Эта дверь открылась бесшумно, хоть и была на удивление тяжёлой. Отворив её, Баюшев понял в чём причина – с внутренней стороны дверь была оббита свинцовыми листами. Посветив вдаль, он обнаружил, что такие же листы покрывают стены, потолок и пол. Едва Константин сделал шаг в коридор, переступив через довольно высокий порог, как уровень радиации вокруг снизился до приемлемых норм. Довольно длинный коридор оканчивался лестницей, ведущей на второй этаж, которая заканчивалась ещё одной дверью из свинца. Ещё одно усилие и Баюшев оказался в довольно странной комнате.
Комната квадратов на сорок была оббита свинцовыми панелями ровно до половины, вторая половина была обычной и их разделяло стекло сантиметров двадцать толщиной. Ровно посередине свинцовой половины комнаты стояло большое удобное кресло в подлокотник которого был вмонтирован пульт управления. Константин уселся в кресло и посветил на пульт – эмблемы рядом с каждой кнопкой были просты и понятны – вентиляция, освещение, дверь, и красная кнопка тревоги. Баюшев включил освещение и с разочарованием обнаружил что ничего более в комнате нет, а значит, эта вылазка в особняк была напрасной. Хотя может и не совсем!
«Если комната полностью изолирована от внешнего мира, а от гостей отгорожена толстым стеклом, то как же они общаются? Уж явно не голосом, динамиков он не заметил… Неужели телепатия…»
Из раздумий Баюшева вывел щелчок затвора помпового ружья, прозвучавший у самого уха.
– Встань, сучара, с кресла хозяина, пока я тебе мозги, нахрен, не вынес!
Баюшев медленно поднялся. В висок ему смотрело дуло дробовика.
– Руки за голову, сучара!
Костантин подчинился.
– Где ствол?
– У меня нет оружия.
– Врёшь, сучара! Подними своё сраное пончо! Одной рукой, медленно!
Баюшев поднял край бывшего спальника на спине. Рука незнакомца быстро похлопала по карманам и поясу. – Так, повернись!
Баюшев повернулся. Ружьё в него направлял человек, чей возраст он определить затруднялся – голова полностью лишена волос, не было даже ресниц, кожа воспалена, на шее волдыри. Пальцы рук были лишены ногтей, вместо них остались розоватые лунки. Белок вокруг тёмных глаз так же был воспалён, сами глазные яблоки постоянно мелко дёргались. Баюшев поднял передний край пончо. Тут же последовал сильный тычок в живот.
– Что, блядь, нож это уже не оружие? – перочинный откидной нож перекочевал из кожуха на поясе в руку незнакомца. – Вставай, сучара, пока я тебя по хребтине не огрел! Неохота тебя потом на себе вытаскивать из этого свинцового гробика. К выходу.
После ярко освещённой комнаты Баюшев ничего толком не видел, спускаясь по тёмной лестнице, лишь в конце коридора на первом этаже он заметил слабый силуэт открытой двери, контрастировавший со стенами. Красноглазому темнота, судя по всему, не мешала вовсе и он говорил не останавливаясь.
– Я тебя засёк, едва ты появился на дороге! Ты, сучара, совсем в свои игрушки заигрался! Мог вальнуть тебя в любой момент, но решил посмотреть что ты задумал! Ты не ссыкун, они обычно к дому не идут, а ты пошёл, тряпками, бля, обмотался! Выйдем, я хозяину позвоню и решим, что с тобой делать!
У двери Баюшев запнулся о порог и полетел в холл. Красноглазый заржал и скакнул за ним следом. Падая, Баюшев набрал в кулак радиоактивной пыли и, поднимаясь, швырнул красноглазому в лицо и, не дожидаясь его реакции, саданул пяткой ему в коленную чашечку. Красноглазый взревел от ярости, протирая тыльной стороной руки, с зажатым в кулаке ножом, отнятым у пленника, глаза. Раздался выстрел направленный наугад. Дробь пробила самодельное пончо с правой стороны, несколько дробинок всё же зацепили ребра, одна прошла на вылет через мягкие ткани. Константин отшатнулся, но через долю секунды, превозмогая боль, кинулся на красноглазого, сбивая его с ног. Вдвоём они рухнули на пол, подняв тучу радиоактивной пыли. Раздался второй выстрел – дробовик оказался полуавтоматическим, но в этот раз пострадали только резные перила лестницы. Красноглазый двинул лбом в лицо Баюшева, пока тот держал его руки разведёнными в стороны. Раздался хруст ломающейся кости и из носа хлынула тёплая кровь, повязка в районе носа и рта моментально набухла и перестала пропускать воздух. Баюшев начал задыхаться, пытаясь дышать ртом. Красноглазый воспользовался моментом вырвал руку с винтовкой и огрел ею Баюшева в грудь, но удар вышел вскользь, задев лишь плечо, и Константин сумел вырвать дробовик и отшвырнуть его в сторону. Красноглазый спихнул бывшего пленника, пока тот пытался оттянуть от лица залитую кровью повязку и с удивлением обнаружил в зажатом кулаке складной нож.
Баюшев судорожно втянул ртом немного воздуха, и едва смог увернутся от лезвия собственного ножа. Красноглазый сделал ещё один широкий выпад, открывшись. И тут же Константин воспользовался ошибкой противника – хватая руку с ножом в локте и в запястье и уйдя чуть в сторону, он перенаправил импульс выпада, одновременно сгибая руку противника в локте и поворачивая его кисть вверх.
Лезвие перочинного ножа вошло вертикально в нижнюю челюсть красноглазого. Хлынула кровь, его и без того большие безумные глаза расширились ещё больше от удивления. Баюшев выпустил его руку и оттолкнул его от себя ногой. Разум застилала пелена от нехватки кислорода. Хватаясь за маску, он вывалился из дома на мокрые листья и сорвал ткань с головы, шумно втягивая холодный воздух. В вышине чистого неба светились мириады звёзд.
Немного переведя дыхание, Константин сел. Перед ним стоял огромный старый дом с распахнутыми настежь дверями, сочащийся радиацией. Где-то в холле лежало безволосого красноглазого человека в луже собственной крови. Баюшев представил, как кружащаяся радиоактивная пыль медленно оседает на остывающее тело. Нужно было убираться отсюда.
Константин встал, держась за рёбра, и поплёлся, пошатываясь, прочь от особняка. Отойдя метров на пятьдесят, он оглянулся, и как раз вовремя. В дверном проёме стоял красноглазый, из его нижней челюсти торчал перочинный нож – видимо, короткое лезвие застряло в нёбе, куртка залита кровью. И он поднимал дробовик.
– Футяра! – прохрипел красноглазый, нажимая на курок. Баюшев нырнул за невысокий каменный забор как раз вовремя – дробь выбила сноп искр из верхних камней, и побежал на полусогнутых ногах вдоль стены к лесу, молясь, чтобы красноглазый не перепрятал рюкзак.
АННЕТ
Из прохладного воздуха международного терминала в липкую духоту Московской ночи, затем в такси, где поток воздуха из открытого настежь окна немного бодрит, затем снова в прохладу кондиционированной свежести в холле больницы. Аннет осматривается, в глазах будто песок от недосыпа и частых слёз, но в них так же можно прочесть и решимость.
За стойкой регистратуры, огороженную стеклом, девушка видит уставшую от долгой ночной смены женщину в годах, облачённую в халат и массивные очки с толстыми линзами на пол лица. Аннет спрашивает, с сильным французским акцентом, про нужного ей пациента и в ответ слышит что-то про часы посещения. На часах на стене время без двадцати пять утра, а это значит, что до следующей попытки больше трёх часов. Женщина в халате советует ей подождать в круглосуточном кафе за углом.
В кафе царит уютный полумрак, пахнет кофе и выпечкой. Аннет проходит в зал для курящих и заказывает чёрный кофе, кусочек торта и пачку тонких дамских сигарет. Официант принимает заказ и растворяется в темноте. Аннет осматривается и с удивлением обнаруживает, что в кафе довольно приличное количество посетителей для столь раннего часа. Ей всегда казалось, что ночная жизнь кипит в Париже, особенно летом, но выходит, что в Москве происходит то же самое! Появляется официант с заказом и Аннет тут же достаёт одну сигарету и делает большую затяжку. Странно, сигареты такой же марки, но вкус совершенно другой, отмечает про себя девушка. Глоток кофе, затем торт до последней крошки, ещё кофе и новая сигарета.
Аннет достаёт из сумочки кошелёк, а из него, из потайного кармашка, небольшой свёрнутый в несколько раз, кусочек бумаги. Девушка разворачивает бумажку и смотрит на содержимое записки, хотя знает содержание наизусть, ведь за последние сорок восемь бессонных часов доставала этот клочок бумажки, неверное, сто раз. Сигарета медленно тлеет, плавные изгибы табачного дыма гипнотизируют и Аннет чувствует, как проваливается в болезненное состояние между бодрствованием, сном и воспоминаниями.
– Аннет, зайка, можно тебя на пару слов? – папа, как всегда, вежлив и тактичен. Шумная вечеринка остаётся за стеклом, а сентябрьский тёплый вечер обволакивает их. Пахнет прелыми листьями и недавно прошедшим дождём.
– О чём ты хотел поговорить, папочка? Неужели об отношениях между мальчиками и девочками? – Аннет смеётся, видя как отец, смущаясь, краснеет.
– Нет, что ты, зайка, я уверен, что ты достаточно взрослая…
– Жаль, я бы послушала! – она снова смеётся, в ней играет музыка, а пузырьки выпитого шампанского приятно кружат голову. Но отец, её любимый папочка, на удивление серьёзен. Тогда она прекращает смеяться и берёт его руку. – Извини, папуля, я не хотела тебя смущать! Так о чём ты?
– Аннет, милая, сегодня тебе шестнадцать, ты умная, красивая юная леди. Уверен, что тебя ожидает прекрасное будущее! Но знаешь, мы, я и мама, не всегда будем рядом. – Отец жестом прерывает попутку её протеста против такой темы. – Да, не сможем. Мир вокруг непостоянен, местами даже безумен, но решение можно найти всегда, правильное или не правильное, но можно. Главное помнить и понимать, что за любой выбор нужно будет расплачиваться, в таком мире мы живём.
– Папуля… – Аннет немного озадачена этими словами, но видит что отец серьёзен и взволнован.
– У меня есть кое-что для тебя, дочка. Назвать это подарком у меня не язык не повернётся и единственным пожеланием будет никогда этим не воспользоваться! Но мне будет гораздо спокойней, если я буду знать что он у тебя. – Отец достаёт из бумажника небольшой кусочек плотной бумаги, сложенный в несколько раз и отдаёт в руки дочери. Аннет разворачивает и видит телефонный номер, на лице её читается недоумение. – Если попадёшь в безвыходную ситуацию, просто набери этот номер с любого аппарата, представься и объясни ситуацию. Помощь придёт, но помни – услуга за услугу! И чем серьёзней будет поддержка, тем больше с тебя спросят потом. Носи этот номер всегда с собой и никому не говори о нём, ты поняла?
– Да, папа, я поняла!
Дверь на балкон распахнулась и показалась Мария, старшая сестра, с бокалом красного вина в окружении звуков веселья и запахов еды.
– Что это тут у вас, отцовские наставления на шестнадцатилетие?! А ну-ка бегом назад, гости уже потеряли виновницу торжества!
– Что-то вроде того! – улыбнулся отец, затем поцеловал младшую дочь в лоб. – Слушайся сестру!
Девушки вернулись в гостиную, а их отец остался на балконе в одиночестве с бокалом красного, словно кровь, вина.
– Мари, а у тебя был подобный разговор с папой на шестнадцатилетние? – спросила Аннет у сестры, сделав акцент на слове «подобный». Мари внимательно посмотрела на младшую сестру, внимательно, с лёгким прищуром, будто прочла истинный вопрос между строк.
– Конечно был. Какой любящий отец захочет, чтобы его ребёнок попал в безвыходную ситуацию. А теперь беги к гостям, вон тот симпатичный парнишка уже совсем тебя заждался!
На следующий день отец Аннет вернулся на службу в ООН и больше наедине девушка с ним не разговаривала. Были, конечно, и телефонные звонки и сеансы видеосвязи, чтобы так, по-настоящему поговорить – не выходило. Ту записку Аннет спрятала в кошелёк и носила всегда с собой. Разговор на балконе хоть и тревожил девушку первое время, забылся, что и не удивительно – учёба, роман с Анри и многочисленные вечеринки отодвинули его на дальнюю полочку воспоминаний.
Через девять месяцев случился странный разговор с отцом – он был очень взволнован и эмоционален, и по правде говоря, довольно сильно испугал Аннет. Отец сам прервал разговор, что само по себе было странно, но перезвонить, выяснить что происходит, девушка не смогла – телефон папы был выключен. В тот день она так и не дозвонилась. Вечером Аннет направилась к матери, с намерением поговорить, выяснить, что происходит с отцом. Вдвоём они готовили ужин, когда в вечерних новостях сообщили о том ужасном случае со свидетелем столкновения метеорита с орбитальной станцией, из которого хотели извлечь воспоминания, сказали что, предположительно, это не несчастный случай, а спланированное покушение, сказали что, предположительно, предыдущие случаи срыва процедуры так же были подстроены. А в конце назвали главного имя подозреваемого – её отца, Француа Мануша. Через полчаса в дверь квартиры матери постучал Интерпол.
Следующие три недели были сущим адом. Под окнами дежурили толпы журналистов. Крупный политический скандал на время потеснил с первых полос заголовки о последствиях разрушения от падения кусков метеорита и террористическом акте на строительстве атмосферного очистителя в далёкой России.
Аннет с матерью поместили под домашний арест на время расследования, их телефонные разговоры прослушивались, постоянно брались и перепроверялись показания. Мари досталось больше – её не посадили под домашний арест, так как она не разговаривала с отцом больше трёх месяцев, и журналисты не давали ей прохода.
Тело отца они так и не увидели, вместо гроба привезли жестяную банку с прахом после кремации, молча вручили и ушли. В ту ночь Аннет не сомкнула глаз – сидела на кухне за столом, на котором стояла банка с прахом её отца. Именно тогда она вспомнила о том странном разговоре на своё шестнадцатилетние, о записке с номером телефона. Наутро в её голове созрел план действий.
В первое же утро после окончания домашнего ареста Аннет выскользнула из дома с сумкой самых необходимых вещей и с прижатой к груди жестяной урной с прахом отца. В квартале от дома её ждал Анри, теперь уже бывший парень, но всё ещё друг, на своём новеньком спортивном электрокаре. Его родители, люди довольно известные в Париже, запретили ему встречаться с Аннет, но тайком они продолжали общаться, хоть и не так как прежде. Он отвёз девушку в местечко на севере от Парижа, туда, где родился отец. Там она развеяла прах над небольшим прудом.
Следующей их остановкой стал прокат электромобилей. Анри оформил на себя неприметный электрокар и Аннет отправилась на юг. Парень хотел отправиться с ней, но Аннет разубедила его, сказала что должна побыть одна и пообещала что не натворит глупостей и отдала записку для матери и сестры, поцеловала на прощание и умчалась подальше, будто бы пытаясь убежать от случившегося.
Греция встретила девушку летней грозой и сильным свежим ветром. Эта страна вышла из Евросоюза и имела тесные связи с Российской Федерацией, а значит, и транспортное сообщение было лучше, проще, а именно это Аннет и было нужно. Все женщины в семействе Мануш имели второе гражданство – греческое, по настоянию матери, гречанки наполовину
Кто-то дотронулся до плеча Аннет и она вздрогнула. Официант извинился и сообщил ей что тут спать нельзя. Аннет извиняется, просит принести ещё крепкого кофе и сразу счёт. На часах без двадцати восемь утра и у неё ещё двадцать минут до открытия больницы. Пока несут заказ Аннет прячет записку с номером обратно в потайной кармашек кошелька и идёт в туалет. Холодная вода и немного макияжа на глаза, чтобы скрыть усталость и вот у неё вполне презентабельный вид. К её возвращению на столе стоит ещё одна чашка крепкого чёрного кофе, Аннет всыпает в него ударную дозу сахара и быстро выпивает. В папочке со счётом она оставляет наличные рубли, снятые с кредитной карточки Анри в аэропорту и выходит из кафе. Жара на улице усилилась, улицы заполонили прохожие, спешащие по своим делам, на одинокую вышедшую из кафе молодую девушку всем всё равно и это нравится Аннет. В Париже для неё подобное отношение окружающих наступит не скоро.
Снова прохлада кондиционированного воздуха больничного холла, снова стойка регистратуры, но женщина за стеклянной перегородкой уже другая – моложе, бодрее и со свежим макияжем и в белоснежном халате. Аннет повторяет свой вопрос о просьбе повидать определённого пациента. Женщина что-то вводит через голографический интерфейс в терминал и пару секунд спустя сообщает, что проведать пациента невозможно, что тот в специальной охраняемой палате, что допуск только по специальным пропускам, что ей очень жаль и что она ничем не может помочь. Аннет догадывалась о том, что подобное развитие событий вероятно и продолжала настаивать, говорила, что прилетела издалека, но женщина в халате казалась непробиваемой. Тогда Аннет потребовала позвать того, кто может дать ей пропуск и через некоторое время сопротивлений женщина за стойкой регистратуры набрала номер внутренней видеосвязи и попросила отойти от стойки и ждать.