Кавалерийский полк, в котором так любил появляться и позировать Василий Иванович, и полком-то было назвать нельзя – полк был сокращенного, трехэскадронного состава с пулеметным и танкеточным взводами. Третий эскадрон полка прозывался «Кабарда», второй именовался «Казачьим», а название первого история не сохранила. Впрочем, поговаривали, что названия у первого эскадрона просто не было, хотя такого, конечно, и быть не могло. Скорее всего, название эскадрона было матерным, а потому неблагозвучным, или же наоборот.
В пулеметном взводе, кроме собственно пулеметов, были еще и тачанки, в каждую из которых веером запрягалась четверка лошадей. На самом почетном месте в тачаночном гараже стояла рессорная колонистская бричка на резиновом ходу, отбитая еще не то в Гражданскую, не то в Великую Военную войну самим маршалом кавалерии товарищем З.А. Бубённым у самого батьки Сохно – легендарного Таврического анархиста из Загуляя, наводившего некогда ужас на помещиков и комиссаров целого ряда южных губерний. Вот в этом пулеметном взводе как раз и служила снайпером-пулеметчицей боец Анка.
В танкеточном взводе была парочка устаревших допотопных танкеток, чуть ли не палеозойской эры пермьского периода, которые годились разве только на то, чтобы сгонять по бездорожью в сельпо за водкой или на хутор за самогоном и салом, когда с проверкой дивизии приезжал сам Командарм – Маршал Обороны товарищ А.О. Сечка. Броня же тех танкеток в некоторых местах была настолько тонка, что ее можно было пробить насквозь пустой бутылкой, что Командарм как-то раз и сделал, когда, изрядно набанкетившись во время очередной внеочередной проверки дивизии, швырнул пустую бутылку прочь и случайно попал в танкетку. И не просто в танкетку, но в латку из толстой картонки на месте пробоины и окрашенной в цвет самой танкетки.
История вышла пренеприятнейшая… Борт танкетки был пробит насквозь, танкист получил сильное физическое сотрясение мозга, сопровождающееся стойким моральным потрясением, после коего наотрез отказывался залезать в какую-либо танкетку. Василий Иванович же получил строгий выговор от Командарма за раскуроченную технику. После того случая Василий Иванович весьма обиделся на Маршала Обороны товарища А.О. Сечку, а затем объехал все окрестные хутора и деревни и пообещал всему гражданскому населению, что «лично расстреляет ту контру, которая будет разливать самогон в бутылки из-под шампанского или в подобные».
Теперь же угроза расстрела нависла над самим Василием Ивановичем…
****
«Второй Казачий – не хрен собачий!» – любили горделиво говаривать бойцы второго эскадрона.
Во втором эскадроне как раз и проходил службу тот самый боец Петька, который засматривался на Анку, что была пулеметчицей во взводе кавполка, преданного 25-й пехотострелковой дивизии, командиром которых и был Василий Иванович. Впрочем, на Анку засматривались все бойцы дивизии. Еще бы! У этой красавицы, комсомолки и спортсменки на весьма большой и аппетитной груди блестели значки «ГТО», «Воровшиловский стрелок», «Воровшиловский всадник», Октябрятская звездочка и значок Пионера-героя, вызывая неподдельные интерес и зависть всех бойцов дивизии. Многие отчаянные головы пробовали хотя бы немного снюхаться с Анкой, но, получив не по-девичьи жесткий отказ, держась за распухшие от удара кирзовым сапогом тестикулы, мрачно удалялись во Свояси, где располагался преданный дивизии Особый отдел ВЧК, писать кляузу-донесение. Из этих кляуз уже можно было сложить один вполне солидный том, превосходящий не только размером, толщиной, но и эротичностью любую отдельную книжку известного скабрезного французского писателя-классика Гидемо Поссана.
Боец кавполка второго года службы, старший сержант Петька, который был лихим кавалеристом и срубиголовой, собирался остаться на сверхсрочную и сменить в должности уходящего на дембель замкомандира полковой сержантской учебки старшину Запаханного. К слову сказать, старшина был внебрачным сыном знаменитого дрессировщика домашних коз Вольтера Запаханного, у которого были и официальные сыновья – Патрокл и Чарльз. Потом о них очень много писали в греческих сагах. В кавполку вообще было много звездных отпрысков, которых их папеньки устраивали под крыло Василия Ивановича, как, к примеру, старшина Запаханный или Федька Бочкоделов, или же Андрюха Простоцкий – сын Ростанислава Иосиосафовича…
Бойцы учебки размещались в казарме второго эскадрона, а потому от старшины Запаханного частенько доставалось не только его подопечным, но и бойцам эскадрона. Очень суров был старшина учебки. Однако, справедливости ради, надо сказать, что своих питомцев из учебки старшина Запаханный дембелям из эскадронов в обиду не давал. Впрочем, дембеля и сами побаивались старшину Запаханного…
Единственным существом, «игнорирующим» Запаханного, был «сын полка» – ослик по кличке Гном, которого с чьей-то лёгкой, веселой руки поставили на довольствие. Старшина старался не появляться в поле видимости Гнома. Когда же случалось, что перед взором ослика возникал Запаханный, то, застыв на месте, ослик удерживал равнодушие на морде целую минуту, а потом громогласно начинал смеяться по-ослиному. Поговаривали, что его этому трюку научил полковой завпрод подпрапорщик Дуля, дабы отвадить от себя строгого Запаханного. Надо сказать, что между Дулей и Гномом наблюдалась большая дружба. Дуля только к ослу относился по-человечески, а Гном отвечал ему тем же.
Однажды, будучи еще ефрейтором, Дуля выслал домой фото, на котором он восседал на Гноме, а с обратной стороны корявым дулиным почерком было написано: «Выехал, ждите». Родственники просчитали, за сколько времени ослиного хода из пункта А Дуля прибудет в родной пункт Б, и к приезду основательно подготовились. Но Дуля так и не появился. Несмотря на то, что сами же родственники выпили весь самогон и съели подготовленную к его приезду жратву, они ему написали гневное письмо с угрозами и требованиями компенсации за зазря зарезанного кумом двоюродного брата соседа шурина племянника отца Дули кабанчика, от чего Дуля решил остаться на сверхсрочную, где и дослужился до подпрапорщика и начпрода.
****
Восточное полушарие уже погрузилось во тьму, когда в квартире конского кутюрье Василия Колчановича раздалась трель телефонного звонка. Когда Василий снял трубку, он услышал весьма знакомый бесноватый голос, казалось, гавкающий на алеманском языке. Послушав пару минут, Василий сказал – «Jawohl, mein Fuhrer!», после чего положил трубку и, как ни в чем ни бывало, пошел спать. Однако, это происшествие никакого отношения к нашему повествованию не имеет, и мы не будем больше упоминать о нем…
ГЛАВА 2
«Не бойтесь чужой, долбанной тени, особенно в кромешную ночь» Се Дук Сен
Однажды утром командир кавалерийского отделения старший сержант Артемий Чорний был в конюшне второго эскадрона и чистил своего уже весьма старого, давно начавшего седеть мерина Шопенгауэра или, как он его называл уменьшительно-ласково, Шопена. Артемий ловко орудовал щеткой и скребком, когда из штаба прибежал посыльный и передал дневальному по конюшне прокричать построение. Через пятнадцать минут весь личный состав кавполка, за исключением занятых в наряде, выстроился поэскадронно и повзводно на плацу перед зданием штаба.
Как оказалось, в полку произошло вопиющее ЧП – пропало знамя полка! По штабу туда-сюда сновали приехавшие из Своясь особисты ВЧК и НКВД, вооруженные лупами, высокими воротниками, широкополыми смексиканскими шляпами, черными очками и другими орудиями сыска и шпионажа, с неизменно дымящимися папиросами в желтых от никотина зубах. Перед строем был арестован комдив Василий Иванович, с которого были грубо и позорно сорваны награды и погоны, и увезен на гарнизонную гауптвахту, располагавшуюся рядом гаражом кавполка. Личному же составу полка было объявлено, что если в течение трех дней знамя не будет найдено, то комдива, к чёртовой матери, расстреляют, полк, к едрене фени, расформируют, а личный состав, к ядреной бабушке, разжалуют и сошлют в далекую и несолнечную Сибирь – в стройбат.
Тоска, уныние и страх воцарились в кавполку – в Дважды Краснолопатный Заполярно-Сибирский Отдельный стройбатный имени Стахана Корчагина полк никто не хотел попасть. Избави боже долбить вечную мерзлоту!..
Бойцы полка разбрелись по территории части, тщательно проверяя каждый закоулок на предмет утерянного боевого знамени, но все было тщетно. Поговаривали, что знамя пропил подпрапорщик Дуля, известный своими махинациями и пьянками. Василий Иванович не раз порывался прижучить Дулю, для чего и устраивал внезапные ревизии, но, проведя такую ревизию и выходя из продсклада, изрядно накушавшись контрабандного коньяка и еле волоча сумки, набитые всякой дефицитной и диковинной снедью, никаких нарушений или же хищений социалистической собственности не находил. Подпрапорщик же Дуля, которого пронесло от ревтрибунала в очередной раз, продолжал свои темные делишки.
****
Будучи человеком весьма сообразительным, подпрапорщик Дуля запряг свою продуктовую бричку ослика Гнома и отправился на ближайшую станцию Одинцово, куда только что прибыл новенький, смексиканского производства бронепоезд Наркома по военным и морским делам товарища Троцкого. Дуля знал, что товарища Троцкого всюду сопровождает конвой, состоящий из скитайских товарищей. Скитайцы были известны не только своей кровожадностью и преданностью товарищу Троцкому, но и тем, что вели весьма оживленную торговлю дешевым скитайским же ширпотребом и различной контрафактной продукцией, развозя заказы по стране на бронепоезде товарища Троцкого, который зачастую и сам не знал – куда и зачем следует его бронепоезд. Заправлял сей негоцией скитаец по имени А Ли, отчего бронепоезд наркома в народе за глаза прозывали Али-Экспрессом. У скитайцев и решил подпрапорщик Дуля прикупить новое знамя полка.
Конечно же, знамя у скитайцев нашлось. Дуле предложили на выбор любое знамя любой части, любой дивизии или полка, причем, если брать оптом – то была обещана существенная скидка. Каково же было удивление скитайских товарищей, когда оказалось, что Дуле было необходимо всего одно знамя. Знамя, купленное у скитайцев, ничем не отличалось от оригинала.
– Умеют же, черти! – восхитился товаром подпрапорщик. – Не то, что наши…
Дуля в уме подсчитал сколько у него от этой не очень коммерческой сделки осталось денег и попросил А Ли продать какой-нибудь диковиной заморской выпивки, а пока китаец ходил за алкогольной продукцией, Дуля успел спереть ещё один флаг. Подпрапорщик понимал, что если его замысел удастся, то он упрочит свое положение завпрода и надолго избавит себя от внезапных и разорительных ревизий, а может, даже орден «Героя социалистической войны» получит… Хотя, если дело не выгорит – и Дуля также понимал и это – то он рисковал получить орден Героя посмертно… Причем, без самого ордена… Ворованное запасное знамя Дуля запихал к себе в штаны, а в другое завернул две пары бутылок контрабандного виски и сунул под сиденье служебной брички, после чего взгромоздился на то сиденье и отправился обратно в полк.
По дороге Дуля встретил голосующую на пыльной дороге девушку азиатской наружности, про которую он, почему-то, с первого взгляда подумал, что это переодетый мужик. Девушка так неистово махала рукой, что Дуля раздобрился и подобрал её. Разговорились… Вернее, она что-то лопотала и улыбалась. Для собственного удобства Дуля решил, что она беженка из далекой страны Скитай, спрашивал её об А Ли, но азиатка лишь улыбалась и что-то в ответ чирикала на своем птичьем языке. Подпрапорщик Дуля остановил бричку в пихтовом лесу и предложил девушке перекусить, знаками засовывая пальцы в рот. Беженка не отказалась.
Дуля вытащил запасное знамя из глубин галифе и расстелил его прямо на голой земле наподобие скатерки. Затем, о чем-то подумав, присовокупил и другое знамя, аккуратно застелив сверху свежим номером газеты «Истинная Правда», после чего выложил на импровизированную скатерть всё съестное, что у него было: два вареных яйца, краюху хлеба, две вареных бульбы, головку лука, и три дольки чеснока. Всё это застолье он украсил ещё бутылкой контрафактного виски от А Ли. Пили с горла, по очереди. Поговорили о том, да, о сем в прежнем духе. Девушка откуда-то выудила синенькую табакерку, достала оттуда щепотку коричневого порошка и, засунув в ноздрю, резво вдохнула. Застыв на несколько секунд, она протянула табакерку подпрапорщику. Дуля проделал ту же процедуру. Сначала ему было очень щекотно, потом он несколько раз с удовольствием чихнул, и… наступило полное спокойствие и тишина, как будто весь мир застыл. И в этой тишине в голове Дули зазвучал отчётливый голос:
– Чёртов бестолковый человек! Мог бы меня и распрячь!
– Ты кто? – испуганно спросил Дуля.
– Я – Гном! – ответил голос в голове, отчего товарищу Дуде неистово захотелось перекреститься.
Но затем мир снова принял привычные очертания, а свежий ветер пробежался по волосам начпрода, вернув мысли на место.
«Привидится же такое!» – подумал Дуля и снова вернулся к созерцанию скитайской девушки.
Но Дуля не был бы Дулей, если бы не покусился на святое – он неожиданно накинулся на девушку и повалил на зеленую травку. Азиатка, что было сил, сопротивлялась – она оказалась прыткой и довольно сильной – перекинула несколько грузноватого Дулю через себя, как мешок с бульбой, и весьма болезненно пнула ногой Дулю в промежность, после чего молниеносно скрылась в кустах.
– Хрен вас, дур, разберёшь! – корчась от боли, выпалил Дуля вслед убежавшей в тёмный пихтовый лес азиатке.
****
Вечерело… Сколько Петька не доказывал Анке, что алая материя, которую он ей презентовал, вовсе не ворованная, а обмененная на бутыль чистейшего, как слеза комсомолки-девственницы, самогона, все же не смог её вразумить. Анка не верила ему и плакала, размазывая свои слёзы и сопли по своему нежному, как спелый плод яблока сорта белый налив, личику. Петька даже, улучив момент, хотел умиротворить Анку мужским обаянием, но она резко отстранилась и, оборвав плач, сказала: «Только после свадьбы!». А ведь Петька и не помышлял ни о какой свадьбе. Он хотел было сказать, мол, что ты артачишься, но, вспомнив про её подбитые кованными набойками сапоги, промолчал и решил наведаться к Дуле, который и продал ему знамя полка как б/у. Подпрапорщика Дули не оказалось на месте, и Петька решил устроить ему засаду…
Вечерело… Свежий ветерок доносил со станции Одинцово редкие паровозные гудки. С зазаборного болотца раздавалось веселое и многоголосное кваканье подстоличных жаб. Говорят, в этом болотце как-то раз чуть было не утонул, после изрядного банкета, сам Командарм Сечка, потеряв при этом медаль «За навагу». Из революционного Кронштадта матрос Долбенко, бывший главой Центробалта, прислал подразделение боевых пидо… эээ… Так их называл Командарм Сечка, хотя в действительности они были боевыми водолазами. Прибывшие водолазы спустились на самое дно болотца и обстоятельно обшарили все подкоряжья, но чёртову медаль так и не нашли. Как в воду канула – поговаривали злые языки. Опечаленный потерей награды, Командарм уже было решил уволить Василия Ивановича с воинской службы и отправить его в Урюпинск заведовать местным зачуханным гипподромом. Однако, все обошлось – Василия Ивановича от увольнения спас некий подполковник ВЧК, недавно переведенный в Москву из Третьего Рейха, откуда его выставила фашистская тайная полиция «штази», где он провалил всю агентурную работу, и у которого Василий Иванович подрабатывал тайным осведомителем под видом советника по конским вопросам.
Вечерело… Петька лежал в кустах напротив продуктового склада и, сжимая в революционных боевых руках трофейную биноклю, пристально всматривался по сторонам, боясь упустить распроклятого Дулю – главного виновника всех бед, свалившихся на кавполк. Комары полчищами летали вокруг и досаждали Петьке. Пришлось снять портянки и накинуть их на куст – крепкий запах солдатских портянок вмиг разогнал кровососущих тварей. Из распахнутого настежь и единственного освещенного окна штаба полка доносилась песня в исполнение Вадима Козина про то, как утомленное солнце нежно с морем прощалось, и в этот самый час какая-то кто-то призналась ему – Козину, конечно же, а не солнцу или морю, как вы могли бы и сами догадаться – в полном отсутствие чувств, прозываемых в народе любовью. Патефонная пластинка была явно заезжена – характерные шумы пробивались скрипящими трещинами сквозь музыку и пение. Петька уж было подумал, по уже сложившейся пролетарской привычке, о далеком и светлом будущем, когда изобретут нечто лучше допотопного патефона, как вдруг услышал до боли знакомые постукивание копыт и скрип рессор – то приближалась продуктовая бричка подпрапорщика Дули. Петька торопливо намотал портянки и поспешил обуться.