Я кивнул.
– Ты, конечно, уже слышал про то безобразие, что допустила в эфире Демина?
– Да, слышал. – Мне неприятно было отвечать на этот вопрос.
– И что скажешь?
– Я пока не в курсе всех деталей. Да и не мое дело.
Неужели он ждал от меня, что я стану проклинать Нину?
– У тебя что, своего мнения нет? – вспылил Кабанов. – Отец-то твой вон по любому поводу в любой программе свой пятачок вставляет, а ты – «не мое дело».
– Мой отец здесь ни при чем. Мы разные люди.
Все-таки добрался до отца. Черт! Какой дурацкий разговор! И это, видимо, только начало.
– Ладно, скажу одному тебе. – Он привстал и нагнулся ко мне через стол, добавляя конфиденциальности последующему. – После скандала с Деминой наверху дали указания срочно искать новые лица для эфира. Нужны молодые, не ангажированные, толковые. Я выбрал тебя.
Он сел и шумно выдохнул.
– Шутите? При чем здесь я? – Я не смог сдержать удивления. – Да я же никогда не вел эфиров!
– Ничего. Обучишься. Парень ты молодой. Сметливый. – Он немного, как мне показалось, гаденько улыбнулся. – На войне как на войне. Ты же понимаешь, что война только начинается. И не только информационная. Такие, как Демина, больше не пригодятся. Это вчерашний день. Острота нынешнего момента до них никогда не дойдет. Вы с отцом наверняка обсуждаете дома нечто подобное. – В его голосе появились сахарные интонации.
Не было смысла во второй раз сообщать ему, что отец это отец, а я – это я. Зачем он вообще его приплетает? Внутри зудело «отказаться, отказаться».
– Надеюсь, ты согласен. От таких предложений не отказываются. Такой шанс выпадает раз в жизни.
– Я согласен.
Кто-то это сказал вместо меня… Ужас. Кто-то во мне… Почему? Но у меня вдруг кончились силы, для того чтобы этого другого во мне как-то урезонить.
Кабанов выглядел удовлетворенным.
– Ну вот и славно. Слушай тогда сюда. Черепанов – ты ведь знаком с ним? – тебя проинструктирует, как и что. Постарайся вникнуть во все как можно быстрее. Скажу тебе по собственному опыту: вести эфиры не такое уж и хитрое дело. Обучишься быстро, я уверен. Это еще не все. Завтра пилотно проведешь дневные новости здесь, в студии, а послезавтра вылетишь в Киев. Нужны острые сюжеты о том, как там стало плохо после Януковича, какие безобразия творят нацики – одним словом, полная разруха, бардак, беспредел и так далее. Сообразишь, в общем. И еще… Тебя встретит в аэропорту один товарищ из посольства. У него есть для нас что-то сенсационное. Бомба. Готов ее взорвать? – Кабанов хохотнул.
– Что за бомба? И почему именно я?
– Не именно ты. А свежий корреспондент. К старым, как я тебе уже объяснял, доверия у зрителей немного. Уяснил? А что за бомба – разберемся. Те, кто вышел на посольского и хочет нам что-то передать, пока играют втемную.
– А дипломат почему не может по своим каналам информацию распространить? Зачем нужен эфир?
– Это тоже условие той стороны. Материалы они согласны передать только корреспонденту и только с условием, что они появятся в эфире.
– А если там что-то, что нельзя демонстрировать?
– Сказал же – разберемся. Вопросы есть еще?
– Больше нет. Пока…
– Формальности решим в рабочем порядке. Платить тебе, конечно, теперь будут по-другому. Из Киева сперва выйдешь с парой включений из Рады, потом желательно на улице записать пару-тройку интервью с недовольными Майданом. Потом товарищ из посольства тебя проинструктирует, встретишься, с кем надо, и назад в Москву. Будь осторожен. Если что, соединяйся со мной напрямую. Вот мой мобильник. Безопасный…
Он хмыкнул, что-то черкнул на визитке и протянул мне.
– Ну, конфиденциальность, конечно, полнейшая. Если что, шутки никто шутить не станет.
Я вышел из кабинета. Кристина оглядела меня заинтересованно. В голове негромко шумело. Хотелось кофе.
Около моего рабочего места меня уже поджидал Аркадий Семенович Черепанов, продюсер всего информационного вещания «Ньюс», худощавый дядька с длинным, чуть скошенным вправо носом. Сам пришел. Не позвонил, не вызвал… Какая честь! А как быстро его известили! Или он был осведомлен о своей задаче заранее, еще до моего разговора с Боссом? Он очень давно крутился на телевидении и, как я полагаю, тосковал по тем временам, когда «люди из ящика» в либеральном запале свободомыслия могли почти все, даже снять с работы крупного чиновника. Теперь телевидение служит для другого.
– Громов, пошли ко мне. Буду тебя учить уму-разуму.
Все, кто присутствовал в комнате, слышали это и наверняка, как только я уйду, начнут сплетничать. Ну и пусть!
Телевизионный курс молодого бойца эфира в исполнении Черепанова был кратким, но очень содержательным. Я уяснил за какую-то пару часов, как держаться перед камерами, куда смотреть, как артикулировать, как следить за хронометражем и многое другое. В конце он похлопал меня по плечу и улыбнулся, обнажив прокуренные темноватые зубы:
– Главное, не тушуйся! Все поймешь на практике. Это как машину водить. Пока за руль не сядешь – ничего не поймешь. – Таким было его последнее напутствие. Любопытно, он тоже в курсе, что я машину не вожу. Мне показалось, что Черепанов не особо верит в меня. На мой вопрос, как мне взаимодействовать со съемочной группой, он засмеялся и ушел. Когда я вернулся на свое фактически бывшее уже рабочее место, Васькин оглядел меня подозрительно и даже немного враждебно:
– Тебя переводят в ведущие?
– Быстро тут новости распространяются.
– Мы же информационный канал. Да и Черепанов, пока тебя тут дожидался, кое-что нам поведал. Так что не таись.
– Я не таюсь.
– Ты же никогда ничего не вел! Кому это в голову пришло? – Он был похож на служебного пса, взявшего след. Я не ожидал от него такой явной недоброжелательности.
– Кому-то пришло.
– Понятно. Подменять тебя на ленте пока поручили мне. Если ты только с завтрашнего дня ведущий эфира, не соблаговолишь ли сегодня еще поработать в прежнем качестве? А то мне тяжело за двоих.
– Легко. – Я не настроен был сейчас с ним ссориться.
– Новости будешь вести? Или авторскую программу?
– Начну с новостей. А там посмотрим…
Васькин отвернулся от меня. Обиделся? Вроде не на что…
К концу смены некоторое напряжение, возникшее между нами, рассеялось. Васькин предложил выпить по чашке кофе в нашем буфете. Однако одним кофе мы не обошлись и заказали по рюмке коньяка с разными бутербродами. Васькин сдал свое авто в ремонт и потому мог себе позволить, как он сам выразился, «граммульку». Плюс ему, видно, было охота поболтать со мной, выспросить, что же случилось такое, что меня из редакторов перевели в эфирные ведущие. Выпив, он выждал паузу, пару раз вдохнул, потом изрек:
– Слышал про Нину?
– В смысле? Ты же мне все рассказал уже. Что-то еще? Сенсационное?
– Как сказать. Демина, оказывается, сегодня утром вылетела в Киев.
– Чего она там забыла? – Я насторожился. В Киев нынче просто так не летают. Тем более разжалованные телезвезды.
– Это еще что. Догадайся, в компании с кем?
– И с кем же? Давай не тяни.
– С недавно покинувшим места заключения олигархом Хороводским. Туда целый десант высадился. В основном из тех, кто считает Крым оккупированной Россией территорией.
– А с какой целью?
– Видимо, будут проклинать кровавое гэбье и полицейский режим.
– Странно. Не Нинина это компания. Как они ее туда затянули? Может, это на фоне эмоций после увольнения?
– Не исключено. Кто знает…
– Любопытно это. Но нам-то с тобой до этого что за дело? Я с ней не общался почти. А ты?
– Я тоже. Слушай, а ты не боишься завтра опозориться в эфире?
– Боюсь. – Я вылил остатки своего коньяка в кофе.
– Может, из тебя будут лепить «лицо канала»? А? Вместо Нины?
– Не фантазируй. Босс сказал, что наверху требуют новых лиц. Я сам удивлен, что меня дернули по этому поводу. Сидел себе тихо. Никого не трогал. И вдруг – в эфир…
Чую, что он хочет спросить, не причастен ли к этому мой отец, но сдерживается. Боится, что я рассвирепею.
– Прямо кадровая революция. Давай еще по пятьдесят?
Я отказался. И первые-то с трудом в себя протолкнул.
Постепенно наш разговор расклеился, и Коля засобирался домой. И мне пора!
На выходе мы встретили Кристину. Она курила и мечтательно, сквозь кутерьму машин, разглядывала противоположную сторону Садового кольца.
– О, Крис, – обрадовался Васькин, – ты на руле? В наши края? Подбросишь?
– Поехали. – Девушка затушила тонкую сигарету о край высокой, стального цвета урны.
Со мной они оба простились очень любезно. Я заметил, что Кристина умело покачивает попой, когда идет. Забавно!
На улице заметно потеплело. Луж почти не осталось.
Я постоял немного, вдыхая весенний воздух пополам с бензином. Мне стало немного не по себе. Во рту не проходил гадкий коньячный привкус. Почему-то резко озябли руки.
Что мне теперь делать? Как пристроить себя и окружающих меня людей к новой ситуации? Проще всего с Ларисой. Она безоговорочно обрадуется моим переменам. Я не забыл, с каким трепетом она рассматривала моих телевизионных коллег, особенно с примелькавшимися на экране физиономиями, когда я взял ее с собой на наш новогодний корпоратив. Только Нина ей тогда не понравилась. Ей, безусловно, польстит, что ее мужчину начнут с экрана демонстрировать всей стране.
Позвонить ей? Или пока подождать? Пока я колебался, мой мобильник воспроизвел игривую мелодию «Турецкого марша». Когда-то мне очень нравился выбранный мной сигнал. Теперь я уже сомневаюсь в этом. Какой-то он тревожный, Вольфганг Амадей. На линии Босс. Такого приветливого голоса я у него не припомню. Или это телефон искажает?
– Юра. Это Кабанов.
– Я понял, Леонид Сергеевич.
– Слушай. Завтра вечером в «Президент-отеле» презентация книги Евгения Примусова. Ты должен там быть. Обязательно. На тебя кое-кто хочет взглянуть, познакомиться с тобой.
– Кто?
– Сам узнаешь. Приглашение для тебя у Кристины. На два лица. Можешь взять кого-нибудь. Можешь не брать.
– А вы там будете?
– Конечно.
– Спасибо вам.
– Не за что. До завтра.
В каждой весне есть такие дни, когда природа переходит некий рубикон. Вот и сегодня утром еще было толком не различить, апрель на дворе или февраль, а теперь город просох, как-то весь подобрался, облегчив передвижение по своим тротуарам и «собянинской» плитке. Как же негодовали некоторые москвичи, когда в столице по воле нового мэра начали менять асфальт на плитку! Но теперь, в апреле 2014 года, на фоне того, что происходит в мире, все эти мелочи напрочь забылись. Поистине, возмущение граждан по коммунальным поводам – признак стабильности. Знайте, когда в воздухе появятся признаки нового недовольства проблемами ЖКХ в глобальном масштабе – в мире все спокойно.
Если до завтра погода не изменится, надо надеть ботинки полегче. Может, все-такие не возвращаться сегодня к Ларисе, а поехать домой? Дома мне будет легче разобраться с тем, во что я сегодня так опрометчиво ввязался. Да и Лариса чуть-чуть отдохнет от меня… Утром она так тщательно притворялась сонной, лишь бы я скорее ушел. Хотя не исключено, что мне все это показалось и она действительно спала.
Моя семья последние пятнадцать лет жила в Большом Харитоньевском переулке, что отходит от Чистопрудного бульвара и врезается в Садово-Черногрязскую. Красивое место. Патриархальное. Мы переехали туда с Юго-Запада Москвы, когда отец стал депутатом Госдумы. Мэр Лужков, с которым мой папа, Василий Громов, прекрасно ладил, особенно по теме поддержки Севастополя, дал возможность отцу купить ее с большой скидкой.
Во многих книгах, которые мне доводилось читать, говорилось о сложных взаимоотношениях сыновей с отцами. Отцы, мол, закостенели, ни в чем не разбираются, не проявляют чуткости, а сыновья из-за этого злятся, испытывают трудности в подростковом периоде и, перейдя от беспорядочного секса к разным видам допинга, в итоге замыкаются в себе. Меня это не коснулось. Я очень люблю своего отца. Не новость, что в детстве нам трудно рассказывать кому-то о близких, мы еще не в той жизненной точке, с которой можем увидеть и оценить пройденный ими путь. Но рано или поздно приходит объективность, и для нас перестает быть тайной, какие же они на самом деле – родные нам люди. Я уверен, что мой отец достойный человек. Для всех он политолог, специалист по постсоветскому пространству, бесстрашный защитник русских. Его выступления в телевизионных ток-шоу всегда остры и бескомпромиссны. В последние месяцы он вышел в медиаполе на первый план. Его называют одним из архитекторов воссоединения Крыма с Россией. Я – его единственный сын. Когда я окончил школу, он сказал мне: «С этого момента я никак не участвую в твоей жизни. Человек должен добиваться всего сам. Строй себя как захочешь. Я не стану вмешиваться». До сих пор благодарен ему за это, хотя поначалу был поражен его отказом от родительской опеки. Как же он был прав! Он позволил мне быть равным самому себе, а это самая большая родительская мудрость. Да, наверное, я пока не добился чего-то из ряда вон выходящего, но зато никто не может меня упрекнуть, что Юрий Громов – «блатной». Я без всякой поддержки поступил в МГУ, окончил журфак с отличием, тружусь по специальности, что-то зарабатываю. Да и на «Ньюс» я устроился не без умысла: работать на канале, где директор – антагонист твоего отца, это значит заранее отмести все упреки в кумовстве.
Ноги сами понесли меня по Кольцу в сторону Остоженки, над которой в самом ее начале нависает автомобильный мост. Я люблю этот момент: когда с шумного и не очень уютного Зубовского бульвара поворачиваешь на патриархальную Остоженку. Идешь немного вдоль моста, а потом погружаешься в неспешную московскую старину. Напротив, на другой стороне, два чудесных одноэтажных желтых особнячка. В одном из них, кажется, жил Тургенев, в другом, как я слышал от отца, располагалась чуть ли не штаб-квартира нашей разведки. Но сегодня мне не до созерцания городских красот. И Остоженка кажется вовсе не такой уж сказочно-гармоничной.
Я – телеведущий. Как это все приключилось? Еще утром возможность вести эфиры казалась мне до жути нелепой, а уверения Ларисиной мамы, что мне пора на экран, раздражали до колик. Почему не отказался? Чем я соблазнился? Стормозил? Босс загипнотизировал меня, лишив воли? Или все же я преступно не знаю сам себя и мои амбиции ожили от первого неожиданного прикосновения к ним? Ответов на эти вопросы не находилось. Не поздно еще набрать Кабанова и отказаться. Да. Это выход. Пусть ищет другое новое лицо! Не один же я такой подходящий! Надо только выдумать вескую причину. Или просто отказаться без всяких объяснений. Нет. Это все же слишком. Решит, что я невменяемый… Опять «Турецкий марш». Кто это так не вовремя? Папа? Неужели?
Он нечасто звонил мне, поэтому я удивился. Но когда я услышал первые его слова, удивление усилилось многократно. Оказывается, он уже в курсе моего повышения и боится, что я из скромности откажусь. Из скромности! Во как загнул! Ушам своим не верю. Он решил все же вмешаться в мою жизнь? Не поздновато ли? Раньше о таком нельзя было и помыслить. Когда я однажды по какому-то весьма значимому для меня поводу позволил себе вполне невинный вопрос: «Доволен ли он мной?» – получил резкую отповедь: его это не касается, моя жизнь – это моя жизнь, и доволен он мной или нет, не должно меня волновать. С тех пор я зарекся не только спрашивать его о чем-то по поводу себя, но и вообще чем-либо делиться. И несмотря на все это, наши отношения оставались идеальными: мы живо обсуждали все, что не касалось напрямую меня; вместе выбирали подарки близким, а по выходным, если представлялась возможность, ехали в теннисный клуб, где играли до полного изнеможения. Мою игру он никогда не оценивал. И вот теперь он как ни в чем не бывало уговаривает меня не отклонять предложение руководителя канала «Ньюс» Кабанова, которого он к тому же, мягко говоря, недолюбливает, считает лицемером и перевертышем. Да еще и твердит о моей скромности, которая сейчас якобы неуместна.