Что тогда будет с нами?.. - Берта Ландау

Берта Ландау

Что тогда будет с нами?.

© Ландау Б., 2018

© Симонов В., портрет Б. Ландау, 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2018

Вставать строго запрещалось. Можно было подумать, эти врачи что-то по-настоящему понимали. Им лишь бы ни за что не отвечать. Давали свои дрянные лекарства, от которых только живот болел, и запугивали. И совершенно понятно, почему запугивали. Потому что сами боялись. Прикрывали свою задницу. Лежать больная лежала, лекарства глотала, а кто не спрятался – я не виноват. Помрет, так сама по себе.

Волька не собиралась помирать ни в коем случае. Наоборот. Ей надо было жить долго и сделать счастливыми несколько очень важных для нее людей. Чувствовала она себя прекрасно, несмотря ни на что. И пусть на голове ее была повязка да в челке, не охваченной бинтами, застряли осколки стекла, а на ноге синяк и кровоподтек – голова работала четко, почти не кружилась, мысли были ясные. Что еще надо? Разве сравнить с прошедшей ночью? Жуть, если вспоминать. А вспоминать хотелось, причем во всех мельчайших деталях. Обязательно надо было доказать себе, что сегодня с ее памятью все в полном порядке. Ведь вчера с ней случилось то, что бывает только во всяких выдуманных книжках и дурацких сериалах: она потеряла память! По-настоящему, всерьез забыла, кто она, как ее зовут и все прочее, относящееся к ее жизни. Узнала она и то, как называется эта штука по-научному. Амнезия! Красиво! Но не дай бог никому. Те, кто все это придумывает ради красоты и увлекательности сюжета, сами такое наверняка не пережили. Иначе пожалели бы своих выдуманных героев и не заставляли бы их так адски мучиться, как мучилась вчера она, настырно пытаясь вспомнить хоть что-то про себя.

И ведь ничто не предвещало. Хотя – как сказать.

Если вспоминать месяц, который они провели у моря, то это, конечно, было сплошное беспрерывное счастье. С утра до темной южной ночи. Раньше Волька даже не представляла себе, что можно так жить: просыпаться с радостной улыбкой и засыпать безмятежно, убаюканной морем. Слышать его шум, запах, ощущать его силу и нежность. И уходить в сон в объятиях – не человека, человек наверняка так обнять не сможет, – а самой любви. Она так и сказала себе, впервые увидев море, что вот это – огромное, искрящееся, живое, яркое – и есть любовь. Она до этого все ждала любовь, все спрашивала себя, а есть ли она, не врут ли о ней, как врут постоянно обо всем остальном, придет ли? А повстречавшись с морем, сказала ему:

– Люблю тебя!

И море, шепча, легло к ее ногам. Тут же отозвалось без слов. Да, стоило ждать, пока тебе исполнится почти восемнадцать лет, чтобы впервые увидеть такой дивный дар жизни.

Ей так давно хотелось к морю!

Все ее одноклассники постоянно бывали на разных морях и океанах, рассуждали, как настоящие эксперты, об их отличиях, характерах, хвалили, пугали. Она слушала молча, никому и никогда не признаваясь, что ни разу не видела это чудо, которое для других было обыденностью. Иногда она даже врала про свои летние каникулы и делилась выдуманными впечатлениями о пляжном отдыхе, но в подробности не вдавалась, боясь разоблачения. Говорила, как правило, что провела все время на лежаке у моря. С книжкой. И не о чем рассказывать. Разве только о том, что в книжке написано.

Вольке всегда верили. Она вообще-то была честная и вполне надежная, а про ее личные слабости никто не догадывался. В гостях у нее никто не бывал, так как-то всегда получалось, что об этом даже речи никогда не заходило. А в остальном – человеком она была компанейским, веселым, и звали ее на все классные дни рождения и на всякие другие «встречи друзей». Никто и не догадывался, что мысленно Волька произносит словосочетание «встреча друзей» с большой и злой иронией. Она не верила в дружбу. Подружки у нее были. Но разве им можно доверять? Волька бы не стала доверять ни одной. Знала, как это бывает: тебе улыбаются, лепечут с тобой о всяких делишках, а попробуй только скажи о чем-то серьезном, о настоящей тайне, тут же с огромным удовольствием разнесут по всем соцсетям. Чем серьезнее тебе клялись в том, что будут молчать, тем быстрее примутся перемывать твои несчастные кости с другими, чтобы набить себе, любимой, цену. Да, владение секретной информацией возвышает нас – и в собственных и в чужих глазах. Причем в собственных глазах – прежде всего. К счастью, ума у Вольки хватало ничем ни с кем не делиться. А выводы свои она делала, наблюдая жизнь из невидимой амбразуры невидимого окопа, который давно уже выстроила ради собственной самозащиты.

И даже самой близкой своей, практически единственной настоящей подруге Галке она не рассказывала о себе ничего. То есть Галка, с одной стороны, знала все. Про отметки, про планы, про любит – не любит. И совершенно ничего настоящего. Про то, как бывает по-настоящему плохо. И про то, о чем Волька мечтает на самом деле. Смешно сказать: Галка ей даже завидовала. У нее-то родители все время грызлись и лаялись, ей уроки приходилось делать в туалете, на коленке, когда возникала очередная семейная трагедь. Трагедь – это Галкино личное слово, ни от кого больше Волька его не слышала. Трагедия – слишком серьезно и страшно. Трагедия – это когда все безнадежно плохо по-настоящему и от тебя ничего не зависит и зависеть не может вообще. А не очень серьезное слово «трагедь» точно обозначало жизнь подружкиной семьи.

Родители Галки жили шумно, бурно, буйно, ни от кого не тая свои чувства. Они вечно ревновали, обвиняли, проклинали, просили прощения, мирились, вспыхивали, как порох, ни с того ни с сего, без всякой системы и логики. При этом им казалось, что все происходящее – их личное дело, Галку они любят, холят и лелеют, обеспечивают, кормят-поят и оберегают. А все остальное – их приватное пространство.

С такими взглядами хорошо жить в средневековом замке. Супруги в одной башне. Дети с няньками – в другой. А между ними еще ряд парадных и церемониальных залов, библиотека в сто тысяч томов и длинный переход с привидениями. При таком-то устройстве ни один непотребный звук не доносился бы до детских чутких ушей. Разве что уханье смертельно напуганных чем-то привидений по ночам. Но дети по ночам обычно спокойно спят, если им не досаждают родители своей «приватной жизнью».

В условиях же простой двухкомнатной квартиры в панельном доме не быть вовлеченными в «трагедь» никак не получалось. Галкина главная мечта была – закончить школу, поступить учиться, попутно начать работать, хоть кем, взять ипотеку, купить крохотную конурку и свалить из родного гнезда. Замуж она не собиралась ни при каком раскладе. Насмотрелась на сладкую семейную жизнь. Ей больше всего хотелось тишины, порядка, покоя, уюта, который никто не разрушит в припадке ярости.

– Тебе хорошо, – постоянно повторяла она, – твои спокойные, тихие. Вот счастье. Ты не ценишь. Вот пожила бы с моими, крышу бы сорвало реально.

Волька неизменно кивала, что, мол, да, ей очень хорошо. У нее все просто отлично. На зависть другим. Она вроде бы соглашалась – и молчала. Хотя с Галкой ей было вполне нормально. Та ценила тишину и молчание, как редкий дар, но унаследованный ею родительский темперамент проявлялся в любви к приключениям, в большом любопытстве к жизни и в умении пошутить над собой в случае провала.

Волька тоже любила приключения, любила отчаянную смелость и безудержное веселье. Только она не хотела никого пускать в мир родительской семьи. Она, как и ее подруга, тоже мечтала поскорее зажить самостоятельно. Родители любили ее, очень любили, и она их тоже. Но вместе с ними жить становилось все труднее и труднее. Волька чувствовала себя связанной по рукам и ногам их любовью и заботой. Они наверняка хотели, чтобы дочь их жила, как и они, тихой домашней жизнью, никуда не ездила, ничего настоящего не видела. Они даже в свой отпуск никогда никуда не летали! Отправлялись только на свою несчастную дачу с туалетом во дворе. И там, на этой даче, весь отпуск исправно копались в своих любимых цветочках и грядочках. И радовались, когда у них что-то вырастало, распускалось. Самый главный кайф у них. Когда-то, в незапамятные времена, еще до рождения ненаглядной дочери, они очень даже активно путешествовали, судя по сохранившимся фоткам. Где только они не побывали.

Им, значит, хватило. А то, что дочери тоже необходимо увидеть все своими глазами, они и не думали принимать во внимание.

– Другие времена настали, – отвечали ей родители на просьбы отпустить ее в какой-нибудь тур вместе с подружками. – Другие времена. И нужна осторожность. Ты у нас одна. Подумай о нас. Вот вырастешь…

Они, конечно, думали, что никогда она не вырастет. Так и надеялись, что просидит всю свою жизнь возле них, как приклеенная. А Волька взяла и выросла. И школу этим летом окончила. И в институт поступила. И даже тогда думала, что ничего ей светить не будет, придется отбывать свой срок на ненавистной даче, поливать огурцы и слушать нескончаемые материнские разговоры про все на свете. Эти истории, многократно рассказанные, она могла повторить слово в слово даже спросонок. От них можно было спрятаться только в туалете (но там долго не просидишь). Или если сказать, что нужно срочно готовить какой-то реферат. Немедленно. Тогда мама замолкала, и можно было сидеть в своей комнате с книжкой. Интернета на даче не было. У всех вокруг был, а у них нет. Родителям ведь все это внешнее было не нужно. Вот и ей полагалось не хотеть того, чего не хотели ее любящие родители.

Поездка к морю случилась неожиданно. Сама собой. Наверное, только так и случается истинное счастье – его уже не ждешь, устаешь надеяться, а оно вдруг – раз: вот я! Давайте скорее обнимемся!

У Галки зимой умерла тетя. Старшая сестра отца. Жила она не в Москве, а на далеком берегу Черного моря. На самом-самом берегу, в собственном доме, который сама построила – в совершенно прямом смысле сама. Она была архитектором-строителем, уехала когда-то по распределению в приморский город, получила от работы участок земли на берегу, никто в те странные времена еще не хотел брать там участки, слишком далеко от города, да и места дикие, без всякой инфраструктуры. А тетя с удовольствием взяла предложенную землю и стала воплощать свою мечту детства – строить свой дом. И построила. Вокруг него тоже выросли дома, но тетино творение было самым примечательным. Еще бы! Дом мечты профессионального архитектора. Красота. Некоторые дома по соседству она и проектировала: ее собственное детище было лучшей рекламой ее мастерства. В конце концов она поселилась в своем прекрасном доме, а в пристройку пускала на лето отдыхающих. Городскую квартиру тоже сдавала. Выполняла частные заказы, в которых недостатка не было. Тетя чувствовала себя вполне счастливой. Галку она забирала каждый год на все лето. Для Галки это было настоящим отдыхом. Не только от школы, главное – от собственной семьи. С тетей они всегда прекрасно ладили. Именно глядя на свою любимую тетю, Галка решила, что будет жить свою взрослую жизнь, как она: одна, сильная, самостоятельная, независимая. Она не раз спрашивала тетю о плюсах и минусах такой жизни. И тетя всегда говорила, что все у нее хорошо, только вот ребенка надо было родить годам к сорока. Замуж выходить – зачем оно надо? – а вот ребеночка своего, который рос бы у моря, радовался солнышку, жил бы легко и радостно, это да. Этого не случилось. И это жаль. Быть может. Но раз не дано – так что же? Значит, такая у нее судьба. Такая доля. Все правильно говорила тетя. Галка точно так же планировала жить. Будет существовать в самостоятельности и покое, а там видно будет. Но главное – тишина в доме.

Тетя умерла внезапно: сердце. Всегда была здоровая, крепкая, плавала по утрам в любую погоду, на высокие горы забиралась. Но почему-то организм дал какой-то сбой. Был здоровый и бодрый человек, и вдруг – стоп. И все-таки тетя, видимо, что-то предчувствовала. Почему-то прошлым летом, когда Галка у нее гостила, тетя вручила ей завещание. По завещанию все ее имущество, включая дом у моря с участком, предназначалось Галке.

– Ты что? Ты зачем? – испугалась племянница.

Но тетя тогда сказала, что умирать не собирается. Однако завещание составить обязан каждый культурный человек. Тем более в данном случае ей очень важно, чтобы все досталось именно Галке: младший тетин брат, Галкин отец, редко к ней заглядывал. А те несколько дней, когда родители заезжали к родственнице, чтобы забрать дочь в Москву после каникул, обычно проходили в привычных для них криках, упреках и выяснениях, от которых все вокруг чувствовали себя больными и несчастными.

– Кто их знает, твоих веселых родителей? – объяснила тетя свое решение. – Лаются они день за днем двадцать лет подряд, вроде им так нравится, а глядишь – вдруг возьмут и разведутся? И кому тогда все достанется после меня? Совершенно чужой бабе. Если вдруг папа надумает еще раз жениться – чисто гипотетически, – то тебе дом мой не видать как своих ушей. А нам с тобой тут хорошо. Вот ты и владей. А они захотят приехать, пусть едут. Но хозяйкой будешь ты. И матери твоей не обидно, и мне приятно.

– Теть Нат, ну зачем ты так? Ты еще молодая. Почему сейчас? – переживала Галка.

Но дело было сделано. Завещание подписано, заверено. Родителей тетя тоже известила, объяснив им свое решение. Те, в свою очередь, тоже подивились тому, что как-то рановато Наталья о смерти заговорила. Но через полгода оказалось, что ничего не рановато.

Неужели она что-то заранее почувствовала?

Через полгода пришло время вступать в права наследования. Галке как раз исполнилось восемнадцать. Школа позади. В университет поступила. Она и так собиралась, как всю свою жизнь перед этим делала, поехать на море к тете, чтобы провести с ней остаток лета. Вот и поехала, как собиралась, да только тети больше не было. Пустой дом стоял и ждал свою новую хозяйку. Одной Галке ехать было ужасно грустно. Она позвала Вольку, совершенно не надеясь на то, что подругу с ней отпустят. Ведь не раз перед этим она звала ее вместе поехать к тете, но Вольку почему-то родители не отпускали. Даже Галкина мама как-то звонила Волькиной маме, расписывала дивные удобства дома и красоты моря, температуру воды в купальный сезон и свежесть фруктов прямо с деревьев и овощей с собственного огорода. Всегда в ответ звучал вежливый отказ, сопровождаемый разными витиеватыми благодарностями за внимание и доброту. Но на этот раз, едва Галка заговорила о том, что вот бы здорово было поехать вместе, Волька просто сказала:

– Я еду. Стопудово.

– А твои что скажут?

– Я все равно поеду. У нас была договоренность, что, когда я вырасту, закончу школу, поступлю в институт, наступит моя самостоятельная жизнь. Так что сейчас решаю я. Что бы они ни говорили.

У Вольки даже деньги на билет туда-обратно были. Она, конечно, не на билет их откладывала. Но словно чувствовала, собирала на что-то деньги, какие получалось собрать. Так что даже если бы родители снова начали кудахтать про то, что мир вокруг роковым образом изменился и необходима предельная осторожность, она бы просто поставила их перед свершившимся фактом и отправилась бы во взрослую жизнь – к собственному счастью.

Как ни странно, ее отпустили. Видно было, что трудно им это далось. Но обещания свои родичи держали всегда, этого не отнять. Денег дали на билеты и на жизнь. Вручили подарок – самый новый гаджет, просто неприлично дорогой. Волька никогда о таком и не мечтала. Понятное дело – у родителей был свой интерес. Они хотели, чтобы дочь всегда была в пределах досягаемости. Звонить просили по утрам и вечерам. И даже очень живо интересовались, есть ли в этом доме у моря Интернет. Они, мол, обязательно теперь установят на даче Интернет и будут с Волькой беседовать по скайпу. Волька прямо зауважала своих! Так смиренно они приняли начало ее взрослой жизни. У нее даже затеплилась надежда, что какое-то время она еще сможет с ними сосуществовать под одной крышей.

Но сначала море! Море все решит. Главное – увидеть и услышать.

Волька все равно не ожидала, что море такое. Оно было живое и совершенно независимое. То есть – к человеку не относилось никак. Оно существовало само по себе, и жизнь его выглядела невероятно манящей и прекрасной, хотя и не всегда доброй. Море дивно пахло – радостью, солнцем и приключениями. Море шумело, шептало, гудело, плюхалось, вздымалось – и все происходило в четком ритме, понятном тем, кто его любит и чувствует.