« …Ты позови меня вдаль…
Я днями готова идти…
И времени вовсе не жаль…
И трудности мне не страшны…
Ты позови меня вдаль…
Любимой своей назови…» – негромко прочитала она стих.
После прочитанного стиха она смолкла, а потом с болью сказала:
– Это я ему писала, совсем молоденькая была ещё. Ладно, давай сядем за стол, ты сам-то поешь, а то сил не хватит, вот так со мной ночи проводить, – потом, присев, продолжила:
– Вроде всё хорошо, но вот тепла, душевного тепла, Владушка, нет, одиночество связано с холодом незримой нитью, моя жизнь, как еда без соли, или как костёр из сырых дров без стоящего пламени, даже не знаю с чем, и сравнить, – она замолчала.
Ведьма грустно смотрела на керосиновую лампу на подоконнике, и только глаза говорили, что она вся в прошлом. Влад не хотел ей мешать и тоже молчал.
Сумчиха вновь заговорила:
– Молод ты, не знаю, поймёшь ли, мне иногда так скверно на душе, хочется хоть на денёк в юность, многое бы отдала за несколько дней юности, ведь даже хлеб в юности другой, намного вкусней, да всё другое и снег белей, и солнце ярче. А поцелуи, эти поцелуи юности, в них и запах ночной фиалки, и шум весеннего дождика, даже не передать всего, а посиделки у костра до зари, что их заменит? Вот так-то, но ты ещё так остро не ощутишь это, такое со зрелыми годами приходит, да и то не к каждому. Иногда такие ощущения приходят ко мне и сейчас, но на секунду, может на две, и ты твёрдо понимаешь – вот они, сердце начинает биться по-другому, ты вдыхаешь воздух глубоко и всеми силами пытаешься удержать эти ощущения, но они также внезапно уходят, оставляя такую досаду, хочется бежать, догнать их, но ты понимаешь, что это невозможно, и у тебя комок к горлу подкатывает, на глаза наворачиваются слёзы, а довершает всё тяжёлая мысль, как же мы были расточительны в юности!
Всё это она говорила тоскливо с расстановкой, временами глубоко вздыхая, казалось, что ведьма рассказывает, чью то повесть.
Влад оторопел, он никак не ожидал от Сумчихи таких откровений, не ожидал, что эта сильная волевая женщина вот так запросто расскажет про свою жизнь, да как, так что захотелось пожалеть её, сказать какие-нибудь слова участия. Но он всё же сдержался, понимая, что его слова, в общем-то, не уместны, скорее всего, они бы ещё больше нагнали грусти на неё.
Вдруг Сумчиха громко засмеялась и с иронией сказала:
– Я в гости пришла, к себе в гости! – затем резко прервала смех, и предложила: – А что, Човырь, может, станцуем? Время ещё есть…
– Как хотите, Дарья Ильинична, – согласился Влад.
– Да нет, грусть на себя нагнала, потом станцуем как-нибудь, мы теперь надолго вместе. Ну ладно, пора мне, никак не могу привыкнуть, я всегда была сама хозяйка времени, ну ничего, теперь уж мало осталось терпеть. Ну а потом погуляем по околицам, учить тебя буду всему. Её глаза блеснули лихим огоньком. – Ты не провожай меня, завтра жди как обычно, после полуночи, а пока ложись спать, спи, пока возможность есть, потом ночи бессонные пойдут.
Она ушла незаметно. Влад ещё долго сидел, размышляя о том, что рассказала ведьма, и только когда стало светать, лёг.
Снился ему луг, на котором всегда косил траву для своей скотины. Видится ему во сне, будто делает мах косой, трава подкошенная падает, но пока он делает следующий замах, трава вновь на своём месте, словно и не скошена была. Снова коса подсекает траву, трава, подкошенная падает, но перед замахом опять на своём месте. Вот так он и махал, пока не услышал голос справа от себя:
– Ты возьми парень моё точило и им косу поточи! – перед ним старец. Седовласый старейшина в белой льняной старинной рубахе, седые волосы его охватывало красное очелье, он протягивал точило.
Но тут второй голос слева:
– Возьми и моё точило! – произнёс человек в непонятном пёстром одеянии.
Он тоже протягивал точило, но у него всё было не наше, и лицо другое, волосы и глаза чёрные как уголь, и одежды чужие, у нас такие не носят, да и голос вкрадчивый, слащаво-обещающий, так не говорят на хуторе.
Влад взял точило у седовласого старца и, поточив косу, стал косить, трава ложилась легко и ровно, так он прошёл быстро большой участок покоса.
«Хорошо! А дай чужое второе точило попробую, а вдруг ещё быстрей пойдёт косьба?» – подумал он.
Взял второе точило и им поточил косу. Но косьба пошла по-другому, коса всё не так шла, а потом и вовсе так в землю воткнулась, что пришлось её с невероятным усилием вытаскивать, но при этом лезвие косы со звоном сломалось, и обломок впился в ногу, но обломок не остановился, а стал резать дальше ногу и ползти верх, как змея. Кровь залила вокруг всю траву, боль невыносимая, а главное безумный страх, страх сковывал и не давал пошевелиться, и когда осколок лезвия косы приблизился к животу, Влад с криком открыл глаза, весь разбитый, он ещё какое-то время приходил в себя от увиденного во сне, потом пошел, напился холодной воды и сел у печи, полностью подавленный таким сном.
– Нет, хватит! Всё надоело, что я затворник какой? Пойду к соседу схожу, хоть новости хуторские узнаю, да и о своих расспрошу! – сказал он сам себе.
Приведя себя в порядок, надев выходные вещи, пошёл. Подойдя к хате соседа, стучать не стал, а сразу прошёл во двор. Под навесом, что-то напевая, сидел Тимоха, чинил конскую упряжь. Влад радостно поздоровался:
– Здорово живёшь, сосед!
Тот не ответил, лишь кивнул головой.
– Что, и ответить не хочешь, я ведь худого тебе не делал? – сказал Влад.
– Здоров, – буркнул Тимоха.
Влад пытался разговорить его:
– Слышал, ты себе дальний покос взял, как сам-то, справишься? – спросил Влад.
– А тебе кака забота, справлюсь иль нет? Не справлюсь – люди помогут, – недружелюбно сказал Тимоха.
Разговора не получалось. Влад предложил:
– А может, выпьем, как раньше, посидим, прошедшее вспомним, а, сосед?
– Ну что же, давай выпьем, поговорим, – согласился Тимоха и добавил: – Ты в хату проходи, я сейчас принесу всё, что надо.
Влад прошёл. В комнате, кроме грубого стола да двух таких же грубых скамеек, почти ничего не было, полка с посудой возле печи и всё. Влад сел на одну из скамеек и стал дожидаться соседа. Тимоха зашёл, сжимая в одной руке бутыль, в другой чашку с квашеной капустой, той же рукой он прижимал к груди кусок солонины. Выпили. После выпитого Тимоха сразу заговорил:
– Ты скажи мне, Влад Човырёв, что тебе не хватало? Жена хорошая, сын такой хороший парень, покос лучший, хозяйство большое, чего тебе ещё надо было, а?!
– Ну что ты так, сосед, по фамилии, давай говорить как раньше, по-свойски. – Выпили ещё.
– Про моих что слышно? – спросил Влад.
– А что твои, у них всё хорошо, – ответил Тимоха.
– Радка ничего про меня не спрашивала? А сын Лекша? Тимоха отрицательно покачал головой и уставился на Влада.
– Ну что же, слушай, коль спросил, – начал рассказывать Влад.
– Знаешь, с чего всё началось?
Как-то давно на ярмарке я увидел Миланью с соседнего хутора, раньше видел её совсем девчонкой, а тут увидал – такая красавица, и стан, и лицо, одно загляденье. В своих мыслях слабину себе дал, такая страсть у меня к ней появилась, нет, не любовь, а именно жгучая страсть, я даже испугался и решил, больше её не видеть, но вот беда, когда я на неё пялился, мой взгляд Сумчиха перехватила, она в сторонке стояла и смотрела, тогда я этому значения не придал. После той встречи стала Миланья мне во снах сниться, всегда голая, то в ромашковом поле стоит, то на травке бесстыдно лежит, а то в речке плескается в сиянии радуги, глаз не оторвать. Не знал я тогда ещё, что всё это Сумчиха устраивает, и в мои сны она вмешивалась.
Как-то не спалось мне, вышел во двор, а тут такое – Миланья стоит за забором, полностью голая и зовёт меня по имени, да зовёт так нежно, что не удержался я и пошёл за ней в ночь.
– Да ладно, сама к тебе пришла? – с удивлением спросил Тимоха.
– Да ты слушай, не перебивай, а то не поймёшь всего,
– с раздражением сказал Влад и продолжил: – Не Миланья то была, а Сумчиха, понял? В Миланью она обернулась на ночь, чтобы меня соблазнить.
– Обернулась? – не понимая, спросил Тимоха.
– Ты слушай, потом всё поймёшь. Сумчиха в Миланью, говорю, превратилась и меня увела на луг за хутор, там всю ночь целовались, не было воли этому противиться, слабым на волю оказался, видать, – объяснял Влад.
– А почему именно тебя, что в тебе такого? – ехидно сказал Тимоха.
Не обращая внимания, Влад продолжал:
– А самое главное, не было Миланьи, никого не было, это всё в моей голове было – Сумчиха всё мне в голову вложила, вот так, – продолжал Влад.
– Чёта я не пойму, то пришла голая и повела на луг, то не было никого, ты говори толком! – не понимая, переспрашивал сосед.
– Ладно, постараюсь объяснить, если смогу. Она ведь не просто ведьма, как многие себе представляют, она многое, очень многое может делать. Я как-то зашёл с пустыря и заглянул в неприкрытую ставню, если рассказать, то трудно поверить. Это теперь меня трудно уже так удивить, а тогда я испугался до обморока, на моих глазах она из старой бабки в молодую красавицу обернулась, единственное, что её отличало от настоящей Миланьи, это глаза. У Миланьи настоящей глаза тёплые, скромные, а у этой наглые, бесстыжие. А ещё, сосед, она сама может спать, а дух её в кошку или собаку перейти. И главное, она с тем миром умерших общается, и ещё с такой силой, что страшно даже думать, так что я всего и сам не знаю. Что не веришь, поди? А давай тебя спрячу в чулане, сам увидишь.
Тимоха испуганно возразил:
– Да ты что, я даже близко к Чёрной груше подходить боюсь, в хату тем более не пойду, у меня и сердце от страха остановится, – испуганно возразил Тимоха.
– Тогда как же мне доказать, что всё – правда? Как? А хочешь, сосед, я кровь остановлю из раны, или боль уйму? Теперь ведь я тоже кое-что могу! – уже нетрезво говорил Влад.
– Да нет, не надо, я верю, тебе надо уходить, жинка скоро придёт, не хотелось бы, чтобы она тебя здесь видела, – сказал Тимоха.
– Ладно, пойду я, мне и самому пора, скоро гостья придёт, – сказал Влад.
– К тебе гости ходят? – удивлённо спросил Тимоха.
– Да, приходят, по праздникам большим, – в ответ съязвил Влад.
Тимоха вдогонку крикнул:
– Ты огородами выйди, чтобы не видели, а то пересуды пойдут, а мне они не нужны!
Влад вышел огородами на околицу, хмельное брало своё, в голове крутилась навязчивая мысль, а может сейчас рвануть к настоящей Миланье? Да её хутора вёрст десять, нет, не успею назад вовремя, а если плюнуть на всё, и… Но эта мысль так напугала его, что он, не мешкая, заторопился к Чёрной груше.
Зайдя в хату, успокоился, и даже проходя мимо зеркала, показал ему язык, затем попрыгал на Сумчихиной перине, прошёл к этажерке и стал рассматривать лежащие на ней вещицы, но, не поняв их назначения, продолжил полный осмотр хаты, чего раньше он себе не позволял. Что только ему не попадалось на глаза: непонятные фигурки животных, шкуры волчьи и много чего ещё. «Странно, – подумал Влад, – хата сама маленькая, а сколько всего в ней находится». Но тут вспомнились слова ведьмы – хата и всё в ней необычное, потаённое.
Так за осмотром и не заметил, как наступила полночь. Сумчиха появилась чуть позже обычного, прошла за стол и, посмотрев на Влада, стала отчитывать:
– Ты зачем пил? Что, забыл, нам ведь совсем нельзя пить? Это удел слабых – пиво да разную гадость пить! Я ведь тебя выбрала не зря, у тебя есть то, чего нет у многих, а ты вот так тратишь силу попусту! Что молчишь? Ты понимаешь, что я тебе говорю? Ещё пара отступлений от правил и… ну… ты, наверное, знаешь, что я сделаю!
– Да, знаю, вернее понимаю, что будет – согласился Влад.
– Ладно, прощаю, небось, бегал к соседу, душу изливал, так спросил бы у меня. Что тревожит тебя, ну спрашивай, что волнует тебя? – сказала ведьма.
– Да я у соседа про семью спрашивал, да и так просто поговорили, про то, про сё.
Ведьма подошла и, взяв его рукой за подбородок, пристально посмотрела в глаза.
– Никогда не смей мне врать, Човырь! – грозно сказала она – Никогда! Понял? Скрыть не скроешь, а вот разозлить сможешь! Спрашивай, всё спрашивай, если есть непонимание!
– Дарья Ильинична, скажи, а зачем ты Захария, ну… в общем, сердце его остановила? – как можно мягче спросил он.
– Зачем? Он однобокий был, твой Захарий, правила нарушил, всем добреньким хотел быть, всё думал, что люди сами исправятся, всех прощал. А так не должно быть, не должно! Вот скажи мне, если у тебя скот украдут, а? Или ещё что хуже случится. Я лучше любого закона, меня боятся посильней властей, тогда, помнишь, у Матвеевой мужа убили? Что сказал твой Захарий вдове? Ты, говорит, прости убийц! А как же дети Матвеевой, кто их на крыло ставить будет, кто вдове поможет? Вот так-то! А пришла ко мне вдова, я обряд сделала и в течение полгода все трое утопли! Так кто из нас прав, я или Захарий, что молчишь? Кому какая правда нужна? – ответила ведьма.
– Но у тех троих, может, тоже дети? – возразил Влад.
– Нет, Владушка, каторжники они бывшие, всю жизнь разбоем жили. Ты рассуждаешь, как не ведающий человек, оттого такие вопросы задаёшь, ты спроси ещё, почему у коров молоко сдаивала? Да чтобы хозяйки вовремя худобу доили! Зачем крынки с запасами опрокидывала? А чтобы погреба с едой от мышей дымом окуривали да соломой укрывали бы, вот и поучала нерадивых! Так что это только для всех, кажется, что всё просто, что плохая я, а я для особого порядка в этом мире, а порядок не может быть однобоким как у твоего Захария. А скольких людей я вылечила, что же ты этого не вспоминаешь? Ты ещё вспомни, что я ещё Савелия калекой сделала, так пусть за чужими бабами не волочится! – отвечала горячо Сумчиха.
– Да ты такая, как же он мог устоять? – не согласился Влад.
– А воля где? Где заповеди предков? Забыли, что в Ведах записано? Я когда в Миланью входила, что не видела, как ты пялишься? Что не так? И сегодня ты даже хотел к ней сбегануть, мне твои мысли известны и вообще, все, что ты думаешь, для меня ведомо, всё как на ладони написано. А что иногда шалю, так это издержки, так сказать, потом сам поймёшь. Что ещё хочешь спросить, спрашивай! – пояснила она.
– Да нет, теперь, вроде, всё понятно, только вот с Савелием можно было и помягче, всё же из-за красоты пострадал, – сказал Влад.
При этих словах ведьма громко расхохоталась и долго не могла остановиться, потом весело сказала:
– Ладно, заступник, полечу я Савелия, станет как прежде, – и, продолжая смеяться, добавила: – А может, станет даже лучше, чем раньше был.
– Дарья Ильинична, можно ещё спрошу, скажи, только как на духу, зачем я тебе? – как можно мягче, пользуясь ситуацией, спросил Влад.
– Я же тебе говорила на кого ты похож, и ещё на тебе много чего сошлось. Нас нить незримая связывает, эта нить уходит далеко во времени.
– Это как? – спросил он.
– А помнишь ведение, когда я на пиру у скифской знати была? К тебе ещё подходила, так вот я и в том времени своя, и дальше в глубину веков, я везде своя, а теперь задумайся, как ты смог увидеть скифский пир? Выходит, ты туда проник, не телом конечно, а сознанием. Телом проникать это высшая точка знаний. Так вот, не дели мир, как его делят люди, мир сложней и интересней, мир многомерен и бесконечен, и в нём сверх величие Разума, но это всё ещё для тебя впереди, ты понимаешь меня?
Влад кивнул головой.
– Так ты говоришь, я с Савелием перегнула, он из-за красоты, выходит, натерпелся, надо же? – она вновь засмеялась.
– Развеселил, совсем ты меня развеселил, Човырь, ладно, пойдём, проводи. Во дворе, показывая на звёздное небо, сказала:
– В такую ночь хорошо по простору мотнуться.
– Это как, Дарья Ильинична? – спросил Влад.
– Скоро, совсем скоро начну учить тебя, – ответила Сумчиха.
– Дарья Ильинична, ты бы меня называла или Владом, а то я не могу понять, где ты с усмешкой, а где так, – попросил Влад.