– Как люди это пьют? – Она смешно морщилась. – Не понимаю.
Мне неизменно доставляло удовольствие быть рядом Ларисой, ощущать себя ее мужчиной. Сейчас, при таком скоплении народа, это чувство усилилось. Она надела изумительное темное платье, подчеркивающее ее стройную фигуру, ее узкие ступни облегали красивые туфли, а сумочка была подобрана ко всему остальному с большим вкусом. Во всем этом не было ни капли вызова, только естественное неброское благородство. Я не мог не заметить, что взгляды мужчин жадно устремлялись к ней, а затем скользили по мне с ехидным вопросом: «А это еще кто?»
Гости разбивались на группки, порой от одной откалывался осколок и прибивался к другой. Кто-то смеялся, кто-то жестикулировал, кто-то обсуждал нечто с собеседником с предельно деловым видом. Я начинал немного скучать. Когда к нам подходили слишком близко, Лариса жалась ко мне, как ребенок при виде незнакомых взрослых. Не думаю, что она всерьез кого-то стеснялась, просто ей хотелось сейчас быть поближе ко мне, показать всем, что она с мужчиной, что она чья-то.
Кое-кого из гостей я знал в лицо. Здесь были депутаты, чекисты в отставке, несколько крупных бизнесменов. Восьмидесятилетний Примусов в свое время занимал ключевые государственные посты в СССР и в постсоветской России. Ни для кого не было секретом, что он до сих пор сохраняет немалое влияние на политические процессы, хотя держится в тени. Перед самым началом в сопровождении Кабанова и еще нескольких директоров крупных каналов появился Максим Крестовский, чиновник, курирующий СМИ в Администрации Президента. Вероятно, его и имел в виду Кабанов, когда говорил, что кое-кто хочет на меня посмотреть. Они миновали фуршетные столы и прошли прямо в зал. Вскоре туда потянулись и все остальные.
Презентация длилась около часа. По-стариковски неспешно выступал сам Примусов. Затем его дежурно хвалили те, кто с ним работал, а под самый конец в зал влетел министр Сергей Лавров, только что, как он сам сообщил, вернувшийся с очередных переговоров с американским госсекретарем Джоном Керри. Он расцеловался с Примусовым и вручил ему памятную мидовскую награду. Затем извинился перед аудиторией и мгновенно исчез.
Когда все закончилось и мы уже шли к выходу из зала, к нам подошла девица, одетая в униформу сотрудников отеля, и пригласила пожаловать на ужин.
Вскоре мы попали в небольшой зал для избранных. Столы в нем были накрыты с размахом, а между ними сновали официанты с подносами. Никто не садился. Ждали виновника торжества, задержавшегося для раздачи автографов почитателям своего беллетристического таланта.
Я почему-то чувствовал себя немного скованно, чего нельзя было сказать о Ларисе. Она вся светилась. А когда к нам подошел Босс и галантно попросил у нее разрешения ненадолго меня отпустить, она завела с ним несколько игривый разговор и взяла с него обещание вернуть меня к ней как можно скорее.
Когда мы вышли из помещения, в холле отеля Крестовский о чем-то разговаривал с Примусовым. Чуть поодаль от них скучали два скалообразных человека, в которых легко угадывались сотрудники федеральной службы охраны. Кабанов тихо сказал мне, что Крестовского срочно вызвал к себе Сам и он не остается на ужин, но все же хочет коротко познакомиться со мной перед отъездом.
Максим Крестовский относился к тем высокопоставленным чиновникам, которые не любят красоваться на экране, почти не выступают публично, но имеют решающее влияние на тех, кто все это делает. Немногие знали его в лицо. А лично общались только самые приближенные к мейдиным высотам. На политической кухне Крестовский был одним из поваров. Остальным он позволял только чуять запах на разном расстоянии, не посвящая в секреты рецептов.
Надо сказать, что со мной Крестовский повел себя мягко и обходительно, что меня немного удивило. С его-то влиянием? Кто я для него и в сравнении с ним? Он весело поинтересовался: готов ли я быть среди тех, кто будет менять имидж нашего ТВ? Не дожидаясь моего ответа, попросил Кабанова опекать молодое дарование в моем лице, а меня – передать привет отцу. Видел он мои сегодняшние выходы в эфир?
Кабанов при Крестовском вел себя как человек, готовый исполнить любой каприз. Когда мы возвращались к трапезе, он заявил, что, по его наблюдениям, высокому чину я понравился, добавив не без бахвальства: «Уж я-то его знаю».
Ужинали скучно. Кабанов уселся рядом с нами и все время предлагал Ларисе что-то попробовать. Я даже начал чуть-чуть злиться. Вскоре стало видно, что многие торопятся поскорее убраться. Да и мне хотелось быстрее остаться наедине со своей девушкой. Мы улучили момент между тостами и тихонечко вышли. Лариса выглядела оживленной. Раскраснелась. Когда я подавал ей пальто, почуял какой-то особенный запах, разгоряченный и пряный. Новые духи?
На улице поднялся ветер, с неба что-то мелко брызгало, тучи сходились на середине неба на свое грозное толковище.
О завтрашнем отлете в Киев я поведал Ларисе уже в такси.
Она удивилась, что я только сейчас рассказал ей об этом, но я оправдался тем, что не хотел ее раньше времени огорчать.
– Почему я должна была, по-твоему, расстроиться?
– Ну, все-таки разлука.
Она смутилась, потом быстро перевела разговор на другое:
– Значит, тебе завтра рано вставать? А вещи собраны?
– Все, что мне нужно, есть у тебя. Надеюсь, ты не отправишь меня домой? Я хочу наглядеться на тебя впрок.
– Впрок – плохое слово. Мне не нравится, какое-то оно торговое, неласковое.
– Ну, не обижайся. Ты же догадалась, что я имел в виду. – Я посмотрел на нее с выражением еще более преданным, чем в свое время кавалер де Грие на Манон Леско.
Когда мы подъезжали к ее дому, я спросил, что у нее за новые духи. Она сперва еде заметно насторожилась, потом сделал непонимающее лицо:
– Мама подарила. Армани. Из новых. А что тут такого? Ты ревнуешь?
– Ничего. Не ревную.
Марина Александровна приготовила праздничный ужин в честь моего неожиданного повышения. Как мы с Ларисой ни отказывались, говоря, что только что из-за стола, она все же усадила нас. Я с трудом осилил салат, но еще большего терпения стоило выслушать восторги мамы Ларисы по поводу меня, моих талантов и моих перспектив. Она, конечно же, смотрела сегодняшние новости. И я ей очень понравился в новом качестве. Несколько раз она припоминала не без удовольствия наш недавний утренний разговор, полный ее сокрушения, что меня несправедливо не замечает телевизионное начальство. В каждом ее слове таилось: вот какая я прозорливая…
За чаем мы с Виктором Сергеевичем обсудили в деталях российский чемпионат по футболу, дружно повозмущавшись тому, какие деньги «Зенит» тратит на иностранцев. С человеком, который не очень тебе близок, проще всего обсуждать очевидные вещи. Он предлагал выпить коньяка, но я отказался, и он дернул в одиночку под неодобрительные взгляды жены и дочери. В итоге Лариса утянула меня в свою комнату, обняла и прошептала:
– Ты законченный негодяй, вот что я тебе скажу. Ты не похвалил мою новую прическу. Ты, как всегда, думаешь только о себе, а на меня – ноль внимания. – Она взяла меня за уши и несколько раз шутливо дернула.
– О! Она прекрасна. Я сразу заметил. – Это было правдой.
– Врешь. Ты ничего не заметил. Меня, кстати, скоро на курсы посылают. Как ты думаешь, куда?.. В Прагу, представь себе. Так что у меня тоже новости. Не такие, конечно, значительные, как у тебя…
Шепча все это, она расстегивала мне рубашку, а ее губы приближались к моим.
Я почему-то подумал, что никогда не слышал, чтобы парикмахеры стажировались за границей. Но не обманывает же она меня? Прага – красивый город…
Утром я уходил очень тихо, чтоб никого не разбудить. Рейс был ранний.
Часть вторая
Аэропорт Домодедово объявлял собственные рейсы с навязчивым хладнокровием. То на русском, то на английском. Люди везли свои чемоданы, тащили сумки, томились в очередях на регистрацию и паспортный контроль. Торопили время. Иногда мимо них по-хозяйски деловито проходили люди в форме сотрудников аэропорта.
Официантка в здешней «Кофемании» смогла бы запросто сыграть молодую эсэсовку в советских фильмах о разведчиках. Непроницаемое лицо, очень светлые волосы, блеклые губы и холодновато-ангельские глаза. Повадки несколько угловатые, но уверенные и не терпящие возражений. Она принесла мне кофе, омлет, два круассана и начала расставлять все это на небольшом коричневом столике, с которого минуту назад резко смахнула крошки. Каждое ее движение окружающие обязаны были воспринимать как важное одолжение с ее стороны.
Раппопорта я заметил издалека. Он шел, не глядя по сторонам, двигаясь к одному ему известной цели. Мне пришлось подняться и довольно громко окликнуть его. Мой оператор некоторое время мотал головой, потом все же меня углядел и обрадованно заспешил в мою сторону. Внешне Славик напоминал завсегдатая фестивалей КСП: борода, растрепанная шевелюра, одежда, больше подходящая для сидения у костра, нежели для прогулок по городским набережным. Телосложением его Бог не обидел – широкие плечи, развитая грудная клетка, мощные руки с волосатыми кистями.
Он уселся и бросил недоуменный взгляд на то, что стояло передо мной.
– Давай по пиву? Я угощаю.
– Нет, это исключено.
– Лететь в командировку и не выпить в аэропорту? Ну, ты даешь…
– Я плохо переношу спиртное.
– Ну, тогда ладно, – добродушно заключил Раппопорт. – А я, пожалуй, пивка тресну.
Пока он жадно глотал пиво, я размышлял, как мне построить с ним отношения. В принципе, мне он был симпатичен. Но, похоже, его пристрастие к спиртному может отдалить нас друг от друга. Следует ли мне советоваться с ним по профессиональным поводам или решать все самому? Пьяницы не самые лучшие советчики. Хотя человек он, конечно, опытный.
– Ты не переживай, – начал Славик, будто разгадав мои сомнения, – все будет нормально. Сейчас, наверное, думаешь, как там все сложится. Хохлы бузят, наших журналистов третируют, клиент уезжает, гипс снимают. Расслабься! Скорей всего, там все относительно тихо. Майдан уже отшумел. Но чего-нибудь забавное мы точно найдем. Долго ли умеючи.
– Босс просил запечатлеть то, как после Януковича все стало плохо.
– Кто бы мог подумать. – Он немного насторожился и помрачнел, но быстро взял себя в руки.
– Босс сказал, что нас встретит человек из посольства и что у него есть для нас сенсация.
– Да что ты все – Босс, Босс. Мне все это ни к чему. Посольство, сенсации. Я всего лишь оператор. Снял, что велено, и готово дело.
Может, зря я ему рассказал. Хотя Бос не инструктировал меня насчет оператора… Что-то я опять начинаю дергаться. Спокойно!
Раппопорт подозрительно быстро пьянел. То ли уже выпил сегодня до приезда в аэропорт, то ли злоупотребил вчера. После второй кружки он стал утомительно разговорчивым, что меня раздражило. Я надеялся все же в его лице получить соратника, а не болтливую обузу.
– Скажи, Юра, а ты правда думаешь, что после Януковича там все стало плохо, а при нем все было шикарно? Что дело в нем? В этом урке?
– Здесь много тонкостей. – Мне не нравился его тон. – Он не ангел, но те, кто его сменил, совсем никуда.
– А ты в этом уверен? Что они сделали плохого?
– Давай сейчас не будем. Скоро все увидим сами.
Какой смысл сейчас об этом спорить? Мне хватает перебранок с Ларой по этому вопросу. Однако каков Славик! Не ожидал я от него такого. Чувствую, он еще не раз меня удивит за время поездки. При начальстве он тоже такой смелый?
– Эх… Молодой ты еще. – Раппопорт запрокидывал голову и не отпивал пиво, а буквально заливал его в себя.
По-моему, мы со Славиком были примерно ровесниками.
До посадки Раппопорт успел выпить еще две кружки, а в самолете так чудовищно храпел, что стюардесса посматривала на него с плохо скрываемым раздражением. Все ее попытки разбудить бородача для потребления самолетного завтрака успехом не увенчались. Если он собирается так усердно пьянствовать в Киеве, нам не избежать проблем. По его хмельным речам я догадался, что он не из тех, кто голосовал бы на выборах за моего отца и его сторонников. Еще пара кружек, и он бы заговорил о том, что мы украли у украинцев европейскую мечту. Зря я с ним поделился, что у меня в Киеве запланирована передача секретной информации. Придурок, ругал я себя, болтун! Но теперь уже поздно… Остается только верить, что Раппопорт не использует мою откровенность мне же во зло.
Перед самым Киевом я задремал. Тяжело и некрепко. В неудобной позе. Разбудило меня сообщение о начале снижения. Неприятно затекла шея. Я размял ее пальцами, как мог, но это особо не помогло. Славик по-прежнему спал. Когда самолет уже катил по полосе, я насилу его добудился, а он еще долго тер виски и охал. Пахло от него неприятно. Глаза смотрели испуганно… Борода как-то смялась.
По стеклам иллюминаторов стекала вода. Прилетать в дождь – хорошая примета.
Вопреки опасениям, на паспортном контроле нам не предъявили никаких претензий и не подвергли тщательному досмотру. Даже не спросили о цели визита. Пограничник поставил в мой паспорт штамп о въезде с таким видом, с каким прихлопывают надоевшую муху. Меня это, мягко говоря, удивило. В Москве сложилось стойкое мнение, что всех российских журналистов осматривают с особым пристрастием и даже могут выдворить из страны. С нами ничего подобного не произошло. Наши сумки приехали на ленте достаточно быстро. Сданную Славиком в негабаритный багаж камеру также не пришлось долго ждать.
По виду аэропорта никак нельзя было догадаться, что мы прилетели в страну, где полтора месяца назад произошел государственный переворот. Все как на любом среднестатистическом аэровокзале. Только у пары теток, стороживших какие-то огромные кульки, вид был чересчур деревенский, будто они вот-вот развернут сало и начнут им торговать.
Раппопорт плелся позади меня.
Выйдя в зал прилетов, я сразу приметил среди встречающих высокого человека в хорошем костюме, светлой свежей рубашке с высоким воротником и легкой, вальяжно расстегнутой куртке. Он улыбался и шел нам навстречу. Поравнявшись с нами и убедившись, что мы те, кто ему нужен, он спросил очень дружелюбно:
– Юрий? Владислав?
– Да. – Я протянул ему руку.
Славик сухо кивнул. Руки у него были заняты.
– Как долетели? Меня зовут Геннадий. Леонид Сергеевич Кабанов должен был предупредить, что я вас буду встречать.
– Да, предупредил.
– Ну, вот и хорошо.
Геннадий попытался забрать у меня из рук дорожную сумку, но я не отдал ее, сославшись на то, что она не тяжелая. Славик тоже не позволил ему ничего у себя взять.
Он попросил нас подождать под козырьком, пока он сбегает на стоянку и заедет за нами.
Дождь тем временем усиливался, капли тяжелели и неслись к земле под углом, сквозь их косое сито вдалеке угадывался сиротливый пейзаж городских пригородов. Машины одна за одной подъезжали к терминалу и забирали пассажиров.
Вскоре и рядом с нами притормозила посольская «Ауди». Геннадий вышел и открыл багажник.
Славик, не произнося ни слова, погрузил в него аппаратуру, свой чемодан и залез на заднее сиденье. Я сел впереди, рядом с Геннадием.
Первое время мы ехали молча. Я краем глаза приглядывался к нашему провожатому. От него это не укрылось, и он сказал:
– Я понимаю, что для вас многое будет непривычно. На корпункт мы не поедем. Я там все уладил. Ваша аккредитация в Раде у меня. Отвезу сразу в гостиницу… Вам забронированы места в «Украине». Она рядом с Майданом. Не пугайтесь! Майдан сейчас едва ли не самое безопасное место в Киеве. Вам ведь поснимать в городе тоже надо будет? Не только в местном парламенте?
– Хотелось бы. Но говорят, что в Киеве не жалуют русских журналистов, – ответил я со знанием дела.
– Не жаловали, пока Янукович не сбежал, – объяснил Геннадий. – Сейчас им нужно, чтоб все видели, как новая власть наводит порядок. Коронная их тема: у нас на Майдане не было мусора. Это для них признак того, что они – Европа.
– А на самом деле как?