– Это кто же за мной стоит?
– Это ты знаешь лучше меня.
На лбу у Абросимова появился пот, на щеках возникли белые пятна.
– Мне кажется, Влад, ты ошибаешься.
– В этом разе – не ошибаюсь. – Влад вытащил руки из карманов и сел за стол, давая понять, что разговор окончен.
– И что, никаких надежд?
– Никаких, – сказал Влад решительно, как отрезал. – Эту игру мы будем играть с другими людьми.
Абросимов с трудом, словно в нем что-то отказало, повернулся и исчез за дверью.
21
Вечером Абросимов сидел в огромной, заставленной стильной резной мебелью квартире и докладывал о разговоре с Владом человеку, вольно расположившемуся за широким темным столом. Хозяин квартиры смотрел на Абросимова с брезгливостью, как удав на крота. Абросимов чувствовал себя неуютно.
Хозяин квартиры был им недоволен. Мог бы предложить Абросимову хотя бы стакан чаю или чашку кофе, бутерброд с икрой, но не предложил ничего. Даже сесть не предложил. Абросимов сел сам – аккуратно, на самый краешек низкого глубокого кресла, словно боясь раздавить его. Хозяин квартиры посмотрел на него неодобрительно, Абросимов втянул голову в плечи.
– Значит, отказал? – задумчиво проговорил хозяин квартиры. Голос у него был густым, сочным, будто у хорошего оперного певца. Приметный голос.
– Отказал, – жалобно кивнул в ответ Абросимов.
Хозяин взял тоненькую, розовую, очень аппетитно поджаренную гренку, ложкой подцепил икру из серебряной кюветки, обложенной льдом, и сосредоточенно стал водружать ее на гренку.
– Нехорошо это, – сказал хозяин.
– Да уж, – Абросимов вздохнул и с гулким звуком проглотил слюну, услышал этот звук, и ему сделалось жаль самого себя. Он покрутил головой из стороны в сторону, словно ему на горло стала давить пуговица, вновь гулко сглотнул слюну.
Хозяин квартиры ничего этого, похоже, не заметил.
– И убирать его жалко, Влад человек популярный, народ его любит, – хозяин квартиры вздохнул. – А народ надо уважать. Что мы без народа? А?
Абросимов согласно наклонил голову: он хорошо знал, что и с народом, и без народа человек, сидевший напротив него – все! Это народ – ничто, а он – все! Давать какой-либо определенный ответ было опасно, лучше в знак согласия наклонить голову и этим ограничиться.
– Ничто мы без народа, – повторил хозяин квартиры и засунул в рот гренку с икрой. Проглотил не жуя. – Да и скучно жить без народа. Охо-хо, грехи наши тяжкие. – Он потянулся к бутылкам, стоявшим на столе, выбрал одну, с вишневой наливкой «Мари Бризард», налил себе в фужер сладкой тягучей жидкости.
Не выдержав, Абросимов вновь гулко сглотнул слюну. Хозяин квартиры покосился на него, недоуменно приподнял одну бровь, опять потянулся за гренкой, густо намазал ее икрой.
– Поэтому любимца масс мы пока трогать не будем, а подойдем к нему с другой стороны. Не может быть, чтобы он не прогнулся. И не такие прогибались. – Хозяин проглотил еще одну гренку, запил ее сладкой наливкой. Вкус у него был еще тот. Абросимов слышал, что этот человек когда-то работал таксистом, звезд с неба не хватал, а когда наступило благословенное перестроечное и послеперестроечное время – прыгнул вверх, стал богатым, очень богатым и сильным. У него под рукой целая группировка. Кого хочешь задавит. Даже кремлевский полк вместе с его пушками и минометами. – И не такие прогибались ведь? – тем временем строго спросил хозяин гигантской квартиры. – Правда?
Абросимов поспешно улыбнулся.
– Так точно! И не такие прогибались.
Хозяин квартиры вновь поднял одну бровь, и у Абросимова нехорошо засосало под ложечкой.
– А ты задание свое не выполнил, – сказал ему хозяин квартиры. – Я подумаю, как с тобою быть дальше. А сейчас иди. Не мешай мне ужинать. Твоя рожа меня раздражает.
Абросимов на цыпочках, пятясь, вышел из комнаты. Губы у него обиженно подрагивали: он-то тут при чем? Влад же заупрямился, не он, а раз Влад заупрямился, то это уже проблема самого Влада. Нет, не прав шеф, что был с ним так суров. Абросимов не заслуживает такого отношения.
Он вышел на улицу, сел в машину. Дул резкий мартовский ветер, с железных московских крыш срывались куски снега, льдышки шлепались на асфальт. Хотелось поскорее домой, в привычное тепло… Еще ему очень хотелось мягкого белого хлеба с черной икрой. Так сильно хотелось, что он готов был заныть побито. Во рту в твердый комок сбилась слюна.
Абросимов с места дал газ, шины с железным грохотом проскрежетали по асфальту, и иномарка резко рванулась вперед. Железный звук напугал Абросимова: а вдруг к днищу автомобиля привязали гранату? Сейчас ведь рванет!
Он сбросил газ и вжал голову в плечи.
Нет, не рвануло.
22
Государственный советник юстиции третьего класса Георгий Ильич Вельский родом был из Сибири. Никогда не думал о том, что станет московским жителем и уж тем более – прокурорским работником. Он был человеком науки, специалистом по редкой ветке юриспруденции – государственному праву. Институт окончил на Урале, кандидатскую и докторскую защитил там же, места те любил, сжился с ними и не думал, что ему когда-нибудь придется перебираться в Белокаменную. Но жизнь, как говорится, индейка, а судьба – злодейка.
Его приметили… На одной из конференций, где ему довелось делать доклад. Потом взяли на карандаш на другой конференции. В результате через полгода вызвали в Москву.
Должность ему предложили такую, от которой отказываться было нельзя. Если откажешься – сам на себе поставишь крест и максимум на что можешь потом рассчитывать – на командование метлами да лопатами в какой-нибудь каптерке, в другие места путь уже будет закрыт. И не потому, что существовала, так сказать, жесткая государственная или партийная дисциплина, хотя и это тоже было, – существовали некие нормы, которые нельзя было нарушать. Нарушивший их делался своеобразным изгоем, человеком, которому обязательно надо показаться врачу-психиатру. Ну действительно, если человеку предлагают должность министра, а он начинает брезгливо морщить нос и махать руками: «Нет, нет, нет!» – как к нему после этого относиться?
В таких случаях относятся обычно как к больному. Так бы отнеслись и к Вельскому, если бы он отказался.
В результате Вельский очутился в Москве.
В первые месяцы он очень скучал. Ему казалось, что в Москве он обязательно задохнется, ему не хватало воздуха. Иногда ночью он просыпался от того, что нечем было дышать, в комнате плавает бензиновая копоть, смешанная с запахом горелой резины, горячего железа, расплавленной краски, еще чего-то, чему и названия не было. Лицо его было мокрым, и тогда он неслышно, на цыпочках, боясь разбудить жену, подбирался к открытой форточке, чтобы дохнуть немного свежего ночного духа. Вслушивался в ночные звуки, стирал ладонью пот со лба – свежего воздуха все равно не было, затем, устало махнув рукой, вновь забирался в постель. К утру надо было обязательно выспаться и иметь свежую голову.
После Урала, где даже и отношения между людьми были проще, честнее, добрее, чем в Москве, здесь все казалось иным.
Если Вельский шел по улице, то обязательно хотелось оглянуться – чудилось, что ему вот-вот кто-нибудь всадит сзади нож под лопатку. Это была Москва, ее жизнь, протекающая по формуле, рожденной, как потом понял Вельский, совсем недавно, в перестроечные – при Горбачеве – времена.
Старая Москва – в шестидесятые, в семидесятые, в восьмидесятые годы – была другой.
Как только по телевидению объявили о том, что убийцы Влада задержаны, Вельский огорченно покачал головой. Задержаны? Как бы не так! Убийства таких людей, как Влад, готовятся очень тщательно, и вот так, походя, на одном чихе, их не раскрывают. Попрыгунчи-ковы методы здесь не проходят.
И зачем так спешит, так торопится генеральный прокурор, Вельскому было непонятно. Генерального прокурора он знал, как говорится, постольку поскольку и не больше, только в той части деловых отношений, которые связывали руководителя отраслевого института с руководителем ведомства, имевшего титул больший, чем простой министр (генерального прокурора страны, старшего среди министров-силовиков, всегда негласно приравнивали к вице-премьеру правительства). Расстояние между директором института, однозвездного генерала, и генеральным прокурором, у которого по армейской иерархии этих звезд имелось в четыре раза больше, было таким, как от Земли до Венеры, поэтому Вельский относился к генеральному прокурору довольно настороженно. Старался к нему не приближаться и уж не дай Бог – попасть в его окружение… Вот уж действительно, живя в аду, не знаешь, как отвести душу, чтобы ее не захапал, не зажал в тисках кто-нибудь – дьявол или такой человек, как нынешний генеральный прокурор. Точнее, и.о. генерального прокурора. Вельский недобро усмехнулся.
И в человеческом плане, и в профессиональном их генеральный прокурор, извините, и.о. генерального прокурора был никем. И все-таки ошибки этого и.о. резали слух, глаза, мозг и вызывали ощущение досады.
Вельский пожаловался жене:
– Знаешь, временами мне так становится неприятно все, что происходит в нашей конторе, что хочется сменить работу.
– Терпи!
– Куда ни глянь – всюду одни спасители Отечества типа нашего генерального, только нет от них России спасения: думают они лишь о своем кармане да о том, как бы получше облизать задницу президенту… До всего остального им нет дела.
– Грубо как, Георгий.
– Это реалии, Лена, реалии нашей жизни, и голову от них, как страусу, не спрятать. Служить грешно, выслуживаться тошно. Противно все это. Устал я!
– Может быть, нам поехать отдохнуть?
– А что? – Вельский оживился. – Хорошая мысль! На Байкал. Рыбу на удочке половить, омулька на рожне отведать. А! – Он потер руки. – Чтобы не видеть всего этого, – кивнул на экран телевизора, – не видеть и не слышать. – В следующий миг лицо Вельского погасло, он вздохнул. – Только когда это еще будет… В июле, не раньше. А сейчас на дворе март.
Жена поспешила сменить тему разговора.
– Ну что, убийц Влада вроде бы поймали? Верно вещает ящик? – Телевизор она назвала модным словом.
Вельский не выдержал, усмехнулся.
– Это не убийцы Влада, это совсем другие люди. Просто наше ведомство расписалось в своей некомпетентности.
– А как же сообщения телевидения?
– Врет телевидение.
– А генеральный прокурор?
– И он врет. – Вельский не удержался и добавил: – Как сивый мерин. И верит в то, что говорит, – верит в собственное вранье. Тьфу! Настоящих убийц не поймали и, как мне кажется, вряд ли поймают.
– Почему?
– Да потому, что их просто уже нет в живых. По неписаным законам криминальной России эпохи Ельцина их не должно быть в живых.
– Куда же они делись?
– Лена, ты наивная… Куда, куда? Повторяю, их убили. А тела бросили гнить где-нибудь в подмосковном лесу.
– Жена невольно обхватила плечи руками, крест-накрест, словно ей было холодно.
– Страшно как стало жить…
– Вот именно – страшно.
23
Никто из подопечных не знал точно фамилию, имя и отчество хозяина огромной, в половину этажа, квартиры, расположенной в центре города и стоившей не менее миллиона долларов. Все звали его Хозяином. С большой буквы – Хозяин. Даже шефом опасались звать, хотя шеф – тоже неплохо, это понятно, высоко, но Хозяин – это убедительнее, весомее, громче. Ум Хозяин имел хваткий, как и большинство водителей-таксеров, умевших и пару девочек склеить бесплатно по дороге, и десяток бутылок паленой водки загнать из-под полы, ночью, взяв за них не тройную или четверную, а десятерную цену (в пору Горбачева, когда вину и водке была объявлена война и водка продавалась в магазинах с двух часов дня до семи вечера, едва ли не по списку, люди опустились до того, что пили даже вонючие лосьоны, одеколоны и отстой от паркетного лака; естественно, деловые люди широко наладили производство подпольной водки, самопальной или паленой, которую развозили и продавали таксисты, Хозяин был одним из таких продавцов), и клиента обмишурить, получив с него сверх положенного себе на обед… Это был шик особого рода – получить сверх счетчика ровно на обед. Обедал Хозяин в ту пору в «Зеленом глазе» – бойкой стекляшке, находящейся недалеко от Никитских ворот. Черной икры с гренками да печенки «фуа-гра» там, конечно, не было, но хорошее жаркое с двумя кусочками хлеба – это было, и первое и второе одновременно, плюс тарелка красного свекольника с жирным шматком сметаны – дополнительное первое для тех, кому выпала тяжелая шоферская смена, плюс стакан компота… На это «сверхнормативной» пятерки вполне хватало. Именно столько старался взять Хозяин с каждого клиента. А то, что положено по счетчику, сдавал в кассу таксопарка.
Но все это осталось в далеком прошлом. Ныне Хозяин, если захочет, то может вообще купить весь «Зеленый глаз» вместе с прилегающими к стекляшке улицами и, вообще, если понадобится, на равных потягаться своим влиянием и с мэром Москвы, и с губернатором Московской области, и даже с самим президентом. Одно слово – Хозяин.
С этим ничтожеством Абросимовым он только время потерял. Пустое место. Максимум на что Боря способен – стирать шнурки и глодать кости, выловленные из хаша.
Хозяин вздохнул негодующе, разложил перед собой бумажки – донесения двух бригадиров, присматривающих за Останкино и вообще занимающихся телевизионными делами. Хозяин, как и государство в лице многих чиновников, собирался установить над телевидением свой железный контроль. И главное – контроль над его финансовыми потоками, чтобы ни один рубль, ни один доллар не проскакивали мимо незамеченными.
Взгромоздив на нос узенькие, будто броневые щели, крохотные очки, он углубился в чтение бумажек. Через полчаса сдернул очки с носа и произнес удовлетворенно:
– Эге!
На это негромкое «Эге!» тотчас возник помощник – их у Хозяина было три – наутюженный, напомаженный, довольно респектабельный молодой человек.
– Слушаю вас. – Молодой человек в вежливой готовности склонил голову и вытащил из кармана блокнот с заложенным карандашом.
– Узнай-ка, мигом, под кем сейчас ходит этот рекламный дух… как его… фамилия его, – Хозяин поднял одну из бумажек, – Бейлис.
Секретарь торопливо записал в блокнот: «Бейлис».
– Узнай, чем он дышит, с кем ликеры и кофеек пьет, под кем крышует. – Слово «крышует» Хозяин усилил, оно было главным в этом перечне.
Из бумажек – «докладных», поданных ему бригадирами, Хозяин выяснил, что самой крупной фигурой среди рекламщиков ныне считается Бейлис. Он, если понадобится, любого кобелька там прижмет и, надо полагать, справится и с этим несговорчивым козлом, с Владом.
Через пятнадцать минут секретарь вновь едва слышно скрипнул дверью.
– Я все узнал.
– Ну?
– Крышей у Бейлиса является Глобус со своей группировкой…
– Кто такой Глобус? – перебил секретаря Хозяин, в голосе его послышались ворчливо-властные нотки.
– Под началом у него ходят двенадцать человек. Без охраны нигде не появляется. Бейлиса опекает плотно. Всегда вооружен.
Хозяин недовольно поморщился:
– Не люблю этих слов.
– Простите. Но все равно эту информацию я должен довести до вас.
– Довезти? На чем? На телеге? – Хозяин усмехнулся, довольный тем, что на каламбуре поймал секретаря. – Где чаще всего бывает этот Глобус?
– На дискотеке у «ЛИС’Са».
Брови у Хозяина изумленно вздернулись и сложились в домик.
– Так он, выходит, совсем несерьезный человек?
– Я бы так не сказал.
– Ну какой же он серьезный, если до сих пор бегает на танцульки?
– Он бывает не только на танцульках.
– Где еще?
– В казино. Часто обедает в ресторане «Сирена»…
– Видел я эту «Сирену». Ничего в ней хорошего, под стеклянным полом плавают полудохлые осетры – того гляди провалишься и сам осетром станешь. Все ясно. – Хозяин сделал брезгливое лицо и поднял растопыренную ладонь, останавливая секретаря. – Позови-ка мне Феню.
Феня – смышленый, ловкий, с высокими залысинами и гибкой фигурой танцора, выполнял при Хозяине роль чиновника для особых поручений.
– Хорошо выглядишь, Феня, – похвалил его Хозяин.
– Стараюсь.
– Значит так, Феня… Есть один авторитет из новоявленных, по кличке Глобус…
Феня напрягся, на лбу у него возникли вертикальные складки.
– Что-то слышал, Хозяин, но что конкретно – вспомнить не берусь.
– А и не надо впопыхах вспоминать, милок, – назидательно произнес Хозяин. Ты это дело обшурупь потщательнее, в тиши и покое, а потом действуй. Действуй так, чтобы ни один кремлевский полк перед тобой не устоял.
– Понял, Хозяин. – Феня не удержался, расплылся в улыбке. – Этого Глобуса надо того… – Он провел пальцем себе по шее. – Правильно я понял?