Ясно было, что всего этого я, скорее всего, никогда не узнаю. И все же, несмотря на то что Тимур, казалось, не опознал меня с первого взгляда, очевидно было, что моя миссия может быть провалена в любую секунду. В любой момент этот пазл мог сложиться у него в голове. В любой момент он мог вычислить меня по какому-нибудь характерному жесту или слову. И тогда, естественно, сразу же понять, что я не могу быть обыкновенным не самым известным политическим обозревателем. Тогда он догадается, что меня направили к нему соответствующие органы со вполне определенным заданием. Мне сейчас нужно было как можно скорее закончить эту встречу, доложить наверх об открывшихся обстоятельствах и под любым благовидным предлогом бежать отсюда. Разыграть внезапную болезнь, несчастный случай, беременность – что угодно. Но оставаться рядом с ним означало ставить под угрозу задание.
В тот самый момент, когда я предавалась этим крайне разумным, взвешенным размышлениям, на столе у Тимура заверещал телефонный аппарат. Извинившись передо мной, он снял трубку, бросил:
– Слушаю!
И несколько минут, хмурясь, вслушивался в то, что говорили ему на другом конце провода. А закончив говорить, снова взглянул на меня.
– Вот, Ирина, тебе сразу и тестовое задание нашлось. Требуют от меня комментарий для прессы. Вчера орлы мои поймали банду Заура, которая нам всем тут два года житья не давала. Грабили магазины, офисы, квартиры – у кого позажиточней. В последнее время совсем обнаглели, тут-то мы их и сцапали наконец.
– Ясно, – кивнула я, склонила голову к плечу, задумалась на минуту и тут же выдала: – Хочу поделиться с дорогими гражданами радостным известием: вчера, после двух лет упорной работы, была наконец полностью обезврежена банда Заура, терроризировавшая население дальних районов нашей республики. Я и мои сотрудники приносим извинение жителям за то, что на поимку банды ушло так много времени, и надеемся, что отныне население республики может спать спокойно.
– Лихо, – присвистнул Тимур. А затем, нахмурившись, с сомнением переспросил: – Извинения? Это для чего?
– Ну как же, – отозвалась я. – Вам надо показать, что вы не какой-то надменный правитель, которому и дела нет до судьбы простого человека. Наоборот, его спокойствие – это главная цель вашей жизни, и вы искренне сожалеете о том, что не всегда можете достаточно оперативно это самое спокойствие обеспечить.
Тимур хмыкнул, и вдруг на лице его промелькнула такая редкая для него, такая неожиданная улыбка, от которой темные глаза его словно на мгновение потеплели.
– Звучит убедительно, – кивнул он. – Не могли бы вы теперь все это записать, а Марианна Адамовна, – он кивнул головой на дверь, видимо имея в виду сидящую в приемной секретаршу, – отправит факсом куда нужно.
– Могу, конечно, – отозвалась я.
И Тимур, снова взглянув на меня, вдруг как-то мягко заметил:
– Думаю, мы сработаемся.
Я обязана была сообщить наверх о том, что мы с Тимуром раньше уже встречались. Притом встречались при весьма недвусмысленных обстоятельствах. Должна была доложить обо всем и потребовать, чтобы меня сняли с задания. Оставаясь здесь, я поставила бы под удар всю операцию, ведь даже если Тимур и не узнал меня при первой встрече, это могло произойти в любой момент. Если допустить, что подозрения по поводу его причастности к покушению на главу республики были не беспочвенны, все это могло обернуться очень нехорошими последствиями. Мало того, даже если бы вышло так, что Тимур и не узнал бы меня, информация о наших предыдущих пересечениях в любой момент могла всплыть наверху. Как и факт того, что я об этом не доложила. А это уже ставило под удар мою собственную карьеру и грозило мне серьезными санкциями.
К тому же, судя по последним данным, человеком Тимур был достаточно суровым и беспощадным. И если предположить, что подозрения на его счет были небеспочвенны, я, оставаясь здесь, в самом буквальном смысле рисковала жизнью. Со мной в любой момент мог произойти любой трагический несчастный случай, освобождавший Тимура от моего навязчивого присутствия. Это тоже нельзя было сбрасывать со счетов.
Но Тимур сказал «думаю, мы сработаемся», а затем я вместо того, чтобы возвращаться в отель, провела еще несколько часов в его офисе. Разбирала накопившиеся за время отсутствия пресс-секретаря бумаги, правила тексты, писала речи и обращения. Наблюдала за тем, как работает Сайдаев – как уверенно и твердо отдает распоряжения, как мгновенно принимает решения, легко поднимается из-за стола и выезжает на место, если происшествие требует его присутствия, как общается с людьми – без пафоса, но со спокойным достоинством и уверенностью в себе. Никто, включая меня саму, до самого вечера и не вспомнил, что, по сути, я еще не дала согласия, а Тимур еще не подписал моего назначения.
А потом… Нет, я не хочу оправдывать себя, конечно, даже после этого дня я еще могла уйти. Но не сделала этого. И ни о чем не доложила начальству. Второй раз за всю свою военную карьеру я не выполнила того, что требовали от меня должностные обязанности. И второй раз это произошло из-за этого человека.
Итак, я ни о чем не сообщила наверх и осталась работать у Тимура. Несмотря на выделенное мне рабочее место, я практически поселилась в его кабинете – то несла ему на утверждение новую речь, то составляла комментарий для прессы по поводу очередного раскрытого дела. А временами мы с ним просто беседовали – разумеется, на рабочие темы: вроде бы для того, чтобы мне проще было понять и сформулировать его мысли для очередного публичного заявления. Но мне эти наши разговоры доставляли тайное удовольствие, в котором я боялась признаться самой себе.
Где-то в самом начале моей работы у Тимура мне необходимо было составить для него ответы на вопросы интервьюера. Интервью должно было выйти в официальном печатном органе, и ляпов в нем, конечно, не должно было быть.
Был уже вечер, когда Тимур наконец освободился от дел и смог выделить время для ответов на вопросы. Мы расположились с ним у него в кабинете. За окном опустились теплые летние сумерки, в открытую форточку врывался влажный запах асфальта (должно быть, по улице недавно проехала поливальная машина) и сладковатый аромат цветущей липы. Тимур сидел за столом. Я же со своим диктофоном – напротив, в кресле.
– Вы помните свое первое дело? – спросила я.
– Конечно, – он сжал пальцами переносицу, зажмурился и потер глаза. – Мы выехали по вызову в один из ресторанов на окраине города. Вошли, а там картина ну просто как в фильме Тарантино: окна, скатерти, барная стойка – все в крови. А на полу – труп молодой девушки-администратора. Оказалось, отец и сын приехали отметить какое-то событие, повздорили с персоналом. Ну и…
– Жутко, должно быть? – спросила я.
– Да уж, особенно жутко, когда это происходит в самой мирной обыденной обстановке. Ресторан, городской бульвар, семейное застолье…
Он резко замолчал, а у меня мгновенно все похолодело внутри. Я очень отчетливо вспомнила, как он смотрел когда-то воспаленными глазами на лежащую у развороченной стены убитую Фатиму, успевшую пробыть его женой всего лишь несколько часов.
Нужно было поскорее отойти от этой темы, и я задала следующий вопрос:
– А что вы считаете самым главным в своей работе?
Он как-то невесело усмехнулся и отозвался.
– Индивидуальный подход. Закон – вещь безличная. А люди ведь все разные. Мало ли что довело человека до жизни такой. Может быть, он случайно оказался замешан в нехорошей истории. И если тут отнестись к нему формально, что мы получим? Правильно, законченного преступника, врага родины. А если попытаемся понять, что с ним произошло, дадим ему знать, что органы готовы ему помочь, может, и вытянем человека. А это ведь и есть наша цель – чтобы врагов у государства становилось все меньше, верно? И если этого можно добиться не силовыми способами, так только лучше.
И снова мне показалось, что Тимур говорит о себе. О том давнем случае, когда он, по всей логики ситуации, должен был погибнуть вместе с контрабандистами, с которыми волею судеб оказался связан. И все же выжил. Выжил, потому что именно я – как мне хотелось верить – была в его понимании тем человеком, который не отнесся к нему формально и не дал этого сделать вышестоящим инстанциям. И мне вдруг в очередной раз пришло в голову, сколько же он должен был пережить, передумать, чтобы не сломаться, не озлобиться на власть после того, как она лишила его любимой женщины, а разобраться и пойти работать в ту же самую систему, чтобы сделать ее лучше, чтобы снизить до минимума количество гибнущих в подобных операциях невинных людей, просто оказавшихся не в том месте и не в то время.
Или… Или, возможно, все было иначе. Не стоило ведь забывать, что я прибыла сюда именно потому, что Тимур подозревался в причастности к покушению на главу. Что, если вся эта только что выстроенная мной благородная теория была чушью? Что, если двигали Тимуром противоположные соображения – разрушить систему изнутри?
Это мне только предстояло выяснить.
– Вы… – осторожно начала я. – Вы ощутили это на собственном опыте?
И тут же одернула себя. Мне совершенно не нужно было, чтобы Тимур сейчас пускался в воспоминания о прожитом. Ведь кто знает, не всплыл ли бы вдруг в его памяти облик той, что некогда вытащила его из-под огня. Но Тимур и сам, кажется, не желал ни о чем вспоминать.
– Думаю, для интервью это уже лишнее, – тихо отозвался он.
Все же удивительным в нем было это умение одной негромкой фразой, одним взглядом, твердым и властным, ставить человека на место, обозначать границы, за которые никому нет доступа.
В этот момент дверь кабинета внезапно приоткрылась, я обернулась на звук и увидела, что в комнату заглядывает девочка лет пяти, темноглазая, смуглая, с озорной улыбкой, играющей на пухлых губах.
– Белла, ты здесь откуда? – с напускной суровостью обратился к ней Тимур. – Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не являлась ко мне на работу? Кто тебя пустил?
– Дядя Володя меня провел, – улыбнулась девчушка. – А Марианна Адамовна разрешила войти.
Тимур распахнул дверь кабинета и гаркнул на секретаршу:
– Марианна Адамовна, вы что себе позволяете?
Та заговорила что-то в свое оправдание. Справа от нее маячила дородная фигура Володи Кулакова, уже знакомого мне айтишника, работавшего в офисе Тимура.
– Прошу прощения, – разулыбался он, его широкое румяное лицо словно создано было для таких вот добродушных открытых улыбок. – Как же такую красавицу не впустить?
Мне, в общем-то, видно было, что распекал своих подчиненных Тимур только для проформы. Он явно обожал дочь, так и лучился весь с тех пор, как она появилась в его кабинете. И все же изображал перед сотрудниками разгневанного бога войны. Впрочем, судя по лукавой улыбке девочки, обмануть ее ему не удалось.
Она подбежала к отцу, и тот ловко подхватил ее на руки. Белла же, блаженно рассмеявшись, звонко поцеловала его в выбритую щеку.
– Ирина, познакомься, это моя младшая дочь, Белла, – обернулся ко мне Тимур. – Белла, а где мама и Эля?
– Они внизу, – объяснила девочка. – Мы из магазина ехали, я предложила забежать к тебе на минутку.
– Ну, пойдем, – ответил ей Тимур и вдруг улыбнулся.
Эта улыбка, открытая, искренняя, немного мальчишеская, так странно смотрелась на его лице. Не то чтобы она ему не шла – наоборот, все черты его словно преображались, наполнялись внутренним светом. Просто сразу заметно было, что так улыбается он крайне редко и ему самому странно и непривычно от этого.
У самой двери Тимур снова обернулся ко мне:
– Ирина, я ухожу ненадолго. Я вернусь, и продолжим.
Затем он вышел, и я осталась в кабинете одна. Именно этого момента я и ждала с первого же дня своего приезда сюда. Разумеется, к этому времени я уже успела изучить, где расположена в кабинете камера внутреннего наблюдения, и у себя в номере, на ноутбуке, написала специальный скрипт, который позволил бы мне на минуту ее отключить, пустив на это время в прокрутку несколько последних секунд записи. Скрипт этот был записан на флешку, лежавшую у меня в кармане. И как только за Тимуром закрылась дверь, я мгновенно подключила свой ноутбук, на котором еще недавно набирала ответы для интервью, к объединявшей все офисные компьютеры системе и воткнула в него флешку. Далее написанная мной программа должна была сама, за пару секунд, выбрать интересующую меня камеру и отключить ее.
Наверное, тут нужно бы упомянуть, как я чувствовала себя в тот момент. Только что на моих глазах разыгралась такая трогательная семейная сцена. Тимур, жесткий, бескомпромиссный воин, совершенно преобразился, взяв на руки девочку, свою дочку, явно очень любимую. И даже оставил в кабинете меня, постороннего, по сути, человека, что наверняка категорически запрещала его должностная инструкция – несмотря на сидевшую за дверью секретаршу и наличие камер слежения. Я же собиралась воспользоваться этой ситуацией, чтобы немедленно наставить по всему кабинету «жучков», дабы получить доступ к его архивам и секретным документам.
В обычное время эта часть моей работы нисколько меня не смущала. Я понимала, что человек, которого мне приказали «разрабатывать», – враг, что мы с ним по разные стороны баррикад и мои действия, по сути, мало чем отличаются от действий солдат, воюющих с оружием в руках. Сейчас же… Тимур был не просто очередным попавшим в разработку объектом: он был тем, кто как-то подспудно сумел пробудить во мне незнакомые и не вполне понятные мне самой чувства. И теперь от мысли, что он и в самом деле мог быть причастен к покушению на главу региона, мне становилось страшно вдвойне. Страшно оттого, что я сама, некогда вытащив его из-под развалин, возможно, приложила руку к тому, чтобы этот преступник сформировался и получил возможность действовать.
Поэтому, как бы мне ни было противно то, что я собиралась сделать, как бы ни было гадко осознавать, что я предаю доверие Тимура, мне необходимо было докопаться до правды. Речь шла уже не просто о задании, я сама для себя должна была понять, кого же спасла в тот летний день в горном таджикском кишлаке.
Ноутбук пискнул, показывая, что сигнал камеры отключен, и я, мгновенно вскочив с места, бросилась действовать. Первым делом я запустила в его компьютер шпионскую программу. Та должна была скинуть мне не только все файлы, находившиеся в папках, но и сама инсталлироваться в мобильник Тимура, как только тот зачем-нибудь подключит его к компьютеру. Это означало, что я получу доступ ко всем его переговорам, сообщениям, письмам и любой другой информации, которую смогу достать. Это, впрочем, вряд ли могло бы сильно помочь – я сомневалась, что человек такого уровня станет хранить в телефоне хоть что-то секретное. Но проверить нужно было все.
Следом пришел черед прослушивающих устройств, «жучков». Их у меня также имелось достаточно. Один – к настольной лампе, другой – к ноутбуку Тимура, лежавшему на краю стола, третий – к притолоке у входа в кабинет. Радиус покрытия этих устройств составлял пять километров, а это означало, что я смогу прослушивать происходящее в кабинете Тимура, находясь в снятой для меня квартире.
К тому моменту, как вернулся Тимур – в целом он отсутствовал не более двух-трех минут, – я уже снова чинно сидела в кресле, в задумчивости печатая на клавиатуре. Камера вновь работала в нормальном режиме. Зато кабинет был нафарширован шпионскими программами и прослушивающими устройствами под завязку. Теперь мне оставалось проделать все то же самое в машине Тимура и по возможности у него дома. А для этого нужно было каким-то образом получить приглашение к нему в гости.
Удалось мне сделать это через пару недель. К этому времени мы с Тимуром уже действительно отлично сработались, как он и предрекал. И мне порой начинало казаться, что я думаю его словами, чувствую его образами. Случалось, я отправляла ему на утверждение речь, которую написала сама, не дожидаясь его указаний, и он, пробежав ее глазами, восхищенно качал головой:
– Когда это я успел так подробно изложить тебе свои мысли по этому поводу?
– Никогда, – смеялась я. – Это просто интуиция.
– Выдающаяся интуиция, – хвалил он. – Как будто я сам все это написал. Только вот у меня не получилось бы так стройно и красиво.
Вот как-то так, среди обсуждения рабочих моментов, разговоров в перерывах, случайных замечаний и вышло, что Тимур пригласил меня в гости на свой день рождения. Он жил с женой и дочками в огромной роскошной квартире в центре города. Здесь, как и в его кабинете, вся обстановка была очень дорогой, броской, лучащейся восточной роскошью. Ковры, гардины, выставленные напоказ драгоценные подарки от коллег. С балкона открывался красивый вид на обсаженный вековыми платанами городской бульвар, на высокий берег реки, за которым раскинулась другая часть города. В квартире пахло чистотой и свежей выпечкой. И от этого аромата ты прямо с порога чувствовал уют этого дома.