– У меня все, – заканчивает он и садится на стул.
– Ну вот, хоть что-то вразумительное услышал, – говорит Соков, занося Ленин бред к себе в блокнот.
– Кто сегодня дежурит?
– По графику Бритвин, – подсказывает Галевич.
– Ты?!
– Ох-хо.
– Снимаю с дежурства! Ермолин? – вопрошающе глядит на Деда. – Кто?
– А я почем знаю! Надо подумать.
– Нечего думать! Дежурить будет… – шеф ведет карандашом сверху вниз по графику, – Борисов!
– Помилуйте, Николай Михайлович, – я просто стону. – Почему? У меня на сегодня другие (вставляю для важности) оперативные планы.
– Скорректируешь, – он делает пометку в графике и захлопывает журнал. – Как раз по твоей «земле» в дежурке заявитель сидит. Бери его и разбирайся, как положено.
– Но…
– Что?!
– Понял.
– Тогда по местам!
Мы дружно поднимаемся с нагретых мест.
– Сейчас все ко мне! – громко гнусит Галевич.
После шикарного кабинета шефа место обитания зама кажется маленьким и убогим. С трудом втискиваемся в щель между платяным шкафом и огромным письменным столом, за которым очень любит восседать зам. Вот и на этот раз, поместив свое невысокое плотное тело в массивное кресло, Галевич сразу открывает какую-то папку и углубляется в чтение.
– Вы бы, Леонид Васильевич, хоть стулья для личного состава где-то попросили или на худой конец стырили, – говорит Ермолин, бесцеремонно усаживаясь на подоконник. – А то некрасиво получается – пред вами столько офицеров, а присесть не предложите.
Галевич молчит. Потом, закрыв папку, смотрит на Деда.
– Я полагаю, Владимир Александрович, ваше сегодняшнее поведение на совещании у руководства перешло определенные границы субординации.
– Это вы про что? – Дед демонстративно закуривает сигарету и выпускает густой клуб дыма в сторону открытой форточки. Курит Володя исключительно «Лайку» – небольшие, дешевые сигаретки с еле заметным желтым бумажным фильтром. Ничего другого из курева он просто не признает. Говорит, что привык.
– А вы не догадываетесь?
– Лично я усматриваю в попытках руководства и ваших, в том числе, неуважительное отношение к офицерам. Так вот, правила субординации должны соблюдаться обеими сторонами, как об этом прописано в уставах. Вы знакомы с данными документами? Когда кто-то позволяет, пользуясь преимуществом в должности, унизить, тем более опера, я никогда молчать не буду. Если у вас с Соковым есть претензии ко мне или вы оба считаете, что оскорблены мной, могу посоветовать обратиться по команде к вышестоящему руководству.
– Ладно, Владимир Александрович, считаю эту тему закрытой.
– А зачем вы вообще личный состав собирали? Только за этим? – Ермолин откровенно злится. – Задачи нам уже поставлены, так что работать начинать самое время!
– Не только. К концу года сложилась, я бы сказал, не совсем благоприятная обстановка с раскрываемостью. Поэтому наметьте каждый перспективу на ближайший период и сегодня не позже шестнадцати часов доложите.
– А как же ваша секретная информация? – с чуть заметной иронией в голосе спрашивает Воробей. – Вот давайте на нее все вместе и навалимся.
– Еще не время, – натянуто улыбается Леня. – У меня все. Вопросы есть?
Молча выходим в коридор и идем к себе в отсек.
– Да пошли они все! – громко говорит Петр, усаживаясь за стол. – Не знаю как кто, а я пиво схожу выпью. Кто компанию составит?
Тут же подписывается Андрей Брагин и Краснов. Воробей отказывается и уходит к себе доклеивать очередную модель. Деда даже не спрашивают, поскольку пиво иначе как разбавленной мочой он не называет.
Троица быстро одевается и направляется на выход.
– Если меня кто-то будет искать, – обращается ко мне Леха, – скажешь, на территорию вышел.
– Скажу, только очень долго не расслабляйтесь.
– Да что ты, мы мигом. Туда и назад, – уже от двери поворачивается Краснов.
– Ну, давайте, давайте… – вслед им бормочу я и сажусь за свой стол.
«Да, повезло сегодня, слов нет. Все вечерние планы накрылись, так сказать медным тазиком. Сейчас первым делом надо отменить все аудиенции. Так ведь не поймет, обидится. Звонить поздно, девушка она дисциплинированная и к тому же отличница – уже в институте. Дождемся вечера».
Переключаюсь на Деда. Он разложил на столе папки с делами и пишет. Главное отличие от нас, молодых, в том, что Володя никогда не запускает «писанину», такую ненавистную для нас всех. Любую свободную минуту он уделяет именно ей. Поэтому он частенько подсмеивается над нами, получившими «втык» на очередном совещании за не вовремя представленные материалы, отчеты и сообщения и, покуривая, усмехается, когда я целый день напролет не вылезаю из-за стола. В этот момент он может предложить куда-то выйти и вкусить благородных напитков за его счет. Короче – издевается. Обычно я без злобы посылаю его куда подальше. Дед улыбается и остается на рабочем месте.
Мне надо идти в дежурку и забирать оттуда заявителя, чего именно сейчас страшно не хочется. Скорее всего, это очередной «глухарь», укрытый материал. Затем наступит пора прятанья за сейфом от назойливого заявителя, желающего узнать судьбу его дела, вздрагивания при одном только упоминании прокуратуры и т. д. Ничего не поделаешь – такова политика и правила, придуманные не нами, но которым мы, рядовые исполнители, обязаны придерживаться.
Оттягивая момент, решаю пристать с разговором к Ермолину. Авось в процессе Дед выложит что-то умное, подскажет, наконец…
– Саныч?
– Чего тебе надо? – отрываясь от важного занятия, спрашивает меня Дед. Спрашивает спокойно и безразлично.
– Да вот, хотел посоветоваться…
– По заявителю этому?
– Да вроде нет, с ним-то все ясно: заява, объяснение и материал под жопу. Все просто.
– Смотри, как Галевич заговорил, – бурчит Володя и вновь приступает к письму.
– А что делать? Ты же слышал, как по Воробью проехались?
– А не бери в голову. Поговори с мужиком по-человечески, а там видно будет. Ведь на нем ничего не кончается. Как были «глухари», так и будут. И никуда от этого не денешься. Знаешь, с чем я иногда сравниваю нашу профессию? – Дед откладывает ручку и снимает с носа очки. – С альпинизмом! Да, с альпинизмом! Представь себя у подножья горы. Она высока и неприступна, а верхушка покрыта снегом и туманом. Чувствуешь, как у нас.
Володя достает «Лайку» и закуривает.
– Вот прибыл ты, к примеру, на место происшествия. Вначале ничего не ясно. А если это не установленный труп? Тогда поначалу вообще свет туши. Вот и начинаешь потихоньку прощупывать, зацепки искать, свидетелей – свою базу устанавливаешь и опрашиваешь. Факты, на первый взгляд, малозначительные, анализируешь, выстраиваешь из них версию, ту цепочку-веревочку, вдоль которой идешь к цели. Так и у них. Я, конечно, этим делом не занимался, но представляю нечто похожее. Наверняка в первую очередь разведку проводят и базовый лагерь разбивают. Потом маршрут намечают, крючья всякие в камень вколачивают, тросы натягивают. Видишь? Все сходится.
Дед оставляет окурок в пепельнице и тут же достает еще одну сигарету.
– Затем по цепочке добытых фактов и доказательств подбираешься к нему, с кем очень хочешь встретиться. Но может случиться и так, что не на ту веревочку положился и она обрывается, а ты летишь вниз. И все начинаешь с самого начала. У них – альпинистов – это обычно заканчивается большими проблемами со здоровьем. Но вот потянул ты другой «конец». Чувствуешь, он натянулся и провисать не собирается. Тогда, собрав силы, тянешь на себя. Обязательно попадутся на пути препятствия различные, за которые цепляться будет, но это мелочи. Перед тобой вершина, пик, на который должен взойти. И вот, преодолев все, ты там наверху. «Ласты» мерзавца скованы сзади, он безоговорочно признает поражение, и ты торжествуешь. Нет, просто кайфуешь! Ты победитель! Герой!
– Но надо опускаться. Если чуть притормозил, то обязательно помогут занять подобающее положение на земле и указать на новый объект восхождения. И так без конца. Но тебе все равно, потому что все это вошло в твою кровь, стало вторым «я». Ты опер, а ОПЕР не профессия, а состояние души. ОБРАЗ ЖИЗНИ! А иначе нельзя. Работать не сможешь. Вернее, потрудишься чуток и на другое непыльное место слиняешь. А если на всю жизнь себя связать, то это именно то, о чем я толкую. Вот так-то. Если дойдешь до этого сам, значит, будет толк, а нет – меняй профиль службы. Многие этому не верят. А зря! У подводников, летчиков такая же точно ситуация.
Дед кладет давно затухшую сигарету в пепельницу и вновь переключается на бумаги.
– Иди, работай, не мешай, – ворчит он и углубляется в свои дела.
Пора приглашать заявителя. Я беру трубу местного телефона.
– Альберт! Это я. Если не трудно, задержанного ночью мужика ко мне доставь.
– С превеликой радостью, – отвечает Поляков. – Сейчас лично притащу.
Глава 4
В кабинет без стука заходит Альберт и пропускает невысокого мужчину лет тридцати пяти. Тот переступает порог и боязливо останавливается у двери.
– Вот, принимай клиента, уже дозрел, – шутит Альберт, слегка подталкивая его в спину.
– Спасибо, извини, что побеспокоил, – благодарю Полякова и вместе с ним выхожу в коридор.
– Личность установили?
– Вроде да, по крайней мере я уверен – не врет. Еще утром связался с «Компрессором», так вот, подтверждают его личность. Действительно, вчера в командировку на завод прибыл такой из Железногорска. Семенов его фамилия. Пробыл на заводе до обеда и отправился поселяться в гостиницу. На заводе его уже ждут. Все интересовались, что случилось.
– И что сказал?
– Да наплел, что без документов и все такое. Мужик, судя по всему, неплохой. Я ему свой бушлат на время презентовал, чтобы совсем не замерз, а то привезли в одной рубашке. Сказал им, что скоро отпустим.
– А это ты поторопился, – шучу я.
– Ну, я пошел, – говорит Альберт и выходит за дверь.
Пока не предлагая сесть, рассматриваю мужчину. Он переминается с ноги на ногу и выжидающе на меня смотрит. Милицейский бушлат без погон висит на нем мешком и смешно топорщится. Сказывается большая с Поляковым разница в росте. Под бушлатом, что особо трогательно, замечаю аккуратно завязанный яркий галстук.
Я указываю рукой на стул. Семенов пододвигает его к столу и усаживается напротив меня.
– Можно водички, – тут же спрашивает он, заметив на подоконнике графин. Я молча киваю. Жадно напившись и утершись ладонью, Семенов устраивается на край стула и, нахмурив лоб, сосредотачивается.
– Ну что, давайте познакомимся, – предлагаю я.
– Здравствуйте, – невпопад реагирует Семенов и тут же, спохватившись, поправляется: – Семенов Виктор Николаевич, – и замолкает.
– Дальше, дальше, – подгоняю его, рассчитывая как можно быстрее ввести разговор в нужное русло. Иной раз излишние эмоции и медлительность заявителя элементарно утомляют. В данном же случае никаких конкретных мер я предпринимать и не собирался. Если признаться честно, то для себя я уже решил, что вынесу постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Сейчас же предстояло подвести Семенова к мысли о том, что во всем случившемся виновен только он сам, и благополучно разойтись.
– А с чего мне начинать? – он явно «зажат» и растерян. А это уже хорошо для нашего «дела». Я позволяю себе иронизировать.
– Вот что, Виктор Николаевич, расскажите все подробно, о том, что произошло с момента приезда в наш гостеприимный город. Если мне будет что-то не ясно, задам вопросы.
Достав лист бумаги, я несколько подаюсь вперед, всем своим видом изобразив участие и готовность внимательно выслушать весь его полупьяный бред.
Семенов шумно выдыхает и, откинув пятерней с покрывшегося каплями пота лба влажные волосы, начинает говорить.
Из его сбивчивого рассказа следует, что прибыл в командировку вчера утром и прямо с вокзала отправился на завод «Компрессор», где до шестнадцати часов занимался производственными вопросами, ради которых и приехал из Железногорска. Вечером поселился в заводскую гостиницу. Приведя себя в порядок после дороги, решил перекусить и заодно прогуляться. С перекусить Семенову сразу очень повезло, так как в непосредственной близости от гостиницы имелся известный всем аборигенам «гадюшник» под нежным названием «Мороженица “Снежинка”». Выпив пару стопок коньяку и увидев одиноко сидевшую за соседним столиком девушку, взыграл гормонами и распушил хвост. Затем последовало классическое в таких случаях продолжение банкета: льющееся рекой шампанское, цветы, недвусмысленные предложения посетить «номера», кокетливые отказы и томные многообещающие взгляды. Разумеется, денег не экономил в предвкушении более тесного знакомства. Как и полагается по классике жанра, о которой очень любит порассуждать Воробей, откуда-то появился приятный молодой человек – бывший одноклассник Валентины (так звали пассию Виктора Николаевича). С ним тоже пили за дружбу, за любовь, за наш замечательный город. Получилось так, что «нализался» наш Ромео основательно и перестал осознавать реальность. И вместо того чтобы ползти к себе в гостиницу, находящуюся за углом, как истинный джентльмен, напросился провожать Валюшу, надеясь у нее и заночевать.
Его не смутило даже то, что Валин дом находился почему-то за темным, грязным пустырем, заросшим густым кустарником. Попав на пустырь, он средь зарослей потерял возлюбленную, которая куда-то мигом слиняла, оставив несчастного Семенова в гордом одиночестве. В это время промелькнувшая во мраке тень опустила на его темечко тупой твердый предмет, и наступила временная потеря сознания.
Мне была предъявлена большая продолговатая шишка. За этот довольно непродолжительный промежуток времени с Виктора Николаевича были сняты: золотое кольцо, куртка кожаная на меху, импортный замшевый пиджак, в котором находился бумажник с документами, и деньги в очень приличной сумме, которые Семенов побоялся оставить в гостинице. Очнувшись, он добрел до дороги, где стал тормозить проезжающие автомашины, и был подобран нарядом милиции.
– Это все? – равнодушно спрашиваю Семенова.
– Да, а что еще говорить? – пожимает плечами мой оппонент.
– И что, больше ничего не помните? – заранее начинаю готовить плацдарм для атаки.
– Нет.
Вот так коротко и ясно! Просто замечательно! Можно начинать. Я вальяжно отваливаюсь на спинку кресла, достаю и закуриваю сигарету.
– Мне все понятно. Никого не видели, ничего не знаете! А теперь скажите, уважаемый, как же это вы докатились до жизни такой, – с пафосом начинаю я профилактическую воспитательную работу. Ее цель в данном случае заполучить инициативу и изначально дать понять потерпевшему, что он вообще по жизни не прав. В произошедшем с ним виноват только сам и в настоящий момент отвлекает органы милиции от весьма серьезных дел.
Минуты три я высказываю Семенову все, что думаю о нем самом, его моральном облике, недостойном советского человека, а так же напоминаю про партком и оставшихся в Железногорске жене и детях. Оказалось, правда, что в партии Семенов не состоит, а с женой уже давно в разводе, что по большому счету для меня не имеет никакого значения.
Заметно, что Виктору Николаевичу стыдно. Он сидит, потупив взгляд. Создается впечатление, что еще немного моих усилий, и он в раскаянии опрометью выскочит из кабинета и скроется в неизвестном направлении. Это было бы здорово!
И тут мои сладостные мечты прерывает тихий, жалобный голос Семенова:
– Помогите мне, пожалуйста. – Гляжу на Семенова. В его глазах застыла мольба и навернулись слезы. – Помогите, – еще раз повторяет он. – Деньги и вещи, которые пропали, не мои. Пиджак и куртку мне одолжил знакомый, все-таки в культурную столицу ехал, не хотел лицом в грязь ударить, – Семенов горько усмехается, а я отмечаю, что произошло именно то, чего он так опасался. – А деньги, – продолжает Семенов, – деньги мне всем «хором» на покупки собирали. Края у нас, сами знаете, голодные. Как я людям в глаза смотреть буду? – Он удрученно замолкает.
«Да, ситуация… – размышляю про себя. Торжество такой близкой победы куда-то улетучивается.
– Чем же я тебе, друг милый, смогу помочь? Разве что справку об утрате паспорта выдать. Это всегда пожалуйста, – произношу я уже без прежнего нахальства. – Пойми сам, кого искать?
В ответ пожимает плечами.
– Не знаю я…
Вообще Семенов мне чем-то импонирует. Рассказывает все правдиво, не обходя острых углов, вещи называет своими именами. Кажется, прав был Альберт, мужик действительно неплохой, жалко. Хорошо бы, конечно, помочь, но как? Ладно, дальше видно будет. Решаю поработать с Семеновым более плотно.