– О-па! – радостно воскликнул Макеев.
– Ну?
– Давай я тебе вломлю так, чтобы всё лицо стало сплошным месивом? – Макеев посмотрел на Лобова с надеждой, что его старший товарищ подхватит хорошую идею и детали они будут обсуждать вместе…
– Ты, что, того? – Лобов постучал себя средним пальцем левой руки по лбу, издав такой пустой звук, что за соседним столиком даже прекратили жевать и с удивлением посмотрели на парочку, сидевшую в столовой без еды уже весьма прилично по времени.
– Да нет же, надо, чтобы было всё натурально! Понимаешь? – продолжал Макеев, удивляясь при этом непонятливости майора.
– Ну? – только и вымолвил Лобов, не переставая удивляться старлейскому замыслу.
– Я тебя отметелю и мы заявим в милицию, что на нас напали, отобрали удостоверение, ну и всякие там тыры-пыры. Теперь понятно?
– А почему у тебя нет синяков? Тебя, что, это самое, не того? – спросил Лобов.
– А я побежал за милицией, – нашелся с ответом Макеев.
– То есть ты убежал, значит, бросил меня, а меня, значит, избили? Так? – Лобов внимательно посмотрел Макееву в глаза, которые бегали по сторонам, ища шпионов и соглядатаев.
– Точно! – обрадовался старлей.
– После этого тебе не служить! – сказал, как отрезал, Николай Михайлович. – На войне, когда бросали товарищей, просто того. Понял, да? А сейчас, в мирное время, тебя вышибут из партии и из органов. За дискредитацию. Да и мне тоже чего-нибудь сделают такое, что, значит, мало не покажется… За утрату партбилета, служебного удостоверения, … – закончить Лобов не успел, т. к. его перебил Макеев.
– А ты ещё и партбилет потерял?
– Нет, это я так, к слову, – парировал Лобов.
– А, я уж подумал, что всё, кранты!? – Макеев напрягся, затем вдруг медленно-медленно, тихо-тихо сказал, – Надо и меня, чтобы тоже, побили так, чтобы было всё натурально. Кстати, надо сделать такие побои, чтобы мы полечились в стационаре.
– Зачем? – удивился Лобов.
– У меня трипак, да и у тебя наверняка тоже, только ты об этом ещё не знаешь, – Макеев с ироничной улыбкой подмигнул майору и, наклонившись к нему, продолжил, – Надо, чтобы нас покололи пенициллином. Он и от этого лечит, и от всякого разного. У меня такое уже было…
– Уверен?
– Практически.
– Что значит практически? – не унимался Лобов.
– Да то и значит, что трипак лечат уколами в задницу…
– А тогда и тебе надо терять удостоверение, – убедительно заметил Лобов.
– А мне-то зачем? – удивился Макеев.
– Чтобы всё было правдоподобно. Мол, у меня пропало и у тебя пропало. Мы же не знаем друг друга? Просто, значит, случайно, понимаешь, были и попали…
– Куда попали? – удивился Макеев.
– Под раздачу!
– Под какую раздачу? – не унимался Макеев. – Что так сложно-то?
– Так надо, значит, Витя! Надо. Понимаешь? – Лобов поставил стакан и взял товарища за локоть. – И бить будем так сильно, чтобы, значит, без переломов, но с синяками. Понимаешь?
– Я могу что-нибудь сломать. У меня удар очень поставлен, – Макеев не шутил: он в школе, да и в институте занимался не только лыжами, но и боксом.
– Нет, ломать не надо, а, вот, простудиться нам придётся! – успокоил Лобов Макеева, который до сих пор не мог взять в толк, зачем и ему надо терять служебное удостоверение?!
– Сильно? – спросил Макеев.
– Не понял? – вопросом на вопрос ответил Лобов.
– Да я спрашиваю про простуду, – уточнил Макеев.
– Надо бы с местом, значит, определиться, – задумался Лобов. – Во, давай-ка съездим на Ленинские горы?! Оттуда и решим, где нам будет, значит, лучше.
– А может лучше на Воробьёвы? Я там знаю одно место, откуда всё видно…
– А Воробьёвы горы в Москве? – поинтересовался Лобов.
– Ну, да, – с легкой неуверенностью ответил Макеев.
Через два часа чекисты были около МГУ. С гор открывался прекрасный вид на Москву-реку. Теперь надо было определиться, где нырять и сколько сидеть в холодной воде, чтобы простудиться, но не утонуть. Решение пришло само собой, когда Макеев, вдруг, поскользнулся и полетел кубарем с горы вниз. Его попытался было ухватить Лобов, но не устоял на ногах и следом покатился в том же направлении. Через 40 секунд оба встали на четвереньки, а спустя пять минут, опираясь друг на друга, встали на ноги. Лобов выглядел так, словно его прогнали через мясорубку. Причём два раза подряд, меняя лишь направление. Макеев пострадал гораздо меньше, но при падении сломал нос, из которого фонтанировала кровь. До воды было метров сто, которые показались вечностью. Подойдя к берегу, чекисты увидели в воде своё отражение и начали смеяться. Смех становился всё сильнее и сильнее, пока первым не упал в воду Лобов, а следом за ним и Макеев. Было мелко и скользко, вода сводила мышцы и проникала сквозь одежду во все потаенные места тела. За считанные секунды оба намокли так, что их сразу же стало колбасить. Стоя по пояс в ледяной воде они не могли пошевелиться. Конечности онемели. Лица от страха и боли, от холода и неожиданности перекосило.
В 20.00, в пятницу, к приемному покою, на Госпитальную площадь подъехала карета скорой помощи, из которой выползли два БОМЖЗа[4]. А следом за ними и санитарами проследовал человек в штатском, в котором без труда угадывался сотрудник советской милиции.
Нельзя допускать, чтобы запущенный случай превращался в несчастный
У Макеева оказалось, что кроме носа были сломаны два нижних правых ребра, мизинец на левой руке. Левое колено было сильно разбито, скорее всего, перелома не было, но был сильный ушиб. У Лобова оказалось сотрясение мозга и множественные синяки по всему телу. Оба не простудились, но сильно промерзли.
Дознаватель попытался снять с обоих показания, однако через два часа опроса понял, что из этого ничего не выйдет, т. к. Макеев вместо ответов на вопросы истошно стенал, а Лобов нёс всякую ахинею, постоянно чесался и зачем-то залезал руками в штаны, ощупывая свой член и свою задницу. Каждый раз после проделанной манипуляции он тихонько, чтобы никто не заметил, подносил к носу средний палец правой руки, нюхал, морщился, вытирал об пижаму, оглядывался по сторонам, замирал на одну-две секунды, прислушиваясь к урчанию в животе и другим посторонним звукам… Затем всё повторялось снова и снова.
Дознавателю всё это, в конце концов, надоело, он плюнул на обоих и поехал к себе в отделение.
В вечерней сводке новостей сообщалось, что на двоих сотрудников КГБ было совершено групповое нападение, в результате которого оба офицера получили ранения и были госпитализированы. Приметы шестерых преступников уточняются, объявлен розыск свидетелей и очевидцев преступления и т. д., и т. п. ещё на двух листах.
Рука случайности, как в танце, судьбами кружит…
Макеев оказался прав на все 100 %. В госпитале их прокололи пенициллином, от триппера излечили, поставили на ноги, через месяц выписали и отправили героями в родные гарнизоны.
За целый месяц совместного пребывания в одной палате оба не просто сдружились, а стали одинаково говорить и мыслить. Произошло чудо: Лобов стал менее косноязычным, а Макеев более рассудительным. К концу своего срока пребывания они оба стали замечать некоторое половое влечение друг к другу, о котором всё же не решались вслух говорить. Но и медсестры по-прежнему продолжали обоих интересовать как женщины. Чудеса?! Да, так бывает иногда… Врачи говорят…
Часть вторая
Когда я был курсантом и хотел почитать, я вставал через полчаса после отбоя, брал книгу и шел с ней в туалет!
Карьера в учебном отделе
Вероятно, читатель не всё понимает? Как вдруг Лобов оказался на конференции, в Москве? Почему, вдруг его отправили не из Новосибирска, а из какого-то гарнизона?
Могут быть и другие вопросы… И это – нормально. Тот, кто когда-либо брался за перо, или пытался настучать на клавиатуре письмо, обращал внимание на то, что обычный человек может за один день написать (настучать, набить и т. д.) не целый роман, а страниц 10-15. И это при том условии, что он, писатель, ничем другим больше и не занят. А что говорить о простом слесаре-сантехнике, скромном водопроводчике, который пописывает романчики в свободное от работы время?
Я пытаюсь ничего не напутать, стараюсь описывать самое-самое, а уж на всякие там детали и мелочи просто не хватает времени. Да и пьянство моё тоже даёт о себе знать: путаюсь, едрён-батон! А с кем не бывает?
Итак, всё по порядку. Во-первых, после того, как на Лобова стали жаловаться сослуживцы-преподаватели, руководство училища, точнее – начальник училища, генерал Дергачёв, по ходатайству всеми уважаемого и авторитетного профессора Гиви Автондиловича Харцекашвили, отправило (ли) Лобова Н.М. для дальнейшего прохождения службы (на перевоспитание, если уж быть точным) в г. Биробиджан. Однако там он так построил свои взаимоотношения с командованием и сослуживцами, что его решили вернуть обратно в Новосибирск. Сделать это можно было лишь через повышение по службе.
Ранение, полученное от рук московских бандитов, добавило мотивацию командованию и уверенность самому Лобову.
И снова Новосибирск, родное училище, и… опять учебный отдел.
Не знаю, как такое могло произойти? Когда Лобов прибыл в училище, то одним из первых, кого он встретил на плацу, был… старший лейтенант Макеев. Чудеса?!
Макеева откомандировали из Ленинграда в Новосибирск на полгода для стажировки. Это было вроде курса молодого бойца и обмена опытом одновременно. Время прибытия в училище у обоих совпало с точностью до одного часа.
Спустя месяц майору Лобову Николаю Михайловичу было присвоено очередное воинское звание подполковник, а спустя неделю, опять совпадение, старшему лейтенанту Макееву Виктору Александровичу – капитан.
Капитан Макеев не вылезал из бассейна и теннисного корта, где в служебное время занимался спортом в соответствие с нагрузкой кафедры боевой и специальной подготовки, к которой он был прикомандирован.
А Лобов корпел денно и нощно над учебными планами, расписанием и всякой прочей документацией учебного отдела. Не забывал он и про спорт. Каждое утро, в любую погоду он бегал трусцой по территории училища, зимой – на лыжах. Играл в волейбол вместе с Макеевым, с ним же плавал и с ним же уединялся. Чем они занимались? Одному богу известно…
Мужчины! Если у вас сосет под ложечкой, поднимите ложечку и посмотрите, кто это там сосет?!
Карьеру в учебных заведениях каждый делает так, как умеет и как может. А могут все по-разному. Любой ВУЗ – сложный механизм, работающий как часы при хорошем управлении. В советские времена управление было не блестящим, но всё и все работали так, словно вот-вот что-то должно было произойти. Так было везде и всегда. Всегда были чем-то недовольные, всегда были блатные и всегда были серые лошадки – люди, на которых всё и держалось. Именно они всегда работали и никогда не высовывались, никогда не выпячивали своего я.
Лобов не был ещё начальником, но и серой лошадкой его назвать было бы ошибочно, т. к. это был один из величайших имитаторов. Лобов всегда находился на своем рабочем месте, всегда был чем-то занят и всегда пытался что-то делать, но делать не самостоятельно, а чужими руками. Именно в Новосибирске у Лобова возникла идея защиты диссертации. И именно там он начал подбор темы. Каждый день он приходил в библиотеку и ковырялся в учебниках, журналах. Что-то писал, с кем-то разговаривал, работал. По училищу поползли слухи, что Николай Михайлович начал работу над диссертацией.
– Лобов, подойди ко мне, – однажды утром, на плацу, позвал к себе Николая Михайловича генерал Дергачёв, неспешной походкой пересекавший плац со своим заместителем по учебной работе.
– Здравия желаю, товарищ генерал! – четко, по-военному отдал честь подполковник Лобов.
– Ты куда идёшь, а? – поинтересовался генерал, не выпуская из своих ручищ ручонку подполковника, которую он не просто сжимал, а деспотично захватил во время рукопожатия и теперь держал короткую дистанцию, используя своё превосходство в телосложении и власти.
– В библиотеку, товарищ генерал, – промямлил Лобов и посмотрел на землю, несколько потупив свои голубые глазки, словно гимназистка или кто-то ещё в этом роде.
– А зачем тебе библиотека, а? – поинтересовался генерал. – Твоё дело расписание, отчёты,… Да?
– Так точно, товарищ генерал!
– Ну?! И что же ты в библиотеке ищешь? – не без ехидства спросил генерал.
– Собираю материал, товарищ генерал, – несколько приглушенным голосом ответил Лобов. – Для диссертации, товарищ генерал.
– Какой такой диссертации? А? – удивился Дергачёв и переглянулся со своим замом.
– Для диссертации, товарищ генерал, – уже гораздо громче и решительнее повторил подполковник Лобов.
– Так, для диссертации, значит! – сделал вывод генерал и несколько опешил от такого ответа, хотя в душе своей он и ожидал нечто подобное. – Значит, Лобов, хочешь стать учёным? Да? – и он расплылся в широкой улыбке, слегка посмеиваясь и подмигивая глазами то Лобову, то своему заму.
Лобов смотрел генералу под ноги и молчал. Зам тоже не проявлял никакой активности, если не считать беззвучного хихиканья и небольшой тряски тела от смеха по команде. У военных считается хорошим тоном смеяться одновременно с начальством. При этом начинать надо и заканчивать тогда, когда это делает первое лицо. Так же они хлопают в ладоши, также встают и садятся. Одним словом, всегда надо ориентироваться по ситуации и смотреть в оба, чтобы не выглядеть белой вороной.
– Так, значит, тебе уже работа в учебном отделе надоела, и ты захотел стать учёным, да? – съязвил генерал.
– Никак нет, товарищ генерал! Просто я хочу написать диссертацию, которая будет полезна для нашего училища… – сказал и осёкся, понимая всю нелепость подобного ответа.
– Так ты бы не себе тогда бы писал, а генералу, – подключился к разговору заместитель. – Понимаешь, а?
Раздался громкий смех с содроганием двух начальствующих тел. Лобову было не до смеха, но он попытался сначала улыбнуться, а затем даже начал похихикивать. Выдавленная через силу улыбка свидетельствовала о больших усилиях над собой. А ведь нечто подобное уже было, и не раз, только с другими людьми, которые так же реагировали на известие Лобова – человека, не способного к громким речам, не оратора и даже не рассказчика.
– Так, ладно, хватит! – вдруг оборвал всех генерал и спокойно посмотрел на Лобова. – Как тема диссертации звучит, а?
– Пока точно не ясно, товарищ генерал. Пока собираю материал, чтобы…
– Что? Ты чего несёшь, подполковник? Как можно собирать материал, не зная темы? Ты что за околесицу несёшь, а? – и генерал опять взорвался от хохота. – Ладно, пошли, – генерал развернулся в сторону своего подъезда и, продолжая громко смеяться, пошел со своим замом по плацу, на котором как неприкаянный остался стоять по стойке «смирно» подполковник Лобов.
А тем временем Макеев продолжал стажироваться. Он по-прежнему плавал, играл в большой теннис, волейбол. Одним словом – служил. А Лобов начал приставать к начальникам кафедр и к профессуре с идиотскими вопросами, с просьбой подсказать тему для его будущей диссертации. Многие пытались отмахнуться, словно это была назойливая навозная муха. Кто-то откровенно стебался, но были и такие, которые просто не понимали мотивации вопросов, т. к. наблюдали за Лобовым не один день и его личностные качества, мягко говоря, контрастировали с критериями учёного мужа.
Гиви Автондилович доедал свой суп и слушал очередные бредни подполковника Лобова относительно будущей диссертации на тему, которую он никак не мог сформулировать. Народу в столовой было немного, но и свободные посадочные места быстро занимались преподавателями, у которых было не так много времени, отведенного на обед. Кормили неплохо, сытно и недорого. Выбора блюд практически никакого, но порции были большие и ежедневных повторов в меню не наблюдалось. С продуктами в городе, как впрочем, и в стране было не очень, если не сказать больше – очень не очень. Брежневские времена всем запомнились пустыми прилавками, сплошной говорильней и коммунистическими лозунгами. Но жить было весело, интересно.