– Странно, что я не замечал тебя раньше в «Темной стороне», – так же неожиданно, как и прежде, подал голос мой попутчик.
– А я там никогда раньше и не появлялась.
– Отчего же?
– Не было необходимости, – не глядя на Антона, отозвалась я.
– А теперь есть?
Его голос не изменился, и взгляд оставался таким же непроницаемым, но я сразу уловила: он спрашивает это уже не просто для поддержания разговора – ему на самом деле интересно услышать ответ.
– Появилась, – коротко ответила я, стараясь оставаться загадочной особой.
Но Антон не стал продолжать начатый разговор, а вместо этого произнес:
– А вот и моя улица. Можешь остановить здесь. Спасибо, что подвезла.
Ощущение доверительной беседы внезапно рассыпалось, как карточный домик. Кронштадтский махнул рукой на прощание, распахнул дверцу авто, на секунду впустив в салон запах дождя и уличный шум, шагнул на тротуар, хлопнул дверцей – и все. Сквозь потоки дождя я видела, как он равнодушно уходит, высоко подняв ворот пальто, ссутулившись и не оборачиваясь. Так же равнодушно, как пару часов назад он проиграл мне в карты немалую сумму денег. Так же равнодушно, как потом согласился, чтобы я его подвезла до дома. Кто же он все-таки? Талантливый математик? Везунчик? Аферист? Впрочем, какая мне разница!
Мельком глянув в сторону домов, к которым направлялся Кронштадтский, я вдруг инстинктивно напряглась. Около подъезда одной из блочных пятиэтажек происходило что-то странное. Мой недавний попутчик, быстро шагающий куда-то в глубь дворов, резко остановился, помедлил секунду-другую, а потом развернулся и со всех ног бросился в противоположную сторону. Следом за ним, как гончие на потраве, кинулись два здоровенных амбала – метра под два ростом и столько же в плечах. Они в два прыжка настигли его, одним ударом в висок повалили наземь, и под дождем, прямо в грязных лужах, посреди необжитого двора окраин Тарасова завязалась нешуточная драка. Во все стороны летели брызги и ошметки грязи, а сквозь них, как в мясорубке, мельтешили ноги, руки и полы пальто Антона Кронштадтского. Надо отдать ему должное: несмотря на существенную разницу в весе, он достаточно долго держал оборону. Но весовое и количественное преимущество его противников было слишком очевидно. Очередным ударом под дых один из верзил отправил Кронштадтского в нокаут. Обмякшее тело братки подхватили под руки и потащили в глубь дворов. Оставаться бесстрастным наблюдателем я больше не могла. Выхватив из бардачка свой верный «макаров», я выскочила из машины прямо под проливной дождь, уже на бегу проверила обойму и взвела курок. Я была готова поверить в то, что такой тип, как Кронштадтский, заслужил тумаков, но нападать вдвоем на одного – это уже чересчур!
Пока я пересекала проезжую часть и неслась по склизкой грязи придворовой территории, бандюги успели затащить Кронштадтского в один из подъездов заброшенного двухэтажного домишки. Часть окон в этом доме была выбита, дверь болталась на одной петле. Домчавшись до кособокой постройки, я перевела дух и заглянула в темный грязный подъезд. Изнутри пахнуло сыростью, смрадом и застоявшимся воздухом. Захотелось сразу же отпрянуть, но я тряхнула головой и прислушалась к тому, что происходит внутри.
Судя по звукам, бугаи втаскивали Антона на второй этаж. Потом как будто кто-то уронил мешок с картошкой – это на бетонный пол лестничной клетки шмякнулось тело Кронштадтского. Раздался окрик:
– Эй! Давай приходи в себя!
Следом послышались глухие удары. Оригинальный способ приводить человека в чувство, ничего не скажешь!
– Эй ты, слышь! – снова крикнул тот же голос. – Есть к тебе парочка вопросов! Давай-давай, открывай глаза!
– Витька, может, мы его прибили? – прохрипел второй голос.
– Не мели ерунды, Славка! Такие, как он, живучие. Вставай, тебе говорят! – и опять жесткие удары ботинок о мягкое человеческое тело.
Ждать больше нельзя! Осторожно ступая мягкими подошвами туфель по строительному мусору, я шагнула вперед.
– Живо отвечай, куда ты ее спрятал? – орал во всю глотку тот амбал, что звался Витькой.
Я запрокинула голову, чтобы в полумраке разглядеть происходящее. Сквозь покореженные прутья перил был виден небольшой кусочек лестничной клетки: у стены скрючился мужчина в грязном драповом пальто, а над ним навис бритоголовый амбал. Второго братка видно не было – скорее всего, он стоял чуть в стороне.
– Она у тебя с собой? – прорычал Витька.
– Нет… – отозвался Кронштадтский разбитыми губами.
– Врешь! – рыкнул бандит, и мой новый знакомый получил еще один удар под ребра тяжелым ботинком на высокой рифленой подошве. Он согнулся пополам и зашелся в хриплом кашле.
– Куда ты ее дел? – продолжал допрашивать амбал. – Отвечай! Куда спрятал?!
– У меня ничего нет.
– А если подумать? – угрожающе поинтересовался Витька.
– А если подумать, то вдвоем нападать на одного – это как-то нечестно! – громко сказала я и, перемахнув через перила, оказалась на лестничной клетке лицом к лицу с двумя бугаями.
– Ты кто еще такая? – оторопели мужики.
– А вот это уже неважно, – ласково сообщила я, крутанулась на месте и одним ударом отбросила Витьку в противоположный угол.
Он шмякнулся об стену, сверху на него посыпались куски штукатурки и меловая пыль. Второй абмал вытаращился на своего приятеля, пытаясь сообразить, что происходит. Пока он вертел головой туда-сюда, я успела заехать ему в челюсть. В этот момент Витька очухался и с диким ревом ринулся на меня. Пару раз ему удалось отбросить меня к стене и засадить мне кулаком под ребра, но и я не оставалась в долгу, поочередно швыряя своих противников на пол. Всякий раз они, как бешеные псы, вскакивали на ноги, встряхивались и со злым рыком кидались на меня. В какой-то момент мне даже показалось, что было опрометчиво затевать драку с двумя здоровенными и отменно подготовленными мужиками, но, в очередной раз уворачиваясь от каменного кулака Витьки, который должен был без малого снести мне голову, я изловчилась и подставила ему подножку. Отчаянно размахивая руками, он начал заваливаться назад, а я крутанулась на месте и ударила его ногой в грудь. Мужика качнуло в сторону, и вместо того, чтобы кубарем скатиться по ступенькам, он всей тушей опрокинулся через подоконник прямо на оконное стекло. Послышался характерный треск, и стекло лопнуло: на грязный пол подъезда посыпались осколки, крупные обломки полетели вниз, а вслед за ними прямо со второго этажа, молотя руками по воздуху и матерясь, вывалился Витька. Через пару секунд его вопли оборвались – и наступила могильная тишина.
На лестничной клетке полуразрушенного дома нас осталось трое. Кронштадтский тихонечко сидел на полу среди ошметков обвалившейся побелки, а я и второй бугай, слегка ошарашенные случившимся, стояли друг напротив друга, не зная, что делать дальше. Я опомнилась первая, выхватила из-за пояса джинсов пистолет и, наставив его точно на мужика, проговорила:
– Советую тебе проваливать! А то, не ровен час, постигнет та же участь, что и твоего дружка. – И добавила, для убедительности взводя курок: – Или еще что похуже…
Бугай вытаращил на меня круглые, налитые кровью глаза, потом вытер рукавом куртки кровь с разбитых губ и сплюнул себе под ноги.
– Я тебя еще найду, – хмуро сказал он в сторону Антона.
– Подбирай своего дружка и проваливай, пока сам цел, – огрызнулась я.
Еще какое-то время мой противник, тяжело дыша, сверлил меня глазами. Чувствовалось, что будь его воля – он придушил бы меня прямо сейчас. Но боевой «макаров» в моих руках и не таких вояк утихомиривал! Безоружный бугай попятился, быстренько развернулся, спрыгнул через перила на первый этаж и исчез. Через секунду он был уже на улице. Сквозь раму, ощеренную осколками, я увидела, как он подбежал к своему приятелю, который к этому времени успел подняться и теперь сидел на земле среди битого стекла и отчаянно тряс башкой. Мужики о чем-то коротко переговорили, а потом дружно порысили прочь со двора. Когда они скрылись за углом соседнего дома, я отвернулась от окна и, давя туфлями крошево из битого стекла и строительного мусора, подошла к Кронштадтскому, присела рядом на корточки и протянула ему свой носовой платок. Он молча взял его, вытер разбитые губы и спросил:
– А драться тебя где учили? Там же, где и в покер играть?
Молодец мужик, чувства юмора не теряет, несмотря ни на что!
– Считай, что да, – усмехнулась я.
Кронштадтский еще раз потряс головой, приходя в себя. Я сочувственно спросила:
– Сильно они тебя?
– Ерунда, – отмахнулся он, ощупывая челюсть. – И не в такие переделки попадал.
– Однако эти ребята были настроены серьезно, – осторожно заметила я. – Чем ты им так не угодил?
– А-а-а… – махнул рукой мой собеседник. Опираясь о стену, он поднялся на ноги, пошатался пару секунд и, только найдя равновесие, добавил: – Обыграл одного типа, вот он и прислал ко мне своих здоровяков. Хотел свой проигрыш забрать.
Кронштадтский врал, но это было не мое дело. Не хочет говорить правду – не надо!
– Что-то мне подсказывает, что они еще вернутся, – выразила я свое опасение.
– Да неважно, – отмахнулся он.
– Как знаешь, – развела я руками. – Тебе точно не нужна моя помощь?
– Нет, – помотал головой пострадавший.
– И врача вызывать не надо?
– Нет.
– Видок у тебя, честно говоря, не очень, – не отставала я, все еще надеясь, что наше знакомство на этом не закончится.
Но мои надежды оказались тщетны. Кронштадтский сделал неуверенный шаг в сторону, схватился за разбитые ребра, поморщился, потом встряхнулся, как только что выкупанная собака, и, слегка подволакивая одну ногу, стал спускаться по щербатой лестнице. Никакой благодарности ко мне за свое спасение он явно не испытывал. Хотя как минимум элементарное «спасибо» в мой адрес уж точно было бы не лишним. На пару секунд я зависла на месте в недоумении, а потом спрятала пистолет за пояс и выбежала из заброшенного дома.
– Эй! – окликнула я Кронштадтского, который хромал прочь, на ходу отряхивая полы замызганного в грязи и пыли пальто.
На секунду он остановился и чуть повернул голову в мою сторону.
– У тебя точно все в порядке?
Он, как искалеченный Терминатор в финале второй части фильма, поднял большой палец – мол, все «ок» – и, прихрамывая, зашагал дальше.
И это все? Для того ли я как оглашенная гонялась за ним несколько недель, вынюхивала, как ищейка, шла по его следу и ночи напролет караулила его в игорном клубе, среди спивающихся картежников и вечных искателей драйва? И вот теперь, когда я наконец-то познакомилась с ним, обыграла его в карты, путем подкупа и сговора с местной шпаной исхитрилась заполучить его в свою машину, чтобы свести более близкое знакомство, и даже спасла его от лихих налетчиков, которые наверняка свернули бы ему шею и бросили его умирать на задворках Тарасова… Да, именно теперь, после всех этих мытарств и тщетных стараний завести знакомство с человеком по имени Антон Кронштадтский, мне вдруг больше всего на свете захотелось послать все к черту! И когда худощавый, подволакивающий одну ногу мужчина окончательно растворился на фоне унылого предрассветного городского пейзажа – низенькие домишки, голые деревья, осыпанный листвой тротуар, – я громко произнесла, как будто он еще мог меня услышать: «Ну и пошел ты!..» После чего развернулась на каблуках и гордой и независимой походкой зашагала к своему покинутому «фольку». Запрыгнув в салон, я завела мотор и погромче включила магнитолу. Всю дорогу до дома я тихонечко подвывала хрипловатым нотам итальянского напева, курила сигарету одну за другой, а в голове не было ни одной мысли. Я слишком устала за последние сутки.
Ночной образ жизни едва ли пошел мне на пользу: давно заведенный и, как мне казалось, неизменный распорядок дня откровенно полетел к чертям. Прежде утро начиналось для меня ровно в семь часов и по будильнику: сначала зарядка дома, потом пробежка через парк до соседнего квартала и обратно. Ледяной душ после этого обычно помогал взбодриться, а две чашки крепкого черного кофе окончательно включали меня в рабочий ритм. Дальше все шло по накатанной: если была работа, то я приступала к своим обязанностям, если нет – предпочитала уединиться в какой-нибудь уличной кафешке или отправиться в тир. Я придерживалась этого образа жизни, отлаженного до мелочей и выверенного вплоть до секунды, годами. И вот теперь охота на «высокого брюнета с серыми глазами, худощавого телосложения, лет тридцати пяти» совершенно выбила меня из колеи. Подняться ровно в семь утра, когда буквально час назад ты только-только добралась до дома и сладко заснула, категорически невозможно. И если в первый день я еще как-то справилась с этой задачей, то на второй день лишь сделала слабую попытку выбраться из-под одеяла, а потом и вовсе махнула рукой на привычный режим и с чистой совестью дрыхла до обеда.
Вот и теперь я разлепила глаза, когда стрелка часов приблизилась к полуденной отметке. Спать дольше – значило обрекать себя на страшную мигрень на весь оставшийся день. Пришлось, превозмогая лень и страшную зевоту, выбираться из пледов и тащиться в ванную. После получасовых процедур с контрастным душем и растиранием солью я наконец-то почувствовала себя человеком, натянула светлую водолазку, влезла в узкие джинсы и, тщательно зачесав волосы в хвост, вышла на кухню.
У плиты уже вовсю суетилась тетя Мила – моя дорогая и единственная родственница, с которой мы уже несколько лет подряд мирно сосуществуем на общих квадратных метрах в старенькой многоэтажке.
– Доброе утро, – поприветствовала я ее, заходя на кухню и включая чайник.
– Для кого утро, а для кого уже обед, – многозначительно отозвалась тетушка, не оборачиваясь от плиты, где на сковородке шипели и подпрыгивали ароматные оладушки. – Ты опять вчера за полночь пришла?
– Тетя, ты же все прекрасно знаешь, – миролюбиво произнесла я и чмокнула ее в щеку.
– Ох, Женя-Женя, и когда же ты бросишь свою работу? – вздохнула тетя Мила. – Ничего хорошего от нее нет. И когда ты это поймешь? Только носишься сутки напролет по городу – ни сна, ни покоя. Да еще и опасно это все: не ровен час, нарвешься на кого-нибудь.
В ходе воспитательной беседы тетушка, однако, ни на секунду не отвлекалась от плиты: умело орудуя лопаткой, она собрала на тарелку очередную порцию золотисто-желтых кружков и шлепнула на сковородку новую порцию теста. Я тут же схватила с тарелки один оладушек и с наслаждением начала его жевать.
– Тетя, перестань, – вяло возразила я.
Но тетя Мила, распаленная жаром кухонной плиты, продолжала горячиться:
– Женечка, ну ведь не женская, совсем не женская у тебя работа!
– Ну и что? – слабо отбивалась я, самозабвенно жуя второй кругляш жареного теста.
– А то! Смотри, так и останешься в девках! – сердито подвела итог тятя Мила.
Я подавилась оладушком. Ну вот, опять начинается! Отчитывать меня за мой образ жизни и упорное нежелание обзаводиться семьей – это для тетушки своего рода спорт, придающий остроту нашим отношениям, источник драйва в болоте нашего безмятежного сосуществования. Примерно раз в месяц тетя Мила вспоминает о моей неустроенной личной жизни и начинает шпынять меня за это во все бока и попрекать на чем свет стоит. Заядлая домоседка и непревзойденный кулинар, она почему-то непоколебимо уверена, что лучшего будущего для меня, чем замужество, быть просто не может. Я потратила немало сил и времени на то, чтобы объяснить: все, что связано с домашним очагом и совместным проживанием с представителем противоположного пола дольше пары недель, вызывает у меня озноб и почесуху, а перспектива часами торчать у плиты и плюхаться в тазиках с грязным бельем и вовсе вгоняет в ступор. Нет уж, чур меня, чур! Но пока что донести до тетушки свой ужас и отвращение к семейной жизни я так и не смогла. Поначалу я каждый раз долго и обстоятельно растолковывала свою позицию в надежде, что меня поймут. Потом какое-то время просто злилась, и как только тетя садилась на своего любимого конька, я с воплем: «Довольно с меня!» начинала стучать кулаком по столу и отстаивать свое право жить так, как мне хочется. Но в конце концов я научилась смотреть на этот вопрос с позиции холодного философа. И как только в нашем доме звучит фраза: «Женечка, а не пора ли тебе и о замужестве подумать?», я потихонечку исчезаю за дверью и от греха подальше запираюсь в своей комнате – авось там и пережду бурю.