– А нет чего-нибудь погрызть? – спросила Света, упрямо таращась в телевизор.
– Нет. Сходить?
– Сходи.
Дима поставил бутылку на пол и пошел в магазин. Он купил еще 2 бутылки, а также сухариков, чипсов, кальмаров и вяленой рыбы. Когда он вернулся, телевизор был выключен. Света успела подвинуть маленький столик к кровати. На столике стояла Димина бутылка. Свою девушка держала в руках. Дима положил на столик все, что купил.
– Тебе нравится Анжелина Джоули? – спросила Света.
– Джоли, – поправил молодой человек.
– Анжелина Джоли тебе нравится? – исправилась девушка.
– Да никак, – пожал плечами Дима.
– А сейчас сказали, что она – мечта всех мужчин планеты. Обманули?
– Обманули.
– Это хорошо. Ты пойдешь со мной к доктору?
– Зачем? – не понял Дима.
– К моему доктору. Это не больница, а просто друг. Он не будет тебя лечить, потому что ты со мной. Просто если мы будем гулять, то можно сходить к доктору. Он – мой друг. И ты тоже будешь нашим другом, если, конечно, тебе это интересно.
– Мне интересно. Любопытно посмотреть на своих друзей.
Доктором оказался мужчина лет 50 с аристократической сединой. Он жил на 3-м этаже 5-этажного дома в небольшой однокомнатной квартире. Света представила мужчин друг другу. Дима сел в предложенное кресло и осмотрелся. Комната была самой обыкновенной. Взгляду не за что было зацепиться. Доктор сел напротив.
– Я приготовлю ужин, – сказала Света и вышла. Через мгновенье на кухне по-хозяйски загремела посуда, хлопнула дверь холодильника.
– Очень рад, что вы, наконец, приехали, – начал разговор доктор, закуривая сигарету.
– Что значит «наконец»? – не понял Дима. – Я сам не знал, что приеду.
– Но приехали же.
– То есть я должен был сюда приехать?
– Конечно, нет, но приехали же, чему я и рад. У Светы появился шанс на спасение.
– На спасение? – опять не понял Дима.
– Да. Свету надо спасать. А когда приезжает спаситель, тогда появляется и шанс на спасение.
– Спаситель, так понимаю, я? – удивился Дима. – Вы не путаете?
– Нет, – без эмоций ответил Доктор. – Вы уже слышали её историю?
– Смотря что, вы имеете в виду, – ответил Дима. – Мне рассказали, что Света два года назад попала в аварию, что ее родители погибли, а она с ума сошла, потом лечилась в дурдоме, потом ее выписали. Она выздоровела, но не совсем, и поэтому какой-то доктор попросил соседей, сообщать ему, если она вдруг начнет буянить. Этот доктор – вы?
– Я, – ответил Доктор. – Я – главврач нашей психиатрической больницы. Но Светина история другая. Ее родители действительно погибли, но сейчас это не важно.
– Что ж это за родители смерть которых не важна? – вставил Дима.
– Светины родители были красивыми, исключительно нашими людьми, но это другая история и я расскажу ее в другой раз. Сейчас я хотел бы рассказать вам Светину историю. Вы слышали выражение «чудодейная тьма»?
– Нет.
– Смотрите, – сказал доктор, взял со столика небольшой фонарик, похоже, что заранее припасённый, и посветил в темный угол комнаты. Высветилась длинная узкая ваза, в которой стояли сухие цветы. Доктор выключил фонарик, и ваза опять исчезла в темноте. Доктор еще раз включил фонарик и снова выключил.
– Простая темнота податлива, отступает, не рыча и не кусаясь, – продолжил доктор. – Любой фонарик – ее господин. Но если на эту самую темноту одеть лицо, то тьма станет живой, причем опасно живой, смертельно живой. И она уже не испугается фонарика. Скорее его напугает.
– Какое еще лицо? – недовольно спросил Дима. Его стал напрягать этот непонятный разговор.
– Это другая часть истории, – спокойно ответил доктор, затушив сигарету. – В этом городе живет человек. Зовут его Златон. Он – писатель. В его квартире есть картонная коробка, которая доверху набита бумагой. Бумага разная: исписанные стихами салфетки, толстые тетради с рассказами и рабочим материалом, рисунки, журналы и остальной хлам. Среди этого хлама находится тетрадь, 96 страниц, белая обложка с синими полосками. Пол тетрадки исписаны. Это неоконченная повесть Златона, про которую он сам забыл. Эта повесть и есть лицо той тьмы, которая внутри Светы.
– Еще раз, – попросил Дима, совсем не понимая доктора.
– Внутри Светы – тьма, – повторил доктор. – Тьма пытается поглотить ее. Света по мере сил с ней борется. Но эта болезнь смертельна и я не могу ничего с этим поделать. Когда-то давно Света листала эту тетрадь и незаконченная история Златона стала лицом тьмы, которая была в ней и, которая сейчас пытается ее сожрать. С этой тьмы надо стереть лицо и тогда она станет обычной темнотой и тогда наша Светочка выздоровеет.
– Допустим, я понял. Но как стереть это лицо?
– Надо закончить историю, потому что лицо – это незаконченная история, – ответил доктор. – Закончив историю, мы сотрем лицо. Только вы можете закончить эту историю.
Дима почесал затылок. То, что говорил доктор, было полным бредом.
– Вас, наверное, любят ваши психи, – сказал Дима, наконец.
Доктор улыбнулся. Дима тоже.
– Так что это за история? Что за тетрадка? – спросил Дима, пытаясь уяснить для себя суть проблемы – Вы ее читали?
– Не читал, но это мрачная история, очень мрачная.
– Настолько мрачная, что кроме меня никто не может сочинить ей конец? – усмехнулся Дима. – Вы думаете, у меня есть литературные способности?
– Это не важно, – ответил доктор.
– Забавно, – покачал головой Дима. – Знаете, я планировал отлежаться здесь месяц-другой, пока гладь морская снова не станет гладью, а тут встретил Светку, а теперь вы меня нахлобучиваете. За кого вы меня принимаете?
– За спасителя Светы.
Дима засмеялся.
– На роль спасителя был большой кастинг или я – первое, что попалось вам под руку?
– Не говорите ерунду.
– Хорошо, – почесал затылок Дима, – оставлю ерунду вам.
Доктор улыбнулся, достал сигарету из пачки и снова закурил. Повисла пауза.
– На самом деле я рад, что все так получается, – прервал паузу Дима. – Жизнь начинает обретать какой-то смысл. Есть странное ощущение, что я здесь дома. Короче, Света – исключительная девушка. Мне она очень нравится, и если я чем-то могу ей помочь, то готов на все, даже на литературные подвиги. Как мне познакомится с этим незаконченным произведением?
– Нужно найти тетрадь, – с готовностью ответил доктор.
– Где ее искать? Вы сказали, что этот писатель живет где-то здесь?
– Да, – ответил доктор, – в этом городе.
– Вы знаете адрес?
– Нет.
– Ну, его можно же найти. У писателя какое-то нерусское имя.
– Его зовут Златон, – напомнил доктор.
– Я думаю адрес человека с таким именем не сложно найти в этом городке.
– Златон – его неофициальное имя.
– Можно найти и по неофициальному.
– Не найдете, – уверенно сказал доктор.
– Тогда с чего вы взяли, что он здесь? – усмехнулся Дима. – Может он уже где-нибудь там.
– Конечно, он здесь и не надо его искать. Придет время, и вы с ним встретитесь. Поиск должен быть естественным процессом.
– Но если Света болеет такой непонятной и опасной болезнью, какой смысл тянуть? – опять ничего не понял Дима.
– Молодой человек, – продолжил объяснение доктор. – Скорость, как говорят на базарах, это расстояние, деленное на время. Если расстояние будет равно нулю, то никакое время не будет быстрым. Что бы встретится со Златоном нужно не найти его, а идти к нему.
– Что ж вы сами до сих пор к нему не пришли?
– Потому что я, как этот фонарик. Я – искусственный свет и я бессилен перед чудодейной тьмой.
– Чудодейная тьма, – вздохнув, повторил Дима. – Это ваш личный термин или у вас секта?
– Мой личный. Вы слышали такое словосочетание, как «сопротивление материалов»?
Дима удивленно посмотрел на доктора.
– Причем здесь сопротивление материалов? – спросил он.
– При том, что материалы сопротивляются только насилию, как и все мы. А я – искусственный свет. Я не способен на насилие.
– А я получается способен?
– Да, – кивнул доктор. – Вы способны на многое.
– Ужин готов, – прокричала с кухни Света.
– Сейчас идем, – крикнул в ответ доктор и снова посмотрел на Диму. – Света, выписавшись из нашей лечебницы, добровольно взяла на себя миссию посещать душевнобольных, которым позволено жить вне стен больницы. Есть у нас такая практика. Света приходит к ним и наводит порядок. Думаю, вам было бы интересно сопровождать Свету во время этих посещений. Вы бы многое поняли.
– И где живут эти душевнобольные?
– В своем собственном жилье.
– Ну, вы где? – сказала Света, заходя в комнату с ложкой в руках.
Света и Дима поднялись пешком на 4 этаж 5-этажного дома и остановились на лестничной площадке. Они пришли навещать одного из душевнобольных, отпущенных домой.
– Ты просто посиди с ним, а делать ничего не надо. Я сделаю. Просто подожди, – сказала Света. Ее спутник кивнул. Девушка достала из сумочки ключ и открыла дверь. Дима прошел в квартиру вслед за девушкой. Света захлопнула дверь, и они погрузились в полумрак. Света щелкнула выключателем и загорелась тусклая лампочка, свисающая с потолка на проводе. Стало чуть светлей. Дима снял ботинки и вслед за девушкой шагнул в комнату. Посреди комнаты стоял маленький столик, на котором горела большая свеча. Рядом со столиком стоял мужчина с седыми волосами и аккуратно подстриженной бородой. Он был в потертом костюме. Увидев Свету, мужчина расплылся в улыбке.
– Я уже не ждал, – высоким голом сказал он, подбегая к девушке. – Свет у нас отключили.
– Но я же пришла, – тихо, успокаивающе, сказала Света, протягивая свою руку для светского поцелуя. – Я всегда прихожу.
Мужчина, поцеловав Светину руку, посмотрел на молодого человека.
– Это – Дима, – ответила на незаданный вопрос Света.
Хозяин протянул гостю свою тонкую длинную ладонь. Дима с готовностью принял рукопожатие.
– Петр, – представился мужчина.
– Я на кухню, – сказала Света и исчезла во тьме. Дима остался наедине с сумасшедшим.
– А я еще раз Петр, – повторил хозяин, чтобы заполнить тишину. – Пич или Петр Ильич, как хотите.
Хозяин сел на стул, стоявший рядом со столиком.
– Присядете? – спросил Петр Ильич, указывая гостю на стул с другой стороны стола. Дима присел.
– Ко мне сейчас редко заходят разные люди. Я разучился быть развлекательным. Если вам будет скучно, то поскучайте чуть-чуть. Скука бывает полезной, если принимать по рецепту. Вы любите музыку?
– Да, – кивнул Дима, – но я не очень разбираюсь.
– А я очень разбираюсь, но, тем не менее, тоже люблю. Парадокс? – Петр Ильич задумался, – или не парадокс?
– Не парадокс, – улыбнулся Дима, – музыку любят все.
– Уже все? Как летит время. Тогда надо поточней спросить. Вы любите музыку, которую пишут покойники?
– Не знаю. Если услышу, то скажу.
– Трупы – прекрасные люди, но они слишком серьезные. Они такие, знаете ли, все из себя памятники. Фуги, эпитафии, черные занавески. Полный Брамс. Я не очень болтлив?
– Нет, – ответил Дима.
– Знаете, мне сейчас никто не пишет либретто. Приходится самому писать. Я и раньше пробовал и сейчас могу. Но все эти рифмы и размеры, так жалки. Я хочу сказать, что ритм аристократичней рифмы. Рифма просит, а ритм подает. У красивой рифмы должно быть сопротивление. Она, как смешная женщина, которая сопротивляется, потому что хочет отдаться. Зачем брыкаться? А это просто ее представление об аристократизме. А правила аристократов учат только плебеи. Кому как не им знать, в какой руке должна быть вилка, какое ударение грамотно, как вызвать на дуэль, как сидеть на табуретке. Рифма такая же тетка, она все делает грамотно, она вся из себя аристократка, но любой барабанщик, любая копеечная драм-машина превратит ее в то, что она есть, то есть в прислугу.
Петр Ильич замолчал и уставился Диме в глаза. Дима снова улыбнулся. Хозяин улыбнулся в ответ.
– Вот говорят, что «Пиковая Дама» демонична, что чертик посоучавствовал, – продолжил он, – а я говорю, что неправда. Никаких чертей. Просто я попал в ад в качестве журналиста. Не рекомендую. Всё действие происходит в аду. Всё в прошедшем времени. Надежда умерла первой. Поздно молиться, только гобойчики с альтами и меццо-сопрано.
Лицо хозяина в пламени свечи то гасло, то снова загоралось. Если бы не яркий свет с кухни и грохот моющейся посуды, то было бы по-настоящему жутко. Дима вдруг осознал, что первый раз сидит наедине с безумцем, что вся логика отменена и в следующую секунду может случиться всё, что угодно. Дима напрягся. Петр Ильич тем временем с улыбкой забарабанил пальцами по столу, словно по роялю.
– У меня новая опера. Она не окончена, но она уже будет. Если бы не тексты я бы ее уже закончил. Главный герой – парнишка молодой. Похож на вас, но более… более парнишка. Такой стройный, черноволосый, с пушком, талией, бровками. То есть он не лучше вас. Вы однозначно герой, а он просто литературный образ, но такой милый. Вы бы видели его скромность. У него такая скромность, – Петр Ильич вздохнул. – А сюжет простой, как первая любовь: «махнула фея палочкой игриво, и сказка превратилась в набор презервативов». Не очень удачная рифма, но очень удачная музыка. Слушайте.
Петр Ильич снова забарабанил по столу, с удовлетворением кивая головой, время от времени что-то напевая, словно слыша неведомую музыку.
– Моему парнишке не повезло, – сказал Петр Ильич, продолжая барабанить по столу. – Но он был очень красив и, следовательно, ему повезло. Если бы он встретил сам себя, то он был бы счастлив, точнее не грыз бы стены в поисках окна. Несчастные всегда думают, что не грызть стены и есть счастье. Я тоже так думаю, но знаю, что это не так. У стариков богатый опыт. А потом у моего героя – центральная ария. Вокруг народ, бомонд, нечисть. А он встаёт на стол. И ария. Без мелодизмов, без тональной акробатики, а просто голос во весь рот:
Я живу в консервной банке
Сторожу свои останки.
Сквозь меня течет вино.
На меня глядит в окно.
Что уставился родная
Я тебе не дорогая.
Подойди ко мне поближе
И нагнись ко мне пониже
– пропел Петр Ильич, высоким голосом неистово барабаня по столу.
– По-моему свежо – сказал он, улыбаясь. – Не предлагаю вам вина. Хотел бы предложить, но никто не приносит мне вино. Вы помните вкус вина? Я любил, но уже не помню. А сюжет продолжается – мой мальчик, мой солнечный б…к, идет дальше. Он не останавливается никогда. Он проходит насквозь, и все ждут, когда он пройдет и сквозь них. И тут его центральная ария. Вершина моего творчества, лучше Иванкиной песни.
Петр Ильич приподнялся, потом неестественно легко запрыгнул ногами на стол, Дима отшатнулся, Петр Ильич во все зубы улыбнулся гостю, потом поднял морду к потолку и по-волчьи завыл. Он выл несколько минут. Потом также неестественно легко спрыгнул со стола и с победною улыбкой опустился на стул.
– Не правда ли свежо, – сказал он. – Это центральный момент. И главное, насколько точно передает переполняющие чувства моего героя, а переход с Си бемоль минора в ля мажор? Вы знаете законы гармонии?
– Нет, – ответил Дима.
– Отлично, – ответил Петр Ильич. – Уж поверьте, это отличная ария. Только нужно еще доделать оркестровку.
Петр Ильич замолчал и задумался.
– А потом начинается отлив, – сказал он, не поднимая взгляда, – медленный, долгий, беспросветный. Весь третий акт – отлив. Мой мальчик остается один, далеко-далеко в Сибири. И вокруг волки да враги, война и солдаты. Знаете, солдаты – жестокие люди. И с ними мой мальчик – беззащитное дитя. Я могу помочь, но я так далеко, так далеко. И музыка умолкает со всех сторон. Все тише и тише, пока не заканчивается совсем. И тут еще один куплетик, – речитативом или шепотом, что бы никто не слышал. Колыбельная, что бы все окончательно замерзло:
Города и изгибы своих проводов
Не распутать и не попытаться,
И гирляндами путаются между снов