисунок
Юбе́р Робер (фр. Hubert Robert, 22 мая 1733, Париж – 15 апреля 1808, там же) – французский пейзажист, получивший европейскую известность габаритными холстами с романтизированными изображениями античных руин в окружении идеализированной природы. Его прозвищем было «Робер из Развалин» (Robert des Ruines). Художник имел обыкновение оставлять на полотнах свои фирменные метки. В каждой картине среди надписей на стене руины, на памятнике, каменном обломке, даже на клейме коровы и др. можно найти имя: «Hubert Robert», «H. Robert» или инициалы «H.R.». На некоторых картинах среди изображённых людей художник оставлял свой автопортрет (седовласый мужчина средних лет).