Платов огляделся. И наткнулся глазами на высокого мужчину в светло-сером плаще, который недавно выходил из подъезда, его контролируют двое спецназовцев.
– Андрюха, – Платов хлопнул по плечу Рогозина. – Вон наш исполняемый…
– Как насчёт кофейку? – Рогозин кивнул на тумбочку, где взгромоздился старенький, дышащий на ладан электрический чайник в окружении чёрных от многолетнего употребления чая чашек и банки кофе «Нескафе». В пластмассовой коробочке с надписью «Сардины» лежали кусочки быстрорастворимого сахара. Типичный натюрморт для оперского кабинета.
– Не откажусь, – кивнул Эдуард Алексеевич Кононенко.
Человек в сером плаще на предложение проехаться до ОВД Чертаново Северное и дать показания согласился без каких-либо пререканий и возмущений – надо так надо. Свой неприлично роскошный «Роллс-Ройс» цвета чёрный алмаз стоимостью полмиллиона евро он спокойно оставил на стоянке около отдела.
С Рогозиным и Платовым он беседовал ровно и доброжелательно. Драму со стрельбой и трупом он воспринял на удивление спокойно.
– Не «Ямайка», конечно, но чем богаты. – Рогозин, разлив кофе по чашкам, продемонстрировал знакомство с элементами хорошей жизни – «Ямайка Блю Маунтин» относится к почитаемым знатоками и не слишком известным обывателю сортам элитного кофе.
– И не такое пили. В жизни всяко бывало, – сказал Кононенко.
– Жизнь вообще штука неоднозначная, – философически изрёк Рогозин, прикидывая, применить какой-нибудь ловкий тактический трюк или в лоб спросить о сути вопроса.
Кононенко кивнул понимающе:
– Я знаю, есть формальности. Но не думаю, что от моих показаний будет хоть какая-то польза. Ваши сотрудники больше меня видели.
– А как по-вашему, что там произошло? – спросил Рогозин.
– Задержание вооружённого преступника. И его ликвидация.
– Всё верно. Но есть нюансы. Преступник был наёмным убийцей. Нейтрализован на месте исполнения заказа. И главный вопрос – кому предназначались его пули?
– И кому? – с интересом осведомился Кононенко.
– Вот. – Рогозин извлёк из папки фотографию и положил перед допрашиваемым. – Фотография объекта покушения. Из кармана киллера.
– Но… Но… Это же я!
– Именно.
– Египетская тьма! Я думал, вы меня как свидетеля… – Кононенко поморщился и потёр кончиками пальцев виски. – Получается, он приходил за мной! Но почему?
– Вот это мы и хотим от вас узнать.
Кононенко двумя глотками допил кофе, кажется, не ощутив его вкуса, со стуком поставил чашку на стол. Выпрямился. Замешательство прошло, и опять это был уверенный в себе человек.
– Для меня это, мягко сказать, полная неожиданность, – сказал он.
– Кто вас заказал, Эдуард Алексеевич? – спросил Рогозин, внимательно уставившись в глаза гостю.
– Это какая-то несуразица. У меня серьёзный и достаточно обширный бизнес. Рестораны, недвижимость, турфирмы. И везде всё ровно. Со всеми. Я никогда ни с кем не конфликтую – это вредит делу. Да и отбили у меня в местах не столь отдалённых всякое желание понтить.
– Что, довелось у «хозяина» побывать? – подмигнул по-свойски Рогозин.
– Семирик от звонка до звонка. Дела давние, ещё восьмидесятые годы.
– За что страдали?
– За свободу и демократию, – усмехнулся Кононенко. – Пытался внедрить рыночные механизмы в социалистическую экономику. Про цеховиков слышали? Так я из них. В конце восьмидесятых вышел. И в бизнес провалился с головой, как в полынью. Но выплыл. И теперь плыву уверенно и спокойно.
– Но кто-то вас заказал, – вкрадчиво произнёс Рогозин. – Какие кандидаты? Какой мотив?
Кононенко вздохнул, будто что-то хотел сказать, потом отмахнулся:
– Господа, ну какой серьёзный мотив? Вы просто не представляете, насколько гладко идут мои дела. По бизнесу все вопросы утрясены и решены, никто не посягает на мой кусок пирога – все границы давно очерчены и каждому отмерено своё. Живу достаточно замкнуто. Дом, семья, изредка дружеские посиделки в закрытых клубах. Сегодня главное для меня – моя коллекция.
– Вы коллекционер? – оживился Платов. – Что собираете?
– Всего понемножку. По большей части русская живопись девятнадцатого века. Сначала это было вложением капитала, потом переросло в настоящую страсть.
– С Аксельманом и Каменским не встречались? – назвал Платов имена двух мошенников на антикварном рынке, которых ему в прошлом году удалось отправить в места не столь отдалённые, сколь малонаселённые.
– Встречался. – Кононенко бросил острый взгляд на оперативника. – Вы имеете отношение к их незавидной судьбе?
– Сопровождал это дело.
– Мои поздравления, – Кононенко оживился.
– А с вашим увлечением не может быть связан этот инцидент? – спросил Рогозин.
– Ну что вы. Антикварный мир… Это такая тихая еврейская заводь, где все вопросы решаются без применения силы, даже если на кону огромные деньги. Там не принято нанимать киллеров. Только адвокатов. Тут искать бесполезно.
По окончании разговора, когда дверь за бизнесменом закрылась, Рогозин с раздражением произнёс:
– Вот жучара.
– Он знает куда больше, чем говорит, – кивнул Платов.
– Гладко у него, видите ли, всё и по жизни со всеми ровно. Тогда кто его заказал? Инопланетяне? Его же конкуренты и заказали. А теперь или его добьют, или он сам кого-то закажет. Так что ещё будут трупы, не сомневайся.
– Что планируешь? Надо бы телефон послушать и с «наружкой» поводить.
– Валера, тебе надо, ты «двоечку» с «норой» и заказывай! – взорвался Рогозин. – У меня все лимиты на горячие темы выбраны и точек нет. Ты инициатор. Отдел у тебя по резонансным преступлениям. Работай!
– Э, Андрюша, ты стрелки, что ли, переводишь?!
– Просто хочу, чтобы ты орден получил…
Платов писал рапорт по мероприятиям и раздумывал, кому бы лучше сплавить это дело, когда на его столе зазвонил служебный телефон.
– Валерий Николаевич, – послышался ровный баритон.
– Он самый. С кем имею честь?
– Полковник Шведов. Из Главного управления по борьбе с экономическими преступлениями.
– Чем обязан? – Платов немного напрягся – он не особо жаловал ушлых ребят из этой полицейской конторы.
– Не телефонный разговор, Валерий Николаевич. Мы могли бы встретиться?
– По поводу?
– По тому киллеру, которого так удачно ликвидировали. Есть кое-какая информация…
Через час они встретились около ресторана «Ти-Бон», располагавшегося на улице Петровка недалеко от здания ГУ МВД по Москве.
Шведов – высокий плотный мужчина с немного узким восточным разрезом глаз, прибыл на «Ауди А6», темно-зелёный металлик. Прикид модный и дорогой – до остроты отглаженные брюки, куртка из мягкой замши, фирменный кожаный портфель «Ундервуд». Да, экономические преступления – это вам не гопота из уголовного розыска.
Оперативники прошли в ресторан и приземлились за свободный столик.
– По стопочке коньяка за знакомство, – предложил с места в карьер Шведов.
– Как говаривает мой начальник – не вижу повода не выпить.
– Давай на «ты», – предложил Шведов. – Иначе трудно общаться. Герман.
– Валера.
– Ну, за знакомство.
Стопка коньяка – то, что нужно. Но не больше. Голова должна быть светлая. Потому что разговор, судя по всему, будет долгий.
– Ладно, не будем ходить вокруг да около, – взял быка за рога Платов. – Будем делиться информацией?
– Обязательно, – кивнул Шведов. – Позволь пару вопросов для затравки. Ты раскручивал группу Аксельмана?
– Было дело, – произнёс Платов, припомнив, что этот же вопрос задавал ему потерпевший.
– Вот и отлично. Я наслышан, что ты прилично углубился в тему мошенничеств на арт-рынке?..
– Не великий специалист, но течения и расклады представляю.
– И твоё авторитетное мнение о рынке подделок?
– Во всём мире денежные люди озабочены тем, чтобы вложить деньги во что-то, не подверженное инфляциям и финансовым катастрофам. Лучший способ – предметы искусства, цена на которые с годами только растёт. Вот и выстраиваются наши нувориши в очередь за Айвазовскими и Шишкиными. С начала двухтысячных вместе с ростом цен на нефть начался дикий рост цен на произведения русских художников. Айвазовского теперь уже по квадратным сантиметрам продают. А цены на художников второго эшелона выросли в десятки раз за десять лет. Люди озолотились, кто в конце девяностых в живопись вкладывался.
– А где на всех зубов найти – как пел Высоцкий.
– Точно. Спрос опережает предложение. Шедевров не хватает. Но рынок же из-за такой безделицы не должен страдать. Нет Репина, так будет. Нарисуем. Нет яиц Фаберже? Сделаем.
– А что такое перелицовка – ты в курсе?
– Есть две основные категории поддельщиков по живописи. Одни берут старый холст и даже старые краски, а потом выдают на-гора Шишкина-Поленова или, что гораздо проще в исполнении, авангардистов двадцатых годов. Другие перелицовывают картины. Наши нувориши безумно задрали ценники на русскую живопись девятнадцатого века. Вот и покупают жулики полотно западного пейзажиста, а художник из кружка «шаловливые ручки» убирает подпись чужеземного супостата и выводит закорючку родного русского художника аналогичной школы и периода. И цена автоматом вырастает в десять раз.
– В десять, – хмыкнул Шведов. – А в тридцать не хочешь?
Он пригубил коньяк и продолжил:
– Эдуард Кононенко, бывший цеховик, а ныне прожжённый коммерсант, тот, кого киллер не добил. Он коллекционер живописи. Фанатик русского пейзажа девятнадцатого века. Повадился покупать Киселёва – был такой пейзажист в позапрошлом веке. Покупал много и упорно. Однажды пригласил к себе на Рублёвку известного эксперта. От него и узнал, что Киселёвых в его доме теперь больше, чем в Третьяковской галерее и Русском музее, вместе взятых.
– И все фуфловые, – кивнул Платов.
– Ну да. Эксперт тот залез в каталоги и нарыл, что все до единого эти «Киселёвы» ещё недавно выставлялись на международных аукционах под другими подписями. Кононенко эти шедевры прикупил у супружеской четы. Эта парочка приехала два года назад из Питера и теперь держит здесь «Галерею классического искусства».
– Кто такие?
– Левицкие. Рубен и Ирина.
– Не слышал о них.
– У них ограниченный круг клиентуры. Главным их покупателем был Кононенко. Узнав, что его накормили фуфляками, наш бизнесмен решает, что его друзья-галеристы, такие вежливые и возвышенные, тоже стали жертвами ушлых пройдох. Он двигает к ним: мол, беда стряслась, давайте думать, как быть. В ответ от Ирины Левицкой сначала слышит невнятицу – мол, дополнительные экспертизы надо, то да сё. Ну что ж, экспертизу провести нетрудно. Технологическая экспертиза даёт однозначно – была перелицовка. Мало того что подпись не родная, так ещё части пейзажа, типа мельницы, которые никак не вписываются в пасторальные русские просторы, просто замазаны. Кононенко опять к галеристам: «Надо вопрос решать. Деньги не требую сразу, давайте придём к какому-нибудь взаимовыгодному решению». И длятся эти переговоры пару месяцев. В конечном итоге потерпевшего посылают в пешее сексуальное путешествие в лучших традициях – мол, купил фуфло, теперь оно твоё.
– Так откровенно и послали?
– Открытым текстом. Он пообещал кинуть заявление в полицию, в ответ выслушал от Ирины, что его самого посадят, потому что он уже сидел, ему не впервой. А Кононенко, человек со связями, с одними нашими большими генералами пересёкся, пожаловался на боль душевную. В результате мне этот материал сплавили.
– И что ты выяснил?
– Через Интерпол мы узнали, что перелицованные картины на аукционах скупал некто Омаров Роман Олегович. В арт-бизнесе личность известная. Кличка Носорог, полукриминальный тип, близкий к грузинской диаспоре. Он же ввозил картины в Россию, кстати, под их истинным названием и авторством. То есть перелицовывали их здесь.
– А кто организовывал искусствоведческую экспертизу?
– Пока ещё не выяснили. На твою помощь рассчитываем, как это аккуратненько провернуть.
– Носорог с Левицкими в группе работал?
– Трудно сказать. По слухам, Носорог – профессиональный перелицовщик. На него работают и художники, и эксперты. А Левицкие – обычные барыги. Берут вещь за три копейки и за сто рублей впаривают лоху.
– Обычно так и бывает, – отметил Платов. – У одних есть вещь. У других клиенты. И то и другое – капитал.
– В общем, дальше мы спокойно работаем по материалу. Доказуху потихоньку подтягиваем – и объяснения, и экспертизы, и прослушка. Жулики дёргаются. Понимают, что так просто всё это с рук им не сойдёт. И тут я узнаю, что Кононенко едва не стал жертвой покушения.
– Считаешь, его заказал кто-то из этих жуликов?
– А других вариантов нет. Притом с равным успехом мог заказать и Носорог, и Левицкие. Когда два миллиона долларов на кону.
– В переходе из-за пятидесяти рублей могут финкой пощекотать.
– Понимаешь, Валер, дело это интересное и совершенно для меня новое. В ГУБЭПе я то рыбным хозяйством занимался, то казино, то Чечнёй. А ты специалист. Нужные бумаги на руководство вашего главка организуем. Поработаем?
Платов на секунду задумался, потом с готовностью кивнул:
– Поработаем.
Он представить себе не мог, во что только что ввязался.
Всероссийский художественный научно-реставрационный центр имени академика Грабаря располагался на улице Радио, прямо напротив Следственного комитета России. Под это учреждение культуры отдали историческое здание бывшего туполевского КБ – оно до сих пор напоминало самолётный ангар. Раньше ВХНРЦ располагался на Большой Ордынке в здании церкви, за которую разгорались нешуточные бои с верующими, в итоге искусствоведов выселили в нынешнее здание, находившееся в аварийном состоянии. За немалые деньги его отреставрировали, а потом лихо спалили, притом с человеческими жертвами. Бывший завхоз умудрился так удачно попилить бюджет на реконструкцию помещений, что объект культуры федерального значения сгорел как спичка, и никакая система противопожарной безопасности не помогла, потому что была дешёвая и бракованная.
Директор ВХНРЦ встретил гостей в просторном кабинете с длинными полками по стенам, заставленными толстыми фолиантами по искусствоведению, а также потрескавшимися иконами. С ним Платов раньше сталкивался – это был старый минкультовский чиновник, хитрый, кручёный, испытывающий не слишком здоровую привязанность к старому доброму коньяку.
– Вне зависимости от целей визита рад вас видеть, – энергично пожал директор руку Платову на правах старого знакомого, потом поздоровался со Шведовым.
– Взаимно, – шаркнул вежливо ножкой Платов, нацепляя дежурную улыбку. – Мы проводим мероприятия по розыску похищенных произведений искусства. Надо посмотреть, какие вещи сдавались на экспертизу.
Шведов тут же положил на директорский стол папку с запросом из МУРа на ознакомление с документами.
– Скрывать нам нечего, – не слишком искренне произнёс директор. – Проверяйте.
Особого беспокойства визит полиции у него не вызвал. Не в первый и не в последний раз. Так издавна сложилось, что, помимо реставрационной деятельности, Центр Грабаря подрабатывает проведением атрибуций (искусствоведческих исследований) для физических и юридических лиц. Экспертиза Грабаря при реализации живописного произведения так же необходима, как гарантийный талон при покупке телевизора. В Москве не так много заведений, дающих экспертизы, – Научно-исследовательский институт реставрации, Третьяковка, Музей имени Пушкина. Поэтому тут постоянно трутся сотрудники правоохранительных органов, пытаясь найти похищенное.
Директор поставил каллиграфическую резолюцию на бумаге. И сухая, строгая заместитель по науке повела их в административную часть, где в огромном гулком помещении три молоденькие девчушки самозабвенно барабанили по клавишам клавиатур.
– Вам за какой период? – спросила миловидная блондинка, прочитав бумагу и сообразив, что от неё требуется.
– За последние два года, – заявил Платов, усаживаясь на жёсткий тяжёлый стул с высокой деревянной спинкой.
– Что-то конкретно ищете?
– Нас интересуют вещи, схожие с похищенными.
Оперативникам отвели огромный стол. Сотрудницы свернули лежащее на нём полутораметровое живописное полотно, стряхнули крошки – судя по всему, стол служил не только для раскладывания картин, но и для чаепитий. И стол быстро начал прогибаться под тяжестью учётных книг, пухлых томов с цветными копиями экспертиз, фотографиями живописных полотен.